Калифорнийская славянка

       - Да,  я  читала о том в их газетах. Боятся они нашего присутствия на американских берегах…  Так, может быть, экспедицию назовём для отвода глаз какой-нибудь ревизиею?
       - Так и сделаем, государыня,- согласился Вяземский.- Пошлём в Сибирь только офицеров в небольшом  числе. Остальных же нужных людей пусть наберут в Тобольске, Иркутске или Охотске.
       - Да будет так, Александр Алексеевич. Прошу Вас денег для сего дела не жалеть…  Даст Бог, прирастёт Отечество наше ешё и   Русской Америкой, умножится народом и богатством той землицы. Ничего другого я  не желаю для страны, в которую привёл меня Господь.
       Екатерина поднялась с кресла, что означало для собеседников окончание разговора. Её голубые глаза светились радостью и какой-то лукавой весёлостью.
       - Указ об экспедиции в коммерц-коллегию я сочиню сама,- сказала императрица,- и вы увидите, милостивые государи, что я люблю ещё нераспаханные страны… А теперь, вы уж извините, мне надобно прибраться для приёмов. Мои дамы меня уже, наверное, заждались… До свидания, Александр Алексеевич. В понедельник жду Вас с докладом,- и Екатерина протянула  Вяземскому руку для прощального  поцелуя. - Да, вот что я ещё сейчас вспомнила, друзья мои:
       « …Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,
              Меж льдами новый путь отворят на  восток,
              И наша досягнёт  в Америку держава»…
     Кто сие написал? Скажите-ка.
      -  Михайло Васильевич Ломоносов, Ваше величество, - ответствовал Олсуфьев.
        - То правда, граф.  Вот кто в делах сих умнее нас всех вместе взятых. Ведь он уже писал об американской земле и даже чертёж мне показывал, - обернулась  императрица к своему статс-секретарю.- Да, вот что ещё…
До меня дошел слух, что наш славный русский гений Ломоносов пребывает в бедности. Ежели  сие  правда, то это позор для нас. Поручаю вам всё разузнать и сговориться с президентом академии графом Разумовским. Пусть подумает о пенсионе для Михайлы Васильевича. Ответ  мне   скажите.
       - Слушаюсь,  государыня,- поклонился Олсуфьев.
       - Да подумайте  об участии его словом  и размышлением в подготовке  экспедиции нашей. А Денису Иванычу Чичерину отпишите в Тобольск мою монаршую благодарность.  Пусть ждёт указа.
       Екатерина кивнула собеседникам и пошла в спальню своею статной, величавой походкой, которая приводила всех и всегда в восхищение.             А сейчас восхищёнными же взглядами провожали императрицу и Олсуфьев с Вяземским.
 Глава пятая 
        С той поры, когда в тысяча семьсот семидесятом  году испанцы заложили на  побережьи  Южной Калифорнии форт Монтерей и объявили его столицей Новой Испании, они стали всё дальше и дальше продвигаться на север этого благодатного берега, устраивая новые католические миссии, и считали себя полными хозяевами этой земли. И почти все те испанские переселенцы, солдаты и миссионеры вряд ли могли думать, что их затянувшаяся морская экспедиция, и всё, что с ней связано, имела цель препятствовать приходу сюда русских из Северной Америки – Аляски. И только те, кто их посылал через моря и океаны, знали об этом. Знали и боялись, что русский флаг вот- вот может подняться над  солнечной Калифорнией.
Прошло  более трёх десятков лет, а испанцы всё так же хозяйничали здесь: захватывали новые земли, насильничали и убивали истинных хозяев побережья – индейцев многочисленных здешних племён, которых и за людей-то не считали,  грубой силой обращая их в свою католическую веру.
Даже сейчас, когда  в самой Испании было неспокойно от военных бурь, принесённых наполеоновскими солдатами, испанцы  не мыслили себя здесь иначе, как хозяевами…
…Именно поэтому капитан Пабло Муньос ехал  во главе конного отряда своих солдат на жестокую охоту, чтобы добыть новых рабов-пленников и дело это считал совершенно обыденным.
Посланные им вчера разведчики доложили, что племя индейцев макома, обитавшее на левом берегу, протекавшей в нескольких милях от форта Сан -Хосе,  реки, всё ещё находится там, и капитан сегодня утром приказал седлать коней…
…Выбравшись из леса, отряд спешился у подножия невысокого холма, поросшего густой травой и кустарником. За этим и такими же другими холмами  протекала река.
          Капитан Муньос и лейтенант Лопес скрытно, почти ползком, взобрались на вершину холма и огляделись.
Прямо перед ними на пологом берегу, почти у самой воды стояли в привычном для индейских поселений беспорядке тростниковые островерхие хижины  племени макома. Перед входом в  каждую из них горели костры, на которых женщины  готовили свою нехитрую пищу.
Несколько мужчин занимались на мелководье ловлей рыбы, а малые ребятишки играли, или наблюдали за делами взрослых: был обычный мирный день индейского племени.
  – Лейтенант, - сказал Муньос, когда закончил обзор индейского посёлка. – Ты берёшь своих людей и атакуешь селение слева по берегу. Выйдешь туда вон за тем дальним холмом. А я со своими солдатами встану вон там в ложбине у правого края посёлка. Думаю, что испугавшись тебя, дикари бросятся бежать именно туда. А мы их там и встретим. Ты согласен?
 – Конечно, господин капитан,  – кивнул Лопес.
 – Тогда приступим к делу.
Офицеры спустились с холма, сели на коней, и испанцы, разделившись на две части, поехали в разные стороны.
Алёна всё так же лежала в своей хижине, и всё так же разные мысли одолевали её. А, главное,  она совершенно не могла пока себе представить, что будет с нею дальше. Что делать, куда идти после полного выздоровления, которое вот-вот наступит, она не знала и ничего пока для себя не решила… А  сейчас  ждала Манефу, чтобы поговорить, но вдруг услышала возбуждённые  громкие голоса, а потом и крики обитателей индейского поселения. Такого в эти дни никогда не бывало и Алёна, встав с постели, подошла к тростниковому пологу, прикрывающему вход в хижину. Она откинула его и выглянула наружу.
К удивлению своему Алёна увидела индейцев, бегающих меж своих домов-хижин. А со стороны дальнего холма вдоль берега реки неслись вскачь какие-то всадники.
Алёна догадалась, что нападавшими были испанские солдаты, но почему они оказались здесь, и зачем напали на мирное поселение индейцев, она в первые мгновения понять не могла. Схватив ружьё, Алёна вновь выскочила наружу.
Немногие из мужчин-индейцев, находившиеся сейчас в своих жилищах, тоже выскочили с луками в руках и стали, защищаясь, пускать стрелы в солдат. Те же, кто не были вооружены, или же находились на мелководье, побежали из деревни вдоль берега реки.
…Алёна увидела, как один из всадников замахнулся саблей на беззащитного индейца, но опустить её не успел. Алёна выстрелила навскидку, как на охоте, и всадник свалился с лошади.
Перезаряжать ружьё Алёне было некогда, да и нечем. Она кинулась обратно в хижину и, выскочив оттуда с луком и стрелами, вновь увидела как метались по деревне люди макома, а солдаты на лошадях гонялись за мужчинами племени, над которыми то и дело мелькали арканы-лассо, повергая на землю очередную жертву. Совсем недавняя тишина будто взорвалась от топота конских ног, от громких криков, визга и плача детей.
Своими стрелами Алёна сумела сразить ещё двоих испанских всадников. Остальные, подхватив на сёдла раненых и убитых товарищей, помчались дальше продолжать свою дикую охоту… И опять наступила тишина.
Алёна огляделась и за своей спиной увидела многих стариков да женщин с испуганными детишками, всех оставшихся в деревне индейцев, которых она так неожиданно сейчас защитила. Они что-то говорили ей на своём языке, но Алёна ничего понять не смогла, пока к ней не подошла Манефа.
- Они просят тебя спасти их и защитить,- сказала она.
 - Как это я могу сделать?
 - А это уж тебе решать. Старейшины всё скажут.
          И тут из толпы индейцев вышел шаман Вывак. Он поднял вверх руку и жестом прекратил гомон соплеменников. Потом обернулся к Алёне.