Избранные стихи (СИ)

  
ЕЛЕНА МОЛОХОВЕЦ
 
 
…после чего отжимки можно отдать на кухню людям.
 
Е. Молоховец. Подарок молодым хозяйкам. 1911.
 
 
 
    Где ты, писательница малосольная,
 
     Молоховец, холуйка малохольная,
 
     Блаженство десятипудовых туш
 
     Владетелей десяти тысяч душ?
 
     В каком раю? чистилище? мучилище?
 
     Костедробилище?
 
     А где твои лещи
 
     Со спаржей в зеве? раки бордолез?
 
     Омары Крез? имперский майонез?
 
     Кому ты с институтскими ужимками
 
     Советуешь стерляжьими отжимками
 
     Парадный опрозрачивать бульон,
 
     Чтоб золотым он стал, как миллион,
 
     Отжимки слугам скармливать, чтоб ведали,
 
     Чем нынче наниматели обедали?
 
     Вот ты сидишь под ледяной скалой,
 
     Перед тобою ледяной налой,
 
     Ты вслух читаешь свой завет поваренный,
 
     Тобой хозяйкам молодым подаренный,
 
     И червь несытый у тебя в руке,
 
     В другой — твой череп мямлит в дуршлаге.
 
     Ночная тень, холодная, голодная,
 
     Полубайстрючка, полублагородная…
 
 
1957
  
СТАНЬ САМИМ СОБОЙ
 
 
Werde der du bist.
 
Гёте.
 
 
 
       Когда тебе придется туго,
 
     Найдешь и сто рублей и друга.
 
     Себя найти куда трудней,
 
     Чем друга или сто рублей.
 
 
 
     Ты вывернешься наизнанку,
 
     Себя обшаришь спозаранку,
 
     В одно смешаешь явь и сны,
 
     Увидишь мир со стороны.
 
 
 
     И все и всех найдешь в порядке.
 
     А ты — как ряженый на святки
 
     Играешь в прятки сам с собой,
 
     С твоим искусством и судьбой.
 
 
 
     В чужом костюме ходит Гамлет
 
     И кое-что про что-то мямлит, —
 
     Он хочет Моиси играть,
 
     А не врагов отца карать.
 
 
 
     Из миллиона вероятии
 
     Тебе одно придется кстати,
 
     Но не дается, как назло,
 
     Твое заветное число.
 
 
 
     Загородил полнеба гений,
 
     Не по тебе его ступени,
 
     Но даже под его стопой
 
     Ты должен стать самим собой.
 
 
 
     Найдешь и у пророка слово,
 
     Но слово лучше у немого,
 
     И ярче краска у слепца,
 
     Когда отыскан угол зренья
 
     И ты при вспьппке озаренья
 
     Собой угадан до конца.
 
 
1957
  
ВЕЩИ
 
 
 
     Все меньше тех вещей, среди которых
 
     Я в детстве жил, на свете остается.
 
     Где лампы-'молнии'? Где черный порох?
 
      Где черная вода со дна колодца?
 
     Где 'Остров мертвых' в декадентской раме?
 
     Где плюшевые красные диваны?
 
     Где фотографии мужчин с усами?
 
     Где тростниковые аэропланы?
 
     Где Надсона чахоточный трехдольник,
 
     Визитки на красавцах-адвокатах,
 
     Пахучие калоши 'Треугольник'
 
     И страусова нега плеч покатых?
 
     Где кудри символистов полупьяных?
 
     Где рослых футуристов затрапезы?
 
     Где лозунги на липах и каштанах,
 
     Бандитов сумасшедшие обрезы?
 
     Где твердый знак и буква 'ять' с 'фигою'?
 
     Одно ушло, другое изменилось,
 
     И что не отделялось запятою,
 
     То запятой и смертью отделилось.
 
 
 
     Я сделал для грядущего так мало,
 
     Но только по грядущему тоскую
 
     И не желаю начинать сначала:
 
     Быть может, я работал не впустую.
 
 
 
     А где у новых спутников порука,
 
     Что мне принадлежат они по праву?
 
     Я посягаю на игрушки внука,
 
     Хлеб правнуков, праправнукову славу.
 
 
1957
  
ФОТОГРАФИЯ
 
 
О.М. Грудцовой
 
 
 
     В сердце дунет ветер тонкий,
 
     И летишь, летишь стремглав,
 
     А любовь на фотопленке
 
     Душу держит за рукав,
 
 
 
     У забвения, как птица,
 
     По зерну крадет — и что ж?
 
     Не пускает распылиться,
 
     Хоть и умер, а живешь —
 
 
 
     Не вовсю, а в сотой доле,
 
     Под сурдинку и во сне,
 
     Словно бродишь где-то в поле
 
      В запредельной стороне.
 
 
 
     Все, что мило, зримо, живо,
 
     Повторяет свой полет,
 
     Если ангел объектива
 
     Под крыло твой мир берет.
 
 
1957
  
КОНЕЦ НАВИГАЦИИ
 
 
 
      В затонах остывают пароходы,
 
     Чернильные загустевают воды,
 
     Свинцовая темнеет белизна,
 
     И если впрямь земля болеет нами,
 
     То стала выздоравливать она —
 
     Такие звезды блещут над снегами,
 
     Такая наступила тишина,
 
     И — Боже мой! — из ледяного плена
 
     Едва звучит последняя сирена.
 
 
1957
  
БАЛЕТ
 
 
 
      Пиликает скрипка, гудит барабан,
 
     И флейта свистит по-эльзасски,
 
     На сцену въезжает картонный рыдван
 
     С раскрашенной куклой из сказки.
 
 
 
     Оттуда ее вынимает партнер,
 
     Под ляжку подставив ей руку,
 
     И тащит силком на гостиничный двор
 
     К пиратам на верную муку.
 
 
 
     Те точат кинжалы, и крутят усы,
 
     И топают в такт каблуками,
 
     Карманные враз вынимают часы
 
     И дико сверкают белками, —
 
 
 
     Мол, резать пора! Но в клубничном трико,
 
     В своем лебедином крахмале,
 
     Над рампою прима взлетает легко,
 
     И что-то вибрирует в зале.
 
 
 
     Сценической чуши магический ток
 
      Находит, как свист соловьиный,
 
     И пробует волю твою на зубок
 
     Холодный расчет балерины.
 
 
 
     И весь этот пот, этот грим, этот клей,
 
     Смущавшие вкус твой и чувства,
 
     Уже завладели душою твоей.
 
     Так что же такое искусство?
 
 
 
     Наверное, будет угадана связь
 
     Меж сценой и Дантовым адом,
 
     Иначе откуда бы площадь взялась
 
     Со всей этой шушерой рядом?