Пират

Итак, мы стали ждать, и я купил фруктов на всех. Во фруктах много витаминов, а апельсины и лаймы стоили очень дешево. Мы опасались, что несколько женщин и детей могут спрыгнуть с корабля и вплавь добраться до берега, но никто не попытался бежать. Разумеется, невольников постоянно сторожили два человека с мушкетами. Эту необременительную обязанность я поручал тем, кто усерднее всех трудился.
Другая проблема, возникшая в связи с решением дождаться аукциона, состояла в том, что несколько рабов — пятеро мужчин и четверо мальчишек — не продались с первого раза. Однако я обратил данное обстоятельство нам на пользу. Я заплатил команде. (Они рвались поскорее спустить деньги на берегу и заели бы меня, если бы я не расплатился с ними.) Когда они сошли на берег, мы с Лесажем окончательно привели корабль в порядок с помощью оставшихся мужчин и детей.
Лесаж остался на борту, поскольку мы еще не продали Азуку. Я выставил девушку на торги на следующий день, и он предложил за нее цену и купил. Одного из мужчин Лесаж убил, но я выставил на торги остальных четырех и всех четырех мальчишек по минимальной цене и продал всех.
Затем я продал «Новый ковчег» человеку, который уже поднимался на борт и осматривал корабль. Я назвал цену, немного превосходящую последнюю, им предложенную, и он согласился.
В результате у меня на руках оказалась куча денег, поскольку за корабль мы выручили больше, чем за рабов. Чтобы невольничье судно окупилось, необходимо совершить два-три плавания. Но об этом позже, сначала я расскажу о дележе. Всю добычу надлежало разделить на равные доли. Каждый матрос получал по одной доле. Капитан (я) получал десять Долей. Старшина-рулевой (Рыжий Джек) — семь. Помощник капитана (Лесаж) — пять. Будь у нас в команде брадобрей-кровопускатель, он получил бы четыре доли. Боцман, плотник или парусник получили бы по две. Капитан Берт тоже получал десять долей.
Изначально команда состояла из четырех пиратов, не считая двух офицеров. Прибавляем к ним четырех грометто — итого восемь долей. Семь, пять, десять и десять дают в сумме тридцать два — значит, в общей сложности сорок. На сорок частей я и разделил все деньги, вырученные за рабов. Я отдал каждому причитающуюся ему сумму и купил денежный пояс из мягкой кожи, чтобы носить под одеждой и хранить в нем свои деньги и деньги капитана Берта. Только золото. Серебро и медь я просто положил к себе в карман, как делали все.
С деньгами, вырученными за корабль, дело обстояло иначе, поскольку мне пришлось купить для нас шлюп, снарядить его в плавание и обеспечить продовольствием. Он назывался «Виндворд», и я не стал менять имя [2]. У него был ямайский рангоут, то есть короткая мачта и длинный гик. Его я тоже не стал менять, но я видел в гавани бермудский рангоут и очень впечатлился.
Прежде чем продолжить, я должен сказать, что шлюпы всегда небольшого размера и всегда однопалубные. Гладко-палубные, так принято говорить. Шлюпы относятся к категории ботов, а не кораблей. Если у бота одна мачта, это шлюп. Если две, дело усложняется. Скажем, одна мачта короче другой. Если она располагается ближе к корме, судно называется кеч. Если ближе к носу, мы имеем дело с ялом. Все ясно? Если гладкопалубный бот имеет две одинаковые мачты с прямыми парусами, это бриг. То же верно и для корабля: две одинаковые мачты с прямыми парусами превращают его в бриг. («Санта-Чарита» являлась бригом, пока капитан Берт не установил на грот-мачте гафельный топсель. Тогда она стала бригантиной. Бригантина — это не маленький бриг, а бриг с косым гротом.)
Если первая мачта короче второй, она называется фок-мачта, как первая мачта брига. Такое судно мы называли шлюпом или двухмачтовым шлюпом, но в наше время оно называется шхуной. «Виндворд» имел одну мачту, а значит, являлся шлюпом.
Когда судно будет готово к плаванию, мне понадобится команда. Я убеждал остаться со мной каждого мужчину, являвшегося ко мне за своей долей денег, вырученных от продажи корабля. Большинство не хотели идти в плавание на шлюпе — теперь они были при деньгах и хотели все спустить на берегу. Лесаж единственный берег свои деньги, что наводило на мысль о свойствах натуры, которые я уже подозревал в нем. Он сказал, что останется со мной, если я разрешу взять на борт Азуку. Я сказал «конечно», и таким образом у меня появился человек, который приглядит за «Виндвордом» в мое отсутствие.
Как вы поняли, у меня самого было порядочно денег. Я сошел на берег, осмотрелся там хорошенько и купил кинжал — такой большой, с прочной гардой и рукояткой из слоновой кости. Я пялился во все глаза на девушек, и, по правде говоря, они понравились мне меньше, чем девушки в Веракрусе. Многие веракрусские девушки были особами, от которых жди неприятностей, и обычно ты это сразу видел. Мне кажется, в Порт-Рояле я не встретил ни одной англичанки, которая пришлась бы мне по душе, а вот иные чернокожие девушки производили вполне приятное впечатление. Не всех удавалось раскусить с первого взгляда, но стоило поговорить с любой из них несколько минут, и тебе становилось ясно: от нее жди неприятностей.
Помимо всего прочего, большинство из них я едва понимал. На английском я говорил с раннего детства. На испанском я говорю так хорошо, что кубинцы и мексиканцы принимают меня за соотечественника — конечно, у меня смуглая кожа и темные волосы, что способствует делу. Тем не менее английский остается моим родным языком. Капитан Берт говорил с британским акцентом, однако я прекрасно его понимал. Но некоторых девушек в Порт-Рояле я не мог понять, хоть убей.
Один за другим у нас набирались люди. Рыжий Джек и Бен Бенсон вернулись на борт, а также Большой Нед и Маху. На судно нанялись несколько новеньких. Когда нас стало восьмеро, не считая меня, мы снялись с якоря и вышли в море. Девять человек вряд ли сумели бы управлять «Новым ковчегом», но для «Виндворда» этого было более чем достаточно. Я нанял такое количество людей, поскольку капитан Берт велел мне, если получится, привезти обратно больше людей, чем я взял с собой. Взял я с собой шестерых, и я боялся, что он не пожелает принять Неда и Маху. Если он откажется от них, по крайней мере он ничего не потеряет.
Азука готовила для нас, убиралась и выполняла практически любую работу, когда мы просили. Теперь она ходила в одежде (и носила дешевые побрякушки), но все же из-за нее произошла драка. Лесаж не убил того парня, но избил чуть не до смерти. На маленьком шлюпе с девятью мужчинами и одной женщиной на борту нам приходилось буквально сидеть на головах друг у друга. Я занимал единственную каюту, размером с чулан.
Я уже говорил, как люблю море и небо, безмятежные и прекрасные, и ощущение близости к Богу, которое возникает, когда с упоением любуюсь ими. Сейчас я должен рассказать еще об одной вещи — определившей всю мою жизнь, как мне кажется сейчас. Было время первой вахты, и солнце стояло низко над горизонтом, оранжево-золотое за облаками. Лесаж, командовавший вахтой, поставил одного человека на помпу, а Бена за штурвал. Я сказал, что сам встану за штурвал и таким образом он получит еще одни рабочие руки.
Вскоре стало слишком темно для работы, и все, кроме меня, сели или легли отдыхать, а немного погодя заснули. Наконец я решил, что теперь бодрствуем только мы двое: «Виндворд» и я. Мы шли курсом на Тортугу, грот тянул неплохо, и море было таким спокойным, словно тоже спало. Я знал, что случиться может всякое. Люди могут заварить какую-нибудь кашу, мы можем затонуть во время шторма, капитан Берт может не добраться до Тортуги в ближайшие недели и так далее — в общем, произойти может столько самых разных неприятностей, сколько не доставят и десять веракрусских девушек. Но море было спокойным, погода стояла ясная, и шлюп отзывался на каждое движение моих рук, точно живое существо. Я чувствовал, что могу положиться на Лесажа, Рыжего Джека, Бена Бенсона, Большого Неда и Маху, — итого выходит пятеро против четверых, даже если все остальные взбунтуются. Мы пойдем туда, куда я прикажу, и любому, кому это не понравится, придется добираться до суши вплавь. Здесь нет ни наставника послушников, ни федералов, чтобы действовать с оглядкой на них. Почти все на свете закованы в цепи, даже если они не видят своих цепей, но я — нет. Я могу дышать свободно, как большинство людей не дышит никогда в жизни. Погруженный в такие размышления, я простоял у штурвала всю вахту, и это было неописуемо здорово.