Избранные стихи (СИ)

1958
  
ПЕТРОВСКИЕ КАЗНИ
 
 
 
     Передо мною плаха
 
     На площади встает,
 
     Червонная рубаха
 
     Забыться не дает,
 
 
 
     По лугу волю славить
 
     С косой идет косарь.
 
     Идет Москву кровавить
 
     Московский государь.
 
 
 
     Стрельцы, гасите свечи!
 
     Вам, косарям, ворам,
 
     Ломать крутые плечи
 
     Идет последний срам.
 
 
 
     У, буркалы Петровы,
 
     Навыкате белки!
 
     Холстинные обновы
 
     Сынки мои, сынки!..
 
 
1958
  
x x x
 
 
 
     Мы шли босые, злые,
 
     И, как под снег ракита,
 
     Ложилась мать Россия
 
     Под конские копыта.
 
 
 
     Стояли мы у стенки,
 
     Где холодом тянуло,
 
     Выкатывая зенки,
 
     Смотрели прямо в дуло.
 
 
 
     Кто знает щучье слово,
 
     Чтоб из земли солдата
 
     Не подымали снова,
 
     Убитого когда-то?
 
 
1958
  
ИЗ ОКНА
 
 
 
     Еще мои руки не связаны,
 
     Глаза не взглянули в последний,
 
     Последние рифмы не сказаны,
 
     Не пахнет венками в передней.
 
 
 
     Наверчены звездные линии
 
     На северном полюсе мира,
 
     И прямоугольная, синяя
 
     В окно мое вдвинута лира.
 
 
 
     А ниже — бульвары и здания
 
     В кристальном скрипичном напеве,
 
     Как будущее, как сказание,
 
     Как Будда у матери в чреве.
 
 
1958
  
ЧЕТВЕРТАЯ ПАЛАТА
 
 
 
     Девочке в сером халате,
 
     Аньке из детского дома,
 
     В женской четвертой палате
 
     Каждая малость знакома —
 
 
 
     Кружка и запах лекарства,
 
     Няньки дежурной указки
 
     И тридевятое царство —
 
     Пятна и трещины в краске.
 
 
 
     Будто синица из клетки,
 
     Глянет из-под одеяла:
 
     Не просыпались соседки,
 
     Утро еще не настало?
 
 
 
     Востренький нос, восковые
 
     Пальцы, льняная косица.
 
     Мимо проходят живые.
 
     — Что тебе, Анька?
 
     — Не спится.
 
 
 
     Ангел больничный за шторой
 
     Светит одеждой туманной.
 
     — Я за больной.
 
     — За которой?
 
     — Я за детдомовской Анной.
 
 
  
ЛАЗУРНЫЙ ЛУЧ
 
 
Тогда я запер на замок двери своего дома и ушел вместе с другими.
 
Г. Уэллс
 
 
 
     Сам не знаю, что со мною:
 
     И последыш и пророк,
 
     Что ни сбудется с землею,
 
     Вижу вдоль и поперек.
 
 
 
     Кто у мачехи-Европы
 
     Молока не воровал?
 
     Мотоциклы, как циклопы,
 
     Заглотали перевал,
 
 
 
     Шелестящие машины —
 
     Держат путь на океан,
 
     И горячий дух резины
 
     Дышит в пеших горожан.
 
 
 
     Слесаря, портные, прачки
 
     По шоссе, как муравьи,
 
     Катят каторжные тачки,
 
     Волокут узлы свои.
 
 
 
     Потеряла мать ребенка,
 
     Воздух ловит рыбьим ртом,
 
     А из рук торчит пеленка
 
     И бутылка с молоком.
 
 
 
     Паралитик на коляске
 
     Боком валится в кювет,
 
     Бельма вылезли из маски,
 
     Никому и дела нет.
 
 
 
     Спотыкается священник
 
     И бормочет:
 
     — Умер Бог, —
 
     Голубки бумажных денег
 
     Вылетают из-под ног.
 
 
 
     К пристаням нельзя пробиться,
 
     И Европа пред собой
 
     Смотрит, как самоубийца,
 
     Не мигая, на прибой.
 
 
 
     В океане по колена,
 
     Белый и большой, как бык,
 
     У причала роет пену,
 
     Накренясь, «трансатлантик».
 
 
 
     А еще одно мгновенье —
 
     И от Страшного суда,
 
     Как надежда на спасенье,
 
     Он отвалит навсегда.
 
 
 
     По сто раз на дню, как брата,
 
     Распинали вы меня,
 
     Нет вам к прошлому возврата,
 
     Вам подземка не броня.
 
 
 
     — Ууу-ла! Ууу-ла! —
 
     марсиане
 
     Воют на краю Земли,
 
     И лазурный луч в тумане
 
     Их треножники зажгли.