Убийство по-китайски: Золото
– Предпочитаю не расспрашивать об этих загадочных обстоятельствах здешнего смотрителя. Судя по его лицу, это законченный мошенник.
В кабинет вошел домоправитель в сопровождении двух слуг, из которых один нес на подносе пиалы с рисом и супом, а другой – большой чайник.
Судья повелел отнести рис и пленникам в тюрьму.
Пищу поглощали в молчании.
Доев наскоро приготовленный рис и испив пиалу чая, Цзяо Дай в глубокой задумчивости теребил усики. Неожиданно он изрек:
– Не могу, господин, не согласиться с Ма Жуном, что напавшие на нас грабители не были настоящими разбойниками. Почему бы нам не спросить у наших пленников, что здесь происходит?
– Великолепная мысль! – воскликнул судья. – Узнайте, кто их предводитель, и доставьте его сюда.
Вскоре Цзяо Дай вернулся, ведя на цепи не кого иного, как того самого бандита, который пытался поразить судью Ди копьем. Судья внимательно оглядел разбойника: это был крепко сложенный человек с простым, открытым лицом. Он скорее походил на мелкого лавочника или ремесленника, чем на разбойника с большой дороги.
Когда тот встал перед столом на колени, судья Ди отрывисто приказал:
– Назови свое имя и занятие!
– Фан мое ничтожное имя, – почтительно ответил вожак. – До недавнего времени был кузнецом в городе Ланьфане, где мой род проживает уже несколько поколений.
– Почему же тогда, – спросил судья Ди, – ты предпочел презренную жизнь грабителя своему древнему и почтенному ремеслу?
Фан опустил голову и молвил печально:
– Виновен в грабеже и в покушении на убийство. Сознаю, что достоин смертного приговора. Сознаюсь в своей неоспоримой и не требующей доказательств вине. Стоит ли вашей чести утруждать себя дальнейшими расспросами?
Глубокое отчаяние звучало в словах Фана. Судья Ди спокойно сказал:
– Я не вынесу приговора, пока не выслушаю всю историю от начала до конца. Говори и отвечай на мои вопросы.
– Я, ничтожный, – начал Фан, – был кузнецом более тридцати лет, унаследовав ремесло от своего отца. Я, и моя жена, и наши дети – сын и две дочери – жили счастливо и спокойно, и чаша с рисом всегда стояла на нашем столе, и свинина гостила на нем не только по праздникам. Счастье улыбалось мне, как я полагал, но в несчастный день люди Цзяня приметили, что мой сын – крепкий юноша, и заставили его поступить к ним на службу.
– Кто такой этот Цзянь? – перебил Фана судья Ди.
– Проще сказать, чем этот Цзянь не является! – горько ответствовал кузнец. – Более восьми лет он самовластный хозяин в нашем уезде. Половина земель принадлежит ему и добрая четверть всех лавок и домов в нашем городе. Он здесь начальник, судья и воевода в одном лице. Не было недели, чтобы он не посылал подношений чиновникам областной управы, что в пяти днях езды от нас. Он сумел убедить их, что, если бы не он, орды варваров давно бы пересекли границу и опустошили наш край.
– И как мои предшественники смирились с таким положением дел? – спросил судья.
Фан пожал плечами и ответил:
– Уездные начальники, которых назначали в Ланьфан, вскоре приходили к выводу, что для них будет и проще и безопаснее оставаться в тени, позволив заправлять всем Цзяню. Покуда начальники соглашались быть марионетками в руках Цзяня, тот посылал им богатые подарки каждую луну. И они жили в мире и довольствии, в то время как народ страдал.
– Твой рассказ, – холодно заключил судья Ди, – звучит лживо. К несчастью, порой случается так, что в отдаленных уездах местный тиран присваивает себе власть и, к вящему несчастью, порой начальство примиряется с подобным беззаконием. Но ты не заставишь меня поверить, человек, что на протяжении восьми лет все уездные начальники один за другим соглашались быть игрушками этого Цзяня.
С грустной усмешкой Фан отвечал:
– Значит, Ланьфану повезло меньше прочих! Лишь один из всех начальников, тот, что был здесь четыре года назад, восстал против Цзяня. Через две недели тело его нашли на речном берегу, и горло его было перерезано от уха до уха.
Судья Ди внезапно наклонился вперед. Он спросил:
– А имя этого начальника часом было не Бань?
Фан утвердительно кивнул.
– Как сообщили в столицу, – продолжил Ди, – судья Бань погиб в стычке с кочевыми уйгурами. В то время я был в столице. Я помню, что тело его доставили со всеми военными почестями и что посмертно Баня произвели в ранг наместника.
– Всю эту историю Цзянь придумал, чтобы скрыть убийство, – безразлично сказал Фан. – Я знаю правду, я сам видел тело.
– Продолжай свой рассказ, – повелел судья.
– Итак, – продолжал Фан, – моего единственного сына вынудили стать одним из тех мерзавцев, что служат в личной страже Цзяня. Больше я его не видел. Затем дряхлая карга, которая состоит при Цзяне в качестве сводни, навестила меня. Она сказала, что Цзянь предлагает десять лянов серебра за мою старшую дочь, Белую Орхидею. Я отказал. Через три дня моя дочь отправилась на рынок и не вернулась домой. Не раз я приходил к усадьбе Цзяня и просил его позволить мне повидаться с дочерью, но каждый раз меня избивали и прогоняли прочь. Потеряв единственного сына и старшую дочь, моя жена занедужила. Через две недели она умерла. Я взял отцовский меч и отправился к усадьбе Цзяня. Стража остановила меня, избила до полусмерти дубинками и бросила на улице. Неделю назад шайка мерзавцев подожгла мою лавку. Тогда я покинул город с Черной Орхидеей, моей младшей дочерью, – ее вы поймали вместе со мной – и присоединился к другим отчаявшимся, которые решились вести жизнь горных разбойников. Сегодня вечером мы в первый раз напали на путников.
В комнате царило глубокое молчание. Судья хотел было откинуться в кресле, но вовремя вспомнил, что спинка сломана. Затем он молвил:
– Не в первый раз я слышу подобный рассказ. Обычно грабители, пойманные с поличным, всегда пытаются разжалобить суд повестью о лишениях и несправедливостях. Если ты солгал, голова слетит с твоих плеч; если же сказал правду, то я не буду спешить с приговором.
– Я уже не питаю надежды, – удрученно молвил кузнец. – Если ваша честь не снимет мою голову с плеч, то это сделает Цзянь. То же самое ожидает и моих товарищей, которые тоже пострадали от притеснений Цзяня.
Судья Ди сделал знак Цзяо Даю. Тот поднялся и отвел Фана обратно в тюрьму.
Затем судья встал с кресла и принялся расхаживать по кабинету. Когда Цзяо Дай вернулся, судья Ди остановился и задумчиво произнес:
– Фан, очевидно, сказал правду. Уезд попал под власть местного тирана, а уездные начальники превратились в простых исполнителей его воли. Это объясняет странное поведение здешних простолюдинов.
Цзяо Дай стукнул своим кулачищем по колену.
– Неужто и мы, – воскликнул он в гневе, – отступим перед этим негодником Цзянем?
Судья улыбнулся своей загадочной улыбкой.
– Сегодня уже поздно, – сказал он. – Вам двоим лучше удалиться и хорошенько поспать. Завтра у нас будет много дел. А я побуду здесь еще часок и пороюсь в архиве.
Дао Гань и Цзяо Дай предложили судье помочь в его трудах, но Ди твердо отклонил это предложение. Как только чиновники ушли, судья Ди взял свечу и вошел в соседнюю комнату. Рукавом грязного дорожного халата он стер плесень с ярлыков на коробках с документами и выяснил, что последняя из них – восьмилетней давности.
Взяв эту коробку, судья отнес ее в кабинет и там высыпал документы на стол.
Не много времени потребовалось его опытному взгляду, чтобы убедиться, что по большей части в бумагах речь шла о повседневных заботах уездной управы. И только на самом дне коробки он нашел маленький свиток, озаглавленный «Дело Да против Да». Судья Ди присел, развернул свиток и стал просматривать его.
Иск касался наследства Да Шоу-цзяня, наместника провинции, который скончался девять лет тому назад, проживая на покое в Ланьфане.
Судья Ди прикрыл глаза и перенесся мыслями на пятнадцать лет назад, когда он служил в столице младшим секретарем. В то время имя Да Шоу-цзяня славилось во всей Поднебесной. Это был удивительно способный и до щепетильности честный правитель, которого знали и как доброжелательного служащего, и как мудрого государственного мужа, преданного трону и народу. Когда император назначил Да Шоу-цзяня канцлером, тот внезапно попросился в отставку, сославшись на плохое здоровье, испорченное службой в каком-то отдаленном пограничном уезде. Сам император умолял Да взять прошение назад, но тот оставался непреклонен. Судья Ди вспомнил, что в то время эта неожиданная отставка была самой скандальной новостью из обсуждавшихся в столице.