Запретный лес

Первый полемист отличался резкостью, второй — упрямством, поэтому Дэвид, желая избежать ссоры, предложил экскурсию по своему преображенному обиталищу. Но тут появилась Изобел и сообщила, что на крыльце стоит фермер из Чейсхоупа, желающий переговорить с аллерским священником. За ее спиной замаячила огненная шевелюра гостя, Эфраима Кэрда, провозглашенного мистером Мёрхедом столпом Ковенанта и являющегося самым крупным арендатором в приходе. Это был верзила лет сорока, крепкий, но начавший заплывать жирком, рыжий как лиса, безбровый, с бледным конопатым лицом и сине-зелеными глазами. У него имелась привычка складывать свой и без того маленький рот куриной гузкой, что придавало ему задумчивый и серьезный вид. На заседании Пресвитерского совета он возражал против кандидатуры Дэвида Семпилла, но проголосовал за него, подчинившись воле большинства, а когда Дэвид был представлен приходу, с показным радушием приветствовал нового пастора. Сегодня он выглядел смущенным и учтивым. Он извинился за вторжение, отказался от предложенной пищи и объяснил свой визит тем, что, услышав о гостях, решил воспользоваться случаем и переговорить с мистером Мёрхедом о делах церковных, дабы не ехать для этого в Аллер в разгар сенокоса. Дэвид пригласил мистера Праудфута и мистера Фордайса в кабинет, оставив Чейсхоупа и мистера Мёрхеда беседовать в гостиной.
Мистер Праудфут неодобрительно оглядел книги в темной комнатушке, сказав, что лично ему хватает Библии, «Наставлений» Жана Кальвина и комментариев Роберта Роллока к Книге пророка Даниила. На корешке одного из томов он прочитал Sancti Clementi Opera, а на другом, труде голландского теолога, — De Sancti Pauli Epistolis [19]. Слово «святой» заставило его вспыхнуть от гнева.
— Папистские бредни, — пробормотал Праудфут, швыряя книги обратно на полки. — Почему есть «святой» Павел, но нет «святого» Моисея или «святого» Исайи? Чудно, что Антихрист утруждает себя выдумкой прозваний для новозаветных апостолов, не трогая старых пророков. Вы еще молоды, мистер Семпилл, и у вас, естественно, мало религиозного опыта. Но прислушайтесь к пожившему человеку, на пути к Небесам не обременяйте себя тяжким грузом печатного краснобайства, когда всего-то и нужно положить в суму одно лишь Слово Божье.
Но мистер Фордайс смотрел на полки жадными глазами. Пережевывая дичь за обедом, он расшатал зуб и теперь выдернул его пальцами и бережно завернул в носовой платок.
— Я храню всякий зуб, случись ему выпасть, — объяснил он, — а потом их положат со мной во гроб, таким образом, все части моего тела будут вместе при Всеобщем воскресении.
— Вы желаете сократить руку Господа [20]? — запальчиво спросил мистер Праудфут. — Неужто Он не соберет все ваши останки, даже если они будут на краю света?
— Что верно, то верно, — мягко ответил мистер Фордайс, — но такая у меня мечта — собрать весь свой прах в одном месте. — После этого обмена мнениями он накинулся на книги, как голодный на яства. Нежно открывал их, читал названия, крепко сжимал в руках, словно был не в силах расстаться с ними. — Вы вдвое младше меня, — сказал он хозяину, — но книг у вас в два раза больше, чем в моем доме в Колдшо. Вы начинаете служение с богатой кладью, мистер Дэвид.
Он знал и одобрял богословские труды, но были книги, при виде которых он укоризненно покачал головой:
— У вас изрядное число языческих авторов, мистер Дэвид. Я бы посоветовал молодому священнику сосредоточиться на древнееврейском, но не на греческом: хотя греческий есть язык Нового Завета, это еще и язык распутной поэзии и язвительной философии, тогда как древнееврейский целиком посвящен Богу… Но вижу, у вас имеются книги и на нем. Ого, да это лексикон Бамбургиуса, я о нем читал, но никогда не видел. Мы должны обсудить некоторые вопросы, мистер Дэвид. У меня возникли кое-какие мысли по поводу огласовки в древнееврейском, и мне бы хотелось услышать ваше мнение о них.
Продолжая просматривать библиотеку, он вдруг издал довольное восклицание, но тут же со стыдом пресек себя:
— Храни нас Господь, но это же Иероним Кардано [21] и работы по астрологии других авторов. Друг, и я когда-то имел склонность к звездной науке и могу составить гороскоп. Не понимаю, почему не использовать это для священных нужд, ведь волхвов в Вифлеем привела именно звезда. Нам с вами надо как-нибудь основательно побеседовать. Ваши книги, подобно Полярной звезде, вновь приведут меня в Вудили, а что до вас, то милости просим в Колдшо. Это бедная пустошь, но и там творились чудеса и не раз нисходила на нас Божья благодать. Сам я год назад маялся почечными коликами, мистер Дэвид, а у моей хозяйки от водянки пухли ноги, но Господь не обошел нас милостью, и лекарь из Эдинбурга приписал настойку из черной бузины и руты — все как рукой сняло. Детишек у нас нет, была дочурка, но лет шесть как Всемогущий призвал ее к Себе.
Внизу мистер Мёрхед закончил разговор, и гости откланялись: двое потрусили через верещатники домой в Боулд и Колдшо, а третий собрался хорошенько отужинать вместе с арендатором в деревенской «Счастливой запруде». Перед отъездом каждый из троих поцеловал Дэвида в щеку и по-своему произнес благословление.
— Живите так, чтобы и вас назвали столпом Церкви, — сказал мистер Мёрхед.
— Не сворачивайте с пути Писания, ибо только в нем истина, — пожелал мистер Праудфут.
Уже попрощавшись, мистер Фордайс взял молодого человека за руку и задумчиво, но ласково пожал ее.
— Буду молиться, — сказал он, — о том, чтобы ваши окна всегда выходили на Иерусалим.
* * *
Гости уехали, и Дэвид Семпилл еще раз осмотрел небольшое именье, как ребенок, пересчитывающий свои сокровища. День незаметно сменился вечером, и склоны Оленьего холма, красные от цветущего вереска, поманили молодого человека на прогулку. Он хотел посмотреть на низину и расположившийся в ней приход издали, вспомнить все черты родного края, успевшие позабыться за прошедшие годы. Его черный кафтан и штаны, пошитые в Эдинбурге, были слишком хороши для прогулок по пустоши, но грубые крестьянские башмаки и вязаные овечьи чулки, подаренные в Ньюбиггине, как нельзя лучше подходили для этого, и он зашагал по склону размашистой походкой пастуха. Перебравшись через речушку Майр, он увидел усадьбу Майрхоуп, перед ней рос ячмень с крапивой на окрайках, а на другом поле, чуть дальше, покачивались метелки молодого овса. Наконец он почти добрался до вершины Оленьего холма, где лежали аккуратно уложенные поленницы торфа, высушенные настолько, что при каждом дуновении ветерка от них летела густая пыль. Под присмотром пастушонка здесь бродило майрхоупское стадо хилых черных овец, чьи шкуры перепачкались сажей и свалялись так, что животные напоминали чудовищных слизней. Они добывали скудное пропитание, обгладывая заросли вереска, и оставляли за собой вонючие клочки шерсти на искореженных сучьях, так и не очистившихся от гари после мартовского пала. На самой верхушке холма Дэвид удобно расположился на поросшем чабрецом участке между базальтовыми осыпями и поглядел на долину.
Сердце все еще пело. Посещение священнической братии не смутило его, поскольку даже их приземленность виделась ему сквозь золотистую дымку. Мистер Мёрхед казался отважным дозорным на стенах Иерусалима, мистер Праудфут — стражем чистоты Храма Господня, а мистер Фордайс, с его изможденным ликом и грустными очами, безусловно, был святым. Именно мистер Фордайс запал ему в память. Благостный праведник, хранящий выпавшие зубы, дабы облегчить Господу дело телесного воскресения, любитель звезд и страстный книжник. Дэвида переполняло желание служить Богу, но он чувствовал, что не все обязанности ему по плечу. Он не создан для защиты Церкви от недоброжелателей, представляющих Государство; да, он будет ее отстаивать, но не раньше, чем его вынудят к этому. Пусть другие охраняют чистоту канона от примесей: он всей душой приемлет церковные догмы, но не его дело создавать их. Все, чего он алчет, это спасать и утешать людские души.