Африка

Тем временем негры, сопровождавшие путешественника из Бие, испугались, что им придется вмешиваться в распрю баротсе с матабеле, и испросили разрешения уйти. В маленьком отряде осталось пятьдесят семь человек.
Король вдруг сбросил маску и даже не пытался больше скрыть свое природное вероломство. 2 сентября он приказал Серпа-Пинту сдать все оружие с запасами пороха, немедленно оставить его владения и возвращаться в Бенгелу. Майор, разумеется, решительно отказался и заявил, что пойдет дальше на восток.
В ночь на 4 сентября путешественник узнал от одного из министров Лобоси, старого слуги Ливингстона по имени Мачуана (рисковавшего жизнью из-за одной любви к белым людям), о готовящемся на него убийстве.
И действительно, несколько часов спустя Серпа-Пинту еле уклонился от брошенного в упор в темноте копья — оно чуть было не пронзило майора насквозь. В ответ он выстрелил из револьвера, ранил и захватил убийцу. Но этого злодея — несомненно, нанятого Лобоси — вскоре похитили, чтобы его показания не скомпрометировали гнусного царька.
На другую ночь одна негритянка, очень преданная Серпа-Пинту, сказала, что опасности еще не миновали. Она тайком пробралась к нему в палатку и поспешно прошептала:
— Берегись: Кайумбука тебе изменил, люди Силвы Порту тебе изменили, хотят убить тебя. Смотри за ними хорошо: они такие злые, такие злые…
Шестого сентября на рассвете Серпа-Пинту допросил Верисиму Гонсалвиша, которому всегда доверял, пригрозил, что в случае чего бенгельский губернатор велит посадить в тюрьму его жену и детей, вообще всячески запугал — и добился-таки правды. Негритянка все сказала совершенно точно. Более того: коварный Лобоси хотел дать Серпа-Пинту охрану якобы до Мозамбика, которая должна была убить путешественника, чтобы завладеть ружьями и порохом.
В результате надо было скорей бежать, но даже самые лихорадочные сборы требовали не менее двенадцати часов. К ночи приготовили, а наутро назначили выступление. Пусть майор теперь сам расскажет об этом драматическом эпизоде:
«Ночь была ясная и прохладная; я сидел у дверей хижины, погруженный в грезы о родине, о семье, о судьбе экспедиции, находившейся в столь серьезной опасности. Вдруг мое внимание привлекли какие-то блики, мелькавшие в воздухе вокруг лагеря. Я выбежал за ограду — и все понял.
Это было ужасно: сотни людей, окружив лагерь, метали на крыши из сена горящие головни. Еще минута, и порыв сильного восточного ветра разнесет огонь по всем кровлям. Люди кимбаре потеряли голову и в панике разбежались, бенгельцы во главе с Аугошту поспешно собрались вокруг меня.
Опасность грозила страшная, но я сохранял спокойствие и думал только об одном: надо непременно выстоять в этой переделке и победить. Из горящей хижины я поспешно вытащил ящики с инструментами, бумаги, записи, порох и вместе со спутниками поспешно сложили вещи на площадке посреди лагеря. Пожар уничтожал жилища одно за другим, но сюда добраться не мог. Верисиму, который был рядом со мной, я сказал:
— Здесь я продержусь еще долго. Любой ценой выберись отсюда и беги к Лобоси в Лиалуи; скажи, что его люди напали на меня. Еще найди Мачуану и тоже все расскажи.
Верисиму метнулся между горящими остовами хижин и скрылся. В это время на нас обрушился страшный град дротиков; многие мои люди были тяжело ранены. Мы отвечали огнем из карабинов, но остановить туземцев не удавалось: они ворвались в лагерь. Спрятаться за домами было невозможно: все сгорело дотла. Я стоял посреди лагеря, защищая португальское знамя; люди кимбаре вновь обрели отвагу и встали вокруг меня, отстреливаясь вкруговую. Только все ли они там были? Нет! Не хватало одного человека, который должен был встать здесь первым, Кайумбуки, заместителя начальника экспедиции.
Когда пожар стал гаснуть, я понял, насколько безнадежно положение: врагов было в сто раз больше, чем нас! Увидев, как множество здоровенных негров скачет вокруг огней, можно было подумать, что мы находимся в настоящем аду. Прикрывшись щитами, туземцы с нечеловеческими воплями мчались и мчались вперед, потрясая страшными дротиками…
Бой был ужасен, но огонь скорострельных карабинов пока еще держал орду дикарей на расстоянии. Но нет, подумал я, надолго это не затянется: наши патроны таяли на глазах… С самого начала у меня было не более четырех тысяч патронов к карабину Снайдерса, а всем известно, как быстро тают боеприпасы в ночном бою против превосходящего противника. Чтобы нас не перебили, необходимо было вести непрерывный огонь.
Аугошту дрался как лев, но вот он в смятении подбежал ко мне и показал свое разорванное ружье. Я велел негритенку Пепеке передать ему мой карабин для охоты на слонов и патроны к нему. С новым оружием Аугошту вновь бросился в первый ряд и почти в упор выстрелил в самую гущу врагов. После этого выстрела дьявольские вопли приняли другой тон: негры с криками ужаса стремглав бросились наутек.
На другой день я понял, почему они так разбежались: карабин был заряжен разрывными нитроглицериновыми пулями [169]. Попадает в тебя такая — сразу сносит голову или разрывает в клочья. Так что первые же выстрелы привели туземцев в панику, а нас спасли».
Седьмого сентября в девять часов утра экспедиция выступила в путь почти без всяких припасов, захватив с собой раненых.
Десятого числа она остановилась в густом лесу в двадцати четырех километрах от места, где перенесла столько опасностей. Как ни спешил майор дальше, ему пришлось остаться там на целые сутки — люди изнемогали от тяжелого перехода и нуждались в отдыхе. Он сам падал с ног — ведь у него не было ни минуты передышки — и крепко заснул, приказав Аугошту зорко стоять на страже. Но и тот на мгновенье поддался усталости. В полночь он разбудил начальника воплем:
— Измена, хозяин! Наши люди разбежались и унесли все, что осталось.
Увы, ужасная весть подтвердилась. Из многочисленного хорошо вооруженного отряда вместе с Серпа-Пинту осталось лишь восемь человек: Верисиму, Аугошту, Камотомбу, Катрайю, Муеру, Пепека и две женщины — жены молодых негров.
Украли все — оружие, боеприпасы, провизию, — все, кроме бумаг путешественника, его одежды и личного оружия. У него оставалось лишь тридцать патронов со стальными пулями для карабина Лепажа и двадцать пять дробовых патронов к мушкету Девима…
Отважный офицер не согнулся под ударами ополчившихся на него бедствий: он счел долгом продолжать борьбу наперекор всему и, спасаясь самому, уберечь и тех немногих, кто остался верен ему.
Серпа-Пинту был изобретателен, как и подобает путешественнику: все у него шло в дело, любой подвернувшийся под руку предмет становился полезен. Он вспомнил, что в тюке, который служил ему вместо подушки, в особом отделении лежал двуствольный карабин — подарок португальского короля; там же было пятьсот запасных гильз, а секстант был обложен двумя упаковками мелкого пороха по килограмму каждая. Но где же взять пули? Неслыханное везение: на деревьях осталась висеть сеть, которой в экспедиции ловили рыбу. Итак, пули можно отлить из свинцовых грузил сети, а форма для литья нашлась там же — рядом с королевским карабином.
Целый день Серпа-Пинту отвешивал порох, лил пули, делал патроны — и к вечеру у него было уже триста зарядов, не считая патронов к ружью Девима. Это были все боеприпасы для защиты и добычи еды.
Лобоси согласился дать майору лодки (видимо, на него произвела впечатление энергия Серпа-Пинту), на которых путешественник отправился по Верхней Замбези или, иначе, Лиамбаи.
В деревнях Налоло, Муангана, Итуфа ему приходилось высаживаться на берег, чтобы лодки не разбили гиппопотамы (в целях экономии патронов майор не хотел в них стрелять). 3 октября он убил огромного льва, а 4-го подошел к водопаду Гонье, прерывающему водный путь. Отсюда начинается сплошная цепь порогов и водопадов: водопады Кате, Момбуэ и Катима-Мориро, пороги Бобуэ и Луссо.
Двенадцатого октября, в день рождения жены, Серпа-Питу чуть не умер от приступа лихорадки. Чувствуя приближение смерти, он продиктовал Верисиму и Аугошту завещание и наказал передать его бумаги и записи любому встречному миссионеру. Но после усиленных подкожных инъекций хинина лихорадка, сверх всяких ожиданий, прошла. 13 числа, будучи еще ужасно слабым, Серпа-Пинту отправился на лодке в Катонго, а 17-го прибыл в деревню Эмбарья у слияния Замбези и Квандо.