Маска Атрея
Ричард, хоть и ребячливый по натуре, был далеко не глуп. Если он верил, что в комнате за книжным шкафом содержится величайшая коллекция микенских сокровищ за пределами Греции, то просто обязан был иметь доказательства ее подлинности. Почти наверняка эти доказательства как-то связаны с происхождением: где и когда маска была найдена. В археологических кругах происхождение — это все. Смог ли Ричард проследить историю маски до той минуты, когда ее впервые извлекли из земли? И если да, кому еще это известно? Убийцам? Тем, кому он звонил в Грецию? Случайно ли совпало, что русский старик, появившийся здесь всего несколько дней назад, умер в ту же ночь рядом с музеем? Могли он что-то знать об этих древностях?
Дебора взяла с тумбочки телефонную книгу и набрала номер, держа наготове ручку и блокнот с символикой отеля.
— Полицейский участок округа Декалб, — произнес женский голос.
— Я звоню насчет русского, которого убили недалеко от музея «Друид-хиллз» два дня назад.
— А кто вы?
— Дебора Миллер, — ответила она, внезапно преисполнившись уверенности, что ей ничего не скажут. — Я работаю в музее. И, — добавила она неожиданно, — я помогала опознать тело.
Это было правдой. До некоторой степени.
— Делом занимается детектив Роббинс, но его сейчас нет. Что-нибудь передать?
— Да ничего, — ответила Дебора. — Я просто хотела спросить, в каком состоянии дело.
— Оно почти закрыто.
— Уже? Есть подозреваемый?
— Нет, — ответила женщина-полицейский, — и маловероятно, что появится при таких-то обстоятельствах... Нет зацепок, даже оружие по пуле не удается установить.
— «При таких-то обстоятельствах», — повторила Дебора. — Что это означает?
Женщина явственно вздохнула, и Деборе послышался шелест бумаг. Потом начала читать вслух:
— У мистера Сергея Волошинова, не гражданина США, истек срок визы; кроме того, судя по всему, он был психически неуравновешен. Бродил по улицам ночью и, вероятно, наткнулся на дурную компанию. Вот и все. Вряд ли мы выясним больше.
— Волошинов, — повторила Дебора, записывая. — А как вы узнали его имя?
— Нашли в кармане подписанный конверт. С русскими властями и ближайшими родственниками связались; наверное, его похоронят здесь.
— Ближайшие родственники?
— Дочь в Москве. Александра.
— А что там с письмом? Переводчик сумел что-то разобрать?
— Подождите. Переводчик... переводчик. Ага. — Женщина снова начала зачитывать по бумаге бесцветным голосом: — Переводчик Дэвид Бэрронс сообщил, что письмо было сильно повреждено, уцелело всего несколько слов. Часть одного предложения: «Я больше, чем когда-либо, уверен, что остатки так и не достигли Мари». Последнее слово трудночитаемо и, возможно, неполное. Написано письмо по меньшей мере лет двадцать назад.
— Вот и все, — добавила она после паузы. — Вы можете позвонить еще, но детектив Роббинс вряд ли скажет вам что-нибудь новое. А теперь, если позволите...
«Я больше, чем когда-либо, уверен, что остатки так и не достигли Мари...»
Дебора обнаружила, что крутит эту фразу в голове. Могли ли «остатки» быть связаны с археологией? Могла в их число входить микенская погребальная маска? Могли загадочный русский разыскивать находки Шлимана и столкнуться с теми, кто забрал их из потайной комнаты в спальне Ричарда?
Глава 17
Дебора вернулась в музей взбудораженная, хоть и сознавала, что у нее по-прежнему нет ничего, кроме догадок. Хотелось поделиться с Кернигой, даже с Кельвином Бауэрсом... все равно с кем. Микенская погребальная маска, неизвестная миру, тайно вывезенная из Греции Шлиманом сто лет назад и прослеженная одиноким русским до Атланты в штате Джорджия! Потрясающе! Этого почти хватило, чтобы отвлечь ее от смерти Ричарда. Если поделиться своими размышлениями с полицией, можно и почтить память Ричарда, и убийцу разоблачить. Кто знает, вдруг маску, из-за которой он умер, найдут снова. Трудно придумать более подобающий памятник.
Но сначала надо кое-что сделать. Дебора не ела все утро и внезапно почувствовала жуткий голод. Вспомнив, что после приема осталась кое-какая еда, она спустилась в кухню, расположенную на задах музея. К счастью, Тони нигде не было видно.
Дебора сняла крышки с лотков в холодильнике и осторожно принюхалась. Попробовала паштет и нашла его таким же неаппетитным, как и два дня назад. Кстати. Она сняла трубку висящего на стене телефона и позвонила в фирму, организовывавшую банкет. С вываливанием обрывков мыслей на Кернигу (в присутствии Кина, мрачно ухмыляющегося на заднем плане) придется немного подождать.
— «Тейст оф элигенс», — раздалось в трубке. — Чем могу помочь?
— Это Дебора Миллер из музея «Друид-хиллз». Будьте добры, могу я поговорить с Элейн?
Пауза, потрескивание (видимо, трубку передавали из рук в руки), потом на линии раздался новый голос, приятный и официальный:
— Элейн Шотридж слушает.
Дебора начала перечислять жалобы. Ей уже приходилось иметь дело с Шотридж, и она знала, что вежливость и деликатность ни к чему не приведут. На мгновение возникло чувство, что все как обычно. Просто еще один деловой звонок. Ричард работает в кабинете наверху и весело ожидает отчета Деборы о схватке с Элейн Шотридж, тиранической королевой обслуживания банкетов и приемов.
— В нашу защиту могу сказать, что размеры холодильника оказались для нас неожиданностью.
— Размеры холодильника не объясняют, почему ваши люди не убрали за собой или почему нам не хватило красного вина.
— Мы учтем это в счете и охотно сделаем скидку, — сказала Шотридж. — Десять процентов?
— Давайте лучше пятнадцать, — ответила Дебора. — Выбор канапе не привел меня в восторг.
— Мисс Миллер, — ледяным тоном процедила Шотридж, — я не возражаю против учета фактических ошибок, но вопросы вкуса не оправдывают попытку манипуляции с ценами. Наши канапе превосходного качества, сделаны вручную, и мне не нравятся намеки, что они не соответствуют...
Вот тут следовало бы сказать, что Ричард умер и что пререкания из-за нескольких тарталеток с голубым сыром занимают далеко не самое первое место в ее списке первоочередных дел... но Дебора просто не могла. Какое-то время она вела себя так, как надо, как всегда. Как не смогла бы, если бы заговорила о смерти Ричарда. Она прибегла к сарказму, которого старалась избегать.
— А мне не нравится платить тридцать баксов за тарелку с завернутыми в ветчину дынными шариками, напоминающими по вкусу бараньи глаза, завернутые в подметки, поэтому давайте откажемся от претензий на кулинарию как искусство, хорошо?
— А греческие друзья мистера Диксона лично хвалили меня за пирожки с фетой и шпинатом! — обиделась Шотридж.
— Минуточку, — переключилась Дебора. — Греческие друзья мистера Диксона? Какие греческие друзья?
— Два джентльмена, с которыми он разговаривал во время вашего выступления.
— Откуда вы знаете, что это были греки?
— Они выглядели как греки, — ответила Шотридж. — Они разговаривали на греческом, и... да, конечно... мистер Диксон сказал, что это греки.
Несомненно, Шотридж тоже знала толк в сарказме.
— Что еще они говорили? — спросила Дебора. Никаких греческих имен в списке гостей не было, в этом она не сомневалась.
— Ничего, — ответила Шотридж. — Они говорили между собой — по-гречески, — а я шла мимо с подносом, и мистер Диксон спросил, нет ли еще пирожков для его греческих друзей, потому что они им очень понравились. Мол, лучшего сыра фета они в жизни не ели. Греки кивали, улыбались и взяли по три каждый. Потом я их оставила.
— И все?
— Нет. Мое последнее предложение: двенадцать процентов.
— Договорились, — и Дебора повесила трубку.
Пора было побеседовать с полицией.
Глава 18
Дебора запихнула в рот еще бутербродик, запила его стаканом клюквенного сока и уже собиралась уходить, когда вошел Кельвин Бауэрс.
— Кельвин, — начала она не раздумывая, просто поддавшись порыву, — вам нравился Ричард?