Логово чужих
— Тонтон-макуты, — повторил Павлов, — какое странное название.
— У названия наверняка африканские корни, — пояснил Аливарос. — В гаитянском фольклоре так именовали рождественских персонажей, которые похищали непослушных детей.
— Я вижу, Папа Док был чувак не без чувства юмора, — усмехнулся Полундра. — Это ведь то же самое, если бы в России сотрудников какой-нибудь спецслужбы называли «бабаями» или «серенькими волчками».
— Юмор у Дювалье, как и у всех диктаторов, специфический был. Тонтон-макутам он не платил жалования и тем самым подталкивал к более активным поискам врагов государства, за счет чего добровольцы и кормились. Затерроризировали гаитян донельзя. Уничтожали малейший признак инакомыслия. Папа Док провозгласил себя пожизненным президентом. Одновременно он виртуозно изображал из себя колдуна вуду, а иногда и барона Субботу — духа смерти и загробного мира, вождя всех мертвецов. А эти, как ты сказал «серые волчки», не гнушались выдавать себя за выходцев из загробного мира.
— Неужели ему кто-то верил? — засомневался Сергей. — Это же полное мракобесие. Нагнать страху хотел или как?
— Еще как верили! Гаитянцы ведь просто одержимы дикими суевериями. Поэтому «колдовство» президента воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Жители испытывали и страх, и уважение, — пояснил Хосе.
— И чем этот гребаный кудесник занимался? Засуху у богов вымаливал? Или удачную охоту? — с ухмылкой спросил Полундра.
— Оно, конечно, смешно, — говорил Герника, — но лишь до поры до времени. Этот кудесник в начале 60-х годов рассорился с США и истыкал иголками восковую фигурку президента Кеннеди перед телекамерами, насылая проклятие. Через полтора месяца Кеннеди был убит. Явное совпадение. Однако на Гаити его гибель однозначно трактовали как следствие колдовского акта Папы Дока.
— Чертовщина, — сквозь зубы процедил Павлов. — Но с тех пор многое должно было измениться.
— Да ничего практически не изменилось. Папа Док умер. Его сынок попытался продолжить дело. Не получилось. Пришлось драпать. Тонтон-макуты ушли в подполье, но продолжают действовать до настоящего времени. Сегодня это фактически бандформирование. Стабильности в стране по-прежнему никакой. Коррупция ужасающая. Нищета полнейшая. Суеверия цветут буйным цветом.
— И роскошные виллы утопают в зелени живописных островов…
— Эти острова, безусловно, гаитянские. Однако в собственности они находятся у самых разных дельцов мира, которые вовремя воспользовались новыми здешними законами. Точной статистики у меня нет, но говорят, что преимущественно здесь обосновываются нувориши из Восточной Европы. Такие вот, как наша загадочная барышня с виллы «Мирабелла».
Полундра задумчиво покивал головой и сказал напарнику:
— Ладно, Герника, бог с ним, с Гаити. Мы же сюда, в конце концов, не революцию совершать приехали. У нас тут другие задачи. Что там с бухтой?
Аливарос с пониманием улыбнулся.
— Глубина бухты, — принялся объяснять он, — небольшая, где-то до 30 метров. Видимость воды прекрасная, до 10–12 метров. Я установил сонары, просканировал все, что только возможно — никаких подводных сетей, видеокамер и ловушек тут нет. Это очень странно, если учесть высоченные заборы, видеомониторинг и все остальное на самом острове.
— Хочешь сказать, что под водой должна быть какая-то подляна? — уточнил Сергей.
— Я даже и не сомневаюсь в этом. Слишком уж просто все получается: погружайся и плыви… — ответил Хосе.
Полундра заглянул в лоцию.
— Течения, донный рельеф… — бормотал он. — Действительно, странно. Никаких контрмер против несанкционированного проникновения со стороны моря не наблюдается. Что они там себе придумали?
— Трудно предполагать. За время службы много чего повидал, но в этом случае никакие аналогии не срабатывают. Может быть, стоит отправиться в Порт-о-Пренс и заглянуть в Интернет — вдруг что-нибудь найдется…
— Ой, это все долгая песня, — запротестовал Павлов. — А времени, сам знаешь, с гулькин хрен. Поплыву я туда осторожненько. Вряд ли там меня подводный флот барона Субботы ожидает. Может, хозяева виллы вообще забыли про обеспечение безопасности этой бухточки.
Не раздумывая, Полундра облачился в гидрокостюм и акваланг. Аливарос вышел из хибары вместе с ним и пожелал удачи.
Сергей Павлов погрузился в воду и сразу же отправился в направлении бухты. Плыть было одно удовольствие. Среди медуз и косяков мелких рыб Полундра чувствовал себя в родной стихии. Для такого тренированного боевого пловца, как он, проплыть под водой километр никогда не представляло трудности. Море радовало теплотой. Вода, как и обещала лоция, была прозрачной.
Старлей уверенно приближался к точке назначения. Он подплыл к бухте и осмотрелся по сторонам. Все больше возрастала убежденность, что недавние опасения были полностью беспочвенны. До цели оставался всего один маленький рывок. Полундра уже представлял, как выберется на южный берег островка и украдкой отправится к вилле. Однако внезапно острая боль пронзила левое плечо Сергея. В глазах его мгновенно помутнело, а мысли безнадежно спутались. Теряя сознание, боевой пловец ушел ко дну.
9
Полная кровавая луна дьявольски ухмылялась на сером вечернем небе. Купол неба постепенно озарялся вспыхнувшими мириадами звезд. Своим тусклым мерцанием они напоминали далекие огненные стрелы, застывшие в полете к неизведанной цели. Черные, как смоль, птицы оглушительно хлопали крыльями, кружась над кладбищенским полумраком. Их неуемный встревоженный крик гулким эхом разносился по окрестности. Жители ближайших к кладбищу домов, едва заслышав птиц, стремились скрыться и не показываться на улице. Они слишком хорошо знали злой норов тех, кто позволял себе хозяйничать на кладбище после заката солнца. Ночной встречи с тонтон-макутами мог желать либо полностью умалишенный человек, либо отчаянный смельчак.
Слепящий свет факелов и фонарей делал более отчетливыми размытые в сумерках силуэты каменных склепов и надмогильных знаков. В тот момент кладбище на окраине Порт-о-Пренса никак не казалось чьей-то последней тихой гаванью. Невольному свидетелю, не сведущему в гаитянской магической практике, погост мог показаться кинематографической декорацией или частью аттракциона ужасов. Вот только вряд ли кто-нибудь из посторонних согласился бы остаться здесь на долгое время. Уж больно леденящее кровь зрелище развертывалось среди поруганного покоя могил.
Крупные чернокожие мужчины в темных очках стояли у разрытой могилы, образовывая тем самым большой полукруг. В их лицах отчетливо наблюдалось предвкушение чего-то сверхъестественного. С немалым вдохновением они ритмично похлопывали в ладоши, сложенные лодочкой. Издаваемый при этом звук очень сильно походил на удары в бубны или ритуальные барабаны. Немолодой колдун, облаченный в фиолетовые церемониальные одежды, резво отплясывал в такт хлопков. Плавность движений, полностью отрешенное лицо танцующего, шапочка с черепом на голове и огромный нож-мачете в руке порождали жутковатое впечатление.
В танце унган то приближался к разрытой могиле, то стремительно отстранялся от нее. Так он делал несколько раз. Каждое новое отступление от могилы сопровождалось разными движениями: колдун изображал зверей, птиц, насекомых. Размахивание ножом в воздухе имело определенную закономерность. Танцующий будто бы пытался всевозможными способами разрезать некую невидимую глазом оболочку. От всего этого действа веяло невероятным потусторонним холодом. Многих тонтон-макутов до костей пробирала дрожь, порождаемая близостью мистического экстаза.
Совершив очередное приближение к могиле, унган резким движением воткнул нож в землю, провернул его несколько раз и прекратил на том танец. Он широко раскрыл глаза и обвел безумным взором присутствующих тонтон-макутов. Мужиковатые верзилы робко ежились под его взглядом и вбирали голову в плечи, словно провинившиеся дети. Смотреть ему в глаза не осмеливался никто, боясь увидеть в них картину собственной смерти.