Ковчег Могущества

Небольшой, но чрезвычайно живописный сад заканчивался дверью, ведущей в приемный зал, свод которого поддерживался двенадцатью колоннами. В зале царила прохлада. Окна, расположенные почти под самой крышей, спасали обитателей дворца от изнуряющей жары и палящего солнца.
Стены приемного зала были украшены несколькими искусными композициями. Так, одну из стен полностью занимала картина, изображающая запряженную двумя конями и мчащуюся во весь опор колесницу, в которой, прицеливаясь из лука, стоял в полный рост фараон Аменхотеп III. Ленты конской сбруи развевались от бешеной скачки, а перед колесницей лежали поверженные фараоном враги и звери. Фигуры неприятеля, изображенные на дальнем плане, висели на холмах, пронзенные египетскими стрелами. Там же лежали вповалку убитые лошади и опрокинутые колесницы. Верный пес фараона яростно грыз одного из врагов. За колесницей фараона неслись в три ряда – тоже на колесницах – его верные воины и охотники.
Еще совсем недавно эта композиция прославляла ливийский поход Тутмоса IV. Ни для кого не было секретом, что Аменхотеп, несмотря на свой достаточно уже зрелый возраст, так и не научился стяжению воинской славы, и потому, как и в случае с пилонами, облик умершего фараона был просто переписан рукой опытного придворного художника под его преемника. Так что теперь со всех стен приемного зала на сегеров и номархов гордо взирал сам Аменхотеп.
Противоположную стену, вдоль которой во множестве были установлены скамьи с разбросанными по ним мягкими подушками (дабы каждый обитатель дворца мог насладиться отдыхом и прохладой), украшала композиция, изображающая группу львов и львиц. Три крупных льва и один львенок были уже убиты, в лапу одного из животных впилась зубами собака. Львица отчаянно пыталась спастись, но ее низко опущенный язык и количество стрел, пронизывающих тело, свидетельствовали о смертельности ранения. Разъяренный лев, последний оставшийся в живых из стаи, мчался навстречу колеснице фараона, а тот уже хладнокровно натягивал тетиву лука. Идея композиции была понятна: меткий удар стрелы непременно сразит хищника наповал.
В центре зала, отделанном искусной мозаикой из белых, голубых и розовых лотосов, расположилась группа сановников, неспешно обсуждающих государственные дела.
Неожиданно со стороны отдаленных покоев послышались звон систр [22] и бряцание оружия. Спустя несколько мгновений в зал, в окружении охраны, слуги внесли паланкины, в которых восседали фараон Аменхотеп, царица Тея, их сыновья Тутмос и Эхнотеп и дочери Сатамон и Бакетамон [23]. Никого из присутствующих сия процессия не удивила: солнцеподобное семейство ежедневно именно в это время суток отправлялось в храм Хепри-Ра-Атума для совершения вечернего бдения.
Тем не менее все царедворцы дружно пали ниц, ведь многие из них зачастую специально дожидались появления божественной четы, чтобы лишний раз выказать коленопреклонением всецелую свою преданность и безграничное почтение.
Если Тея хотя бы бросила беглый взгляд на распластавшуюся на мозаичном полу толпу подданных, то Аменхотеп, утомленный государственными заботами, не удостоил их даже этого. Он лишь слегка кивнул своему преданному чати Хану, приказав тем самым следовать к дворцовым воротам через центральную галерею.
Минутами позже пышная процессия, состоявшая из множества паланкинов и плотно окруженная телохранителями гвардии Мефри [24], покинула дворец и свернула на дорогу, ведущую к храму Солнца.
* * *
В храме Солнца поклонялись сразу трем его ипостасям: Хепри – утреннему солнцу, олицетворением которого служил священный жук-скарабей, богу Ра – дневному небесному светилу и, наконец, аналогу заката демиургу Атуму – творцу всего живого на Земле и прародителю самого Ра. Дорога к храму пролегала по тенистой аллее, окруженной с обеих сторон рослыми акациями, поэтому на протяжении всего пути членов божественного семейства сопровождал приятный аромат бледно-лимонных цветков этих чудесных растений. Даже когда процессия свернула на выложенную темно-красным гранитом дорожку, ведущую к храму, всех ее участников все еще продолжали преследовать нежные акациевые флюиды…
Тутмос выглянул из своего паланкина, пытаясь разглядеть Камоса, шествующего в рядах особо приближенных к фараону царедворцев. Когда взгляды друзей встретились, молодой сегер изобразил притворный тяжелый вздох, намекая тем самым, что необходимости вечерней молитвы в храме он предпочел бы сейчас заведение Рафии и объятия юных прелестниц.
Понимающе улыбнувшись, Тутмос тем не менее попытался сосредоточиться на предстоящем священном бдении, но, увы, тщетно: его мысли тоже витали далеко отсюда… «В конце концов, – успокоил он свою совесть, – я и без того ежевечерне сопровождаю отца в храм Солнца, где изо дня в день наблюдает одно и то же действо».
В этот момент процессия достигла наконец храмовых ворот.
Пространство храма было ориентировано с запада на восток, а само здание – окружено стеной с воротами в виде пилона. Венчающие его башни радовали взгляд обилием мачт и флагов с изображенными на них солнечными дисками с отходящими от них лучами, имеющими вид многочисленных рук. Сразу за пилоном располагался колонный зал с отделанной листами тончайшего золота статуей Атума. По обеим сторонам от входа в храм высились статуи покойного фараона Тутмоса IV и ныне здравствующего Аменхотепа III.
Служение в храме происходило трижды в день: на рассвете, в полдень и – силами жрецов – на закате, когда прибывала семья фараона.
Солнцеподобные отпрыски, шустро покинув свои паланкины, заняли надлежащие им места на специальной площадке перед статуями Ра и Атума. Хепри, восходящее солнце-скарабей, изображено было на храмовых росписях позади статуй богов, высеченных из бежевого и розового травертина. Из-за склона розовой горы, цвет которой символизировал одновременно и цвет зари, и цвет горной вершины, выплывала искусно выписанная художниками небесная ладья вечности – лодка, в которой, согласно священным писаниям, Ра каждодневно перевозит солнечный диск с одного берега на другой. Над ладьей парило новорожденное солнце – с изображенной внутри головой барана стилизованный бордовый диск, который катил по небу жук-скарабей Хепри. Навстречу восходящему светилу раскрывал лепестки лотос, священный павиан [25], приветствуя новый день, издавал ликующий крик…
Далее – по воле Атума – Солнце уходило на ночной покой. Последние лучи света робко проникали через специальное отверстие, мастерски изображенное над статуями Ра и Атума. Но вот световой поток снова набирал силу и устремлялся прямо на алтарь, на котором уже в изобилии лежали овощи, фрукты, дичь и цветы, загодя приготовленные служителями храма.
Лучи заходящего солнца озарили увенчанную клафтом с уреей голову демиурга, и золотой священный анх, олицетворяющий вечность и расположенный прямо над уреей, начал переливаться отраженным светом…
Аменхотеп, сжимая в правой руке кадильницу с благовониями, приблизился к алтарю. В такие моменты он особенно остро ощущал свое божественное предназначение: его переполняли безмерная гордость и осознание того, что этот всесильный и почитаемый соотечественниками демиург, творец всего сущего на древней Египетской земле Та-Кемет, – его прародитель.
Тея и ее дочери взяли в руки систры – бубенцы в виде металлических ободков – и принялись заученно бряцать ими в такт музыке (музыканты, расположившиеся в специально отведенной для них нише, сразу по прибытии солнцеподобного семейства заиграли на арфах, флейтах и лютнях).
Главная храмовая певица Тахем-эн-Мут, приблизившись к изваянию Атума, встала рядом с фараоном и бросила на него вопросительный взгляд. И стоило только Аменхотепу несколько раз качнуть кадильницей, как аромат экзотических благовоний тотчас распространился по храмовому залу.