Жизнь против смерти

И крестьянин посмотрел вокруг со спокойной улыбкой хозяина дома.
Ондржей согласился.
— Но я не мог бы жить без шума, это для меня как музыка.
— А мы привыкли к тишине. Вы ткете только шелк?
— Исключительно. Пришлось переучиваться после хлопка. В Ташкенте был только хлопок. Я слежу за машинами.
Ондржей прикусил язык. Поздновато спохватился — опять взяла верх старая скверная привычка, так и вертится на языке: я, я, я. Сколько раз женщины на фабрике смеялись над ним. В Советской России привыкли говорить: мы. О себе здесь не распространяются.
— А это хорошо, — одобрил хозяин, — что грузинский шелк снова в почете.
— Во вторую пятилетку, — сказал Ондржей, — о нем действительно вспомнили. — И он назвал число веретен и шелкоткацких станков в стране. — Было бы очень жалко… такая старая культура… — добавил он.
— Еще бы, — согласился отец. — На что нам китайский или индийский шелк? У нас есть свой. Угощайтесь, амханаго, — предложил он гостю.
Он посмотрел вверх на виноградную лозу и поискал в кармане ножик. Но в праздничном костюме его не оказалось, и тогда Ондржей с детской радостью городского человека сам протянул руку, приподнял виноградную гроздь (она висела у него прямо над головой) и срезал ее с зеленого стебля своим старым ножом из золингенской стали, который подарил ему когда-то в детстве покойный отец. Это была редкостная по величине гроздь с огромными красно-фиолетовыми виноградинами. Они прямо таяли на губах, пересохших от жажды. Виноград благоухал, благоухал сказочно, точно в плодах сохранился еще весь аромат цветов.
Виноград вился здесь прямо по деревьям. Кривые черные лозы с вырезанными, узорчатыми пятиугольными листьями переплетались с ветками персиков, груш и еще каких-то незнакомых Ондржею плодовых деревьев, образуя такой густой свод, что не было видно неба. Как хорошо отдохнуть здесь после экзаменационной страды! Какой приятный холодок после ходьбы по полуденному зною! Здесь пахло зеленью и тем близким, родным, чуть прелым запахом сухих веточек, знакомым Ондржею с детских лет, когда он взбирался на деревья в Льготке, продираясь через сучья до самой верхушки. Да, я укрылся здесь, в этом раю. А в Чехии? Что происходит в Чехии? Ради бога, что с Чехословакией?
Пусть это был самый приятный обед, который они запивали домашним вином; зеленые побеги винограда закрывали небосвод, в золотистой дымке вина словно прятались все тревоги, — но там, в мире, где блещет горизонт, нависла туча. Ондржей не видел ее, не говорил о ней, но ни на минуту не забывал о ее существовании. Рано или поздно ему все равно придется покинуть зеленое затишье, где было так сладостно с румяной черноволосой Кето и ее гостеприимными родителями. Тогда разразится буря в горах, дождь с градом прольется над маленькой далекой страной. Но ведь она была не слишком добра к Ондржею? Она даже не дала ему работы! Ведь она его выгнала!
— Аллаверды! — чокнулся хозяин и поднял стаканчик. — За здоровье нашего гостя, новоиспеченного инженера Андрея Вячеславовича Урбана, который начинал с работы у станка! Да здравствует Чехословакия!
— Свободная Чехословакия! — воскликнула Кето.
— Да здравствует Грузия! — ответил Ондржей тостом на тост хозяев и их прекрасной дочери.
Тогда все четверо залпом выпили вино до дна, и им стало весело. От водки — надо вам сказать — у человека отнимаются ноги, если только он не северянин и вообще не здоровяк, как русские. Но вино, грузинское вино, набрасывает на мир лишь прелестное, нежное, прозрачное покрывало, подобное тому, которое развевалось во время танца красавицы Тамары.
Все хвалили вино, и повеселевший хозяин пустился в разговор.
— Лоза, — пояснил он, — дает десять предметов: виноград, виноградный сок, вино, чихирь, засахаренный виноград, — загибал он один за другим пальцы на правой руке, чтобы ничего не забыть, и перешел к левой: — Изюм, корзины из прутьев лозы, плетень из них же, корм для овец и топливо, когда лоза отслужила свой век.
— Вино поддерживает жизнь, — весело заметила мать Кето. — Поэтому так долго живут люди на Кавказе.
— За твое здоровье, Кето, — сказал Ондржей, — живи до ста лет!
— Что же, в сто лет я буду еще совсем молодая! — задорно воскликнула Кето. — У нас тут есть один рекордсмен — ему сто сорок пять стукнуло, а он недавно женился.
И она рассмеялась.
Кето было немногим больше двадцати, и ей все казалось смешным. Молодость и вино смеялись в ней!
У Ондржея звенели в голове цикады, туча отступала все дальше, но по-прежнему все еще маячила где-то.
Они ели шашлык из баранины, сладкий пирог с изюмом, и теперь на столе появилась корзинка редкостных фруктов, как дар земли обетованной. Свежий инжир, коричневато-зеленый снаружи, розоватый внутри, упругий, когда его откусываешь, словно у плода есть мускулы; он наполнен несметным числом зернышек, мелких, как икринки; пузатые, точно бутылки, груши; персики с очаровательным румянцем на бархатистой кожице; мускатный виноград и еще какие-то совсем уж удивительные плоды. Ондржей их не знал и с любопытством попробовал.
— Осторожней, не сломай зубы!
Формой плод напоминал сливу, цветом — мушмулу, кожурой — миндаль, мякотью — апельсины. Но какой же он был ароматный! Ондржей наслаждался этим южным запахом, как будто чуточку ненатуральным, как и все в Аджарии — плоды, деревья, цветы, Кето.
— Скажите, что это такое?
Плод-загадка.
— Гибрид, — сказали отец и дочь в один голос. — Помесь. Сколько лет мы с ним возились, пока удалось вывести.
Кето надкусила персик, и оса, которая кружилась над корзинкой с фруктами, устремилась к девушке.
— У тебя сладкая кровь! — подсмеивался Ондржей над Кето. — Оставь осу в покое. Если ты не будешь обращать на нее внимания, она тебя не тронет. В Улах была кондитерша…
Кето его не слушала, всецело поглощенная сражением с осой. Она фехтовала с ней отчаянно и чем больше от нее отбивалась, тем свирепее нападала оса. Но Кето уловила подходящий момент. Она вдруг оставила осу в покое, следя за ней только взглядом. В зрачках Кето промелькнуло выражение жестокости, неизвестное до сих пор Ондржею. Она выжидала. И вдруг, с такой же естественностью, с какой ласточка хватает на лету муху, а ястреб падает на крапивника, схватила осу, прижала ее голым кулаком к столу и раздавила.
— Она тебя не ужалила?
— Теперь будет спокойно!
Ондржею припомнился рассказ Кето о том, как летними лунными ночами, дождавшись, когда родители уснут, она крадучись выходила из дому, садилась на коня и уезжала в горы послушать, как «поют» волки — это ей страшно нравилось. Можно ли представить себе подобное пристрастие у чешской девушки? Как все непривычно в этой дикой, чужой девчонке! Именно это и влекло к ней Ондржея.
После обеда они вышли в мандариновый садик. Отсюда уже было видно небо, и на нем не белело ни облачка. Над темной блестящей зеленью мандариновых деревьев оно сверкало синей эмалью. Посаженные на склоне деревца как будто весело танцевали. Всюду через каждые пять-шесть плодовых деревьев росло одно хвойное. Зачем? Нарочно — для защиты от ветра. Еловые ветви, растущие от самой земли, сдерживают порывы ветра и не дают опасть незрелым мандаринам.
— Ага, буферное государство! — мрачно пошутил Ондржей.
Здесь было так хорошо, как в детстве. Мандарины, еще не спелые, но уже достигшие своей обычной величины, выглядывали из-под листвы, такие же блестящие, такого же цвета, что и она. Они напоминали плоские резиновые мячики, свежевыкрашенные зеленой масляной краской. Деревца были усыпаны плодами. Господи, оказывается, природа — настоящая фабрика, если работать не жалея сил.
Родители Кето вспоминали старое время и нисколько о нем не горевали. Да и о чем горевать! На месте чудесного сада, по которому они сейчас шли, провожая Ондржея, когда-то лежал голый склон. Дедушке Кето (тому, что болел малярией) принадлежало небольшое каменистое поле. Он нагружал на осла мешки с землей и гнал его в горы. Бабушка на собственных плечах таскала наверх корзины с землей получше. Но ветер и вода каждый год уносили почву, и все приходилось начинать сызнова. Они работали не покладая рук, а что у них было? Ничего, кроме горя и нужды. А сегодня над Батуми зеленеют возделанные горные склоны и все расцветает под руками колхозников. За время Советской власти они научились хозяйничать! Таганидзе с Ондржеем шли по тропке, поросшей травой, мимо высоких кустов георгин, и хозяин подсчитывал, сколько выручит колхоз в этом году за чай и мандарины, сколько сдаст государству, сколько средств поступит в семенной фонд и сколько получит каждый колхозник.