Запекшаяся кровь. Этап третий. Остаться в живых

Странный тип подошел к столу.
— Я прочел вашу записку, и вот я здесь.
Он довольно неплохо говорил по-русски, с небольшим акцентом, но скорее прибалтийским, чем немецким. Его можно выдать за латышского стрелка.
— Смелый поступок. Присаживайтесь, полковник. Будете пиво? К сожалению, немецкого здесь нет, но и русское пить можно.
— Не откажусь.
Улусов подал знак официанту, и тот принес еще одну кружку и две бутылки пива. По одной здесь не подавали.
— Почему вы выбрали меня для переговоров? — спросил Гофман.
— Генерал Калюжный прислушивается к вашему мнению.
— Я задаю тон, а он делает разработки. Мы в одной упряжке. Но я не буду сотрудничать с НКВД, в моем деле об этом можно прочитать. Попытки ваших коллег ни к чему не привели.
— Зачем же вы пришли?
— Хотел взглянуть на человека, который так грамотно пишет записки на немецком языке.
Улусов перешел на немецкий.
— Почему я выбрал вас? Отвечу. У меня профессиональная память. 27 марта 41-го года произошло знаменательное событие, вы должны его помнить. Мы стояли с вами рядом в одном строю по стойке смирно, когда фюрер награждал нас Рыцарскими крестами. Вас наградили крестом с дубовыми листьями, меня без таковых. Что справедливо. Вы боевой офицер, а я разведчик. Позвольте представиться, полковник Абвера Болинберг. В органах советской контрразведки с 43-го года. Сейчас не существует НКВД, я служу в Министерстве государственной безопасности, продолжая оставаться преданным членом национал-социалистической партии Германии.
— А таковая существует?
— И действует. Наши штаб-квартиры разбросаны по всему миру, мы верим в возрождение национал-социализма в Германии и готовы помочь каждому немцу, оставшемуся преданным своим идеалам.
— Идеалы меня устраивают, если только во главе движения не встают умалишенные ефрейторы.
— Фюрер давно уже превратился в миф и стал иконой. Мир изменился. Но у нас не может измениться враг — коммунизм. Если ваши товарищи по оружию, я говорю о русских, согласны с этим, я им помогу выбраться из петли.
— У вас неправильный подход. Коммунизм для них та же икона, и пусть они на нее молятся. Их угнетает режим, с ним они готовы бороться.
— Отлично. Нужна новая революция. В Советском Союзе много подпольных организаций, которые придерживаются тех же взглядов. Русским друзьям, с которыми вы идете в одной упряжке, не обязательно знать, что я немец. Кроме вас об этом никто знать не должен. Я русский генерал, который по мере сил борется с репрессивным режимом и нуждается в надежных единомышленниках и помощниках. Весь отряд я спасти не смогу. Часть. Человек десять, самых надежных и непримиримых.
Улусов достал газету и положил ее на стол.
— Здесь список. Калюжный входит в него. Список составлен мною в соответствии с уголовными делами, вы можете его подкорректировать. Остальными придется пожертвовать, теми, кто не готов к борьбе, а лишь жаждет свободы. Самых надежных людей я обеспечу подлинными документами и выведу из ловушки.
— Мы высылали разведчиков к большой железной дороге. Она блокирована. Даже вы не сможете нас вывести.
— Чем занят ваш отряд на данный момент? Полковник усмехнулся:
— Грабит машины с хлебом.
— Фуры с хлебом грабят, а они продолжают ездить без охраны. Странно! Так вот. В вашем отряде скоро появится новичок. Летчик. Из вашего же лагеря. У него есть отличная идея, с ней надо согласиться. В газете лежит карта с пометками. Не вся, конечно, а фрагмент, который вам понадобится. Летчик предложит захватить самолет.
— Взять наскоком аэродром? Это нереально. У нас была такая мысль, но мы ее отвергли, как только набрели на один из таких объектов. Среди нас есть один летчик.
— Вам не будут мешать. Вы сумеете захватить самолет с минимальными жертвами. Этих жертв выберете сами. Детали я вам объясню, но вы должны убедить Калюжного в правильности выбранного пути.
— Нет. Я поставлю его перед фактом в последний момент.
— Вам виднее. А теперь о деталях.
Тишина, птички поют, желтая листва, поднятая ветерком, по воздуху носится, наподобие бабочек. Благодать. Это даже не свобода, воля вольная. Но как сказал поэт: «Покой нам только снится…» Из-за кустов вынырнула человеческая фигура в черном с автоматом в руках. Муратов облегченно вздохнул: прогулка закончена, пора за дело приниматься.
— Руки за голову! — приказал автоматчик.
— Прежде чем командовать, номер сорви с груди. Не видишь, я такой же, как и ты.
Черные штаны, черная куртка, черный ватник и белый лоскут на правой стороне груди с номером. Они ничем друг от друга не отличались, только у одного был автомат, а у другого нет.
— Как ты сюда попал?
— Гальюны драил в административном здании, когда вы на рывок пошли. В суматохе и проскочил через брешь, оставленную вами. Трое суток на дереве просидел, пока вертухаи с собаками за вами гонялись. Как стихло, слез — и в чащу. Тринадцать суток брожу кругами и выхода не вижу.
— Иди вперед. Разберемся. Жрать-то хочешь?
— А то. На одной клюкве долго не протянешь.
Конвоир дал Муратову кусок хлеба. Вася его умял и
подумал: «Поверил с лету. Даже ствол за спину убрал».
Валунов в лесу было много, от маленьких до гигантских, поросших мхом. Лагерь, куда его привели, был огорожен стеной из валунов средних размеров, шалаши утеплены свежим лапником. А толку что. Со дня на день снег ляжет, все от холода передохнут. Тут даже зверья нет, город под носом. Нет, им не выжить.
Васю привели в один из больших шалашей, где сидели четыре человека в лагерных робах. Поди, догадайся, кто начальник. Лица спокойные, не озлобленные. Судя по виду и возрасту, чины не малые. Стоять можно было только согнувшись, и Муратову предложили сесть.
— И как же тебя, братец, занесло сюда? — спросил крупный мужчина лет пятидесяти пяти с обветренным лицом.
— Путевка в санатории кончилась, а машину за мной не прислали. Пришлось прогуляться пешечком. У переезда мост, а на мосту солдаты. По Иртышу боевые катера с пушками из стороны в сторону шастают. Подумал и решил идти на север, а там город. Странный город. Весь люд работает, а по улицам средь бела дня воркующие парочки разгуливают. Мужик с мужиком гуляет, будто на свободе баб не хватает. И все трезвые. Нет, думаю, мне там делать нечего. На западе топь. Болота. На юге степь, а над ней штурмовики летают, словно коршуны тушканчиков высматривают.
— Могут клюнуть?
— Еще бы. У них по четыре пулемета на одной гашетке сидят. Одним залпом степь вспашут, хоть к посеву приступай. Самое время для озимых.
— В самолетах толк знаешь?
— А то как же. Двенадцать сбитых «мессеров» на моем счету и десять лет строгача за заслуги.
— Как звать?
— Иван Родченко. Бывший капитан и кавалер, ныне в опале. Отдыхал в бараке номер девятнадцать. Принимал трудовые ванны — лес валил. Из-за склонности к побегу состоял на особом учете у начальства. Не уберегли.
— Ладно. Тебя накормят. Со своими теплее будет.
— Это точно, браток. Одному подыхать страшно, а скопом веселее, даже посмеяться можно.
— Сколько тебе лет, Иван?
— Тридцать один.
— Не рано ли о смерти думать?
— А о чем с вами думать? Ишь, шалашей настроили. Зима здесь суровая, даже медвежья шкура не спасет. Да вы, чай, не новички, чего вам басни гнать. Уходить надо. Снег выпадет — крышка. Температура к нулю приближается, как ветер сменится на северный, пиши пропало.
— Ты что развоевался-то, капитан? — вмешался другой начальник с басистым, хрипловатым голосом. — Хочешь грудью на амбразуру лечь?
Судя по всему, этот и был у них главным.
— Меня амбразурой не напугаешь, папаша. Пуганый уже. Я тут пару недель погулял и многое видел. Аэродром в трех километрах к юго-западу нам в подарок построили, так я его вокруг обошел. Люблю на самолеты смотреть. Один мне особенно понравился, десантный «Ту-2». У ангара стоит. Топливо в нем хватит на три тысячи верст.