В небе Чукотки. Записки полярного летчика
В 1932 году на вооружение стали поступать четырехмоторные корабли ТБ–3. Один занарядили нашему отряду, и Сафронов поручил перегонку Анисимову. Заводской аэродром находился тогда на окраине города, и, как положено, к началу рабочего дня Куперштейн был у проходной. Анисимова что–то задержало, он явился позднее. Военпред посмотрел наряд и сказал, что для получения машины нужна еще справка заводского летчика Моисеева о вывозке. Моисеев был известнейшим летчиком в стране. За бои с басмачами, за выдающиеся перелеты он был награжден четырьмя орденами боевого Красного Знамени. Других тогда не было, а обладатели такого количества орденов насчитывались единицами. Нашли Моисеева.
Между летчиками состоялся такой разговор
Анисимов: Здравствуй, Яша, рад тебя видеть, как живется?
Моисеев: Здорово, орел! Живу — хлеб жую. Вижу, ты в нашу веру переходишь? Правильно. Истребитель — это, конечно, эффектно, но не очень серьезно. Вот попробуешь нашу машину, почувствуешь мощу — во! — большой палец крепкой руки Моисеева оттопырился торчком от кулака. Дружеские рукопожатия, улыбки, похлопывания, по плечу — все показывало, что встретились два старых товарища, а их разговор — это извечный незавершенный спор истребителя и бомбардировщика; Анисимов не был склонен сдаться.
Анисимов: Ну, это ты брось! Всякая машина хороша в своем деле, а хороший летун — на любой машине орел!
Моисеев: Ладно–ладно! Тебя не переделаешь, чем могу служить?
Анисимов: Понимаешь, какое дело, военпред у вас бюрократ. Мало ему наряда, давай, видишь ли, справку… Я не возражаю, слетай со мной разочек, покажи, как она летает…
Зная вспыльчивость своего друга, Моисеев на секунду задержался с ответом и очень миролюбиво сказал, как думал:
— Знаешь, Саша, хорошему летчику я меньше двенадцати провозных не даю. Ну, а тебе хотя бы пять–шесть надо, чтобы прочувствовать машину? Только извини, сейчас начнется обед, а мне в перерыв обязательно надо попасть в город. Давай после обеда, а еще лучше, не торопясь, — завтра? С утра?..
Анисимов покраснел так, что все конопатинки выступили на его лице, вобрал в себя воздух, облизал губы и «взорвался»:
— Ах ты, такой–сякой!.. А тебя кто выпускал? Значит, ты летчик, а я дерьмо?! Ты машины бил? Бил! Громов бил? Бил! Чкалов бил? Тоже бил! А я еще ни одной не «приложил», а ты мне шесть провозных.
Зная, что Анисимова ничем не успокоить, Моисеев посмотрел на него укоризненно и, пожав плечами, не вступая в перебранку, ушел. Анисимов еще долго «выпускал пар», ругая бюрократов, примазавшихся к авиации, но, поостыв и что–то надумав, спросил Куперштейна;
— Двигатели запустить сумеешь?
— Материальную часть изучал, — ответил осторожный Миша, — Думаю, что смогу.
— Тогда сходи к заводским механикам и спроси, сколько оборотов штурвала дают перед взлетом. И пригони стартер.
В то время моторы запускали от двигателя автомобиля через систему передачи и длинный «хобот», сцеплявшийся с храповиком на конце вала мотора. На аэродроме машин и людей всегда бывало много, шофер стартера весь день кочевал от самолета к самолету, запускал моторы. Он охотно откликнулся на просьбу Куперштейна. Да и откуда ему было знать, что чужие люди готовятся угнать машину? Куперштейн выспросил у механиков, что надо, и приехал на стартере.
Моторы запустили. Анисимов посидел в кабине, присмотрелся, поработал рулями и штурвалом стабилизатора. Наступил обеденный перерыв, аэродромный люд потянулся к столовой.
— Убирай колодки, садись, взлетать будем! — скомандовал Анисимов Куперштейну. И прямо со стоянки на полном газу поперек аэродрома пошел на излет! На высоте пятнадцати метров, вычертив крылом »ллипс, боевым разворотом взял курс на свой аэродром.
На Центральном сели честь по чести, как будто действительно Анисимов получил свои шесть провозных. Но он не счел себя удовлетворенным. На следующее утро Куперштейну было дано приказание подготовить машину к полету. «Да собери желающих покататься!»— бросил Анисимов. Когда ТБ–5 стал выделывать над заводским аэродромом боевые развороты, горки и вира–и<и, там прекратили работу. На старте выложили крест, летающие по кругу самолеты набрали высоту, а аэродромные механики разбежались по дальним углам.
Натешившись вдоволь, Анисимов вернулся на свой аэродром и, вылезая из самолета, удовлетворенно буркнул:
— Пусть знают, сколько провозных надо Анисимову!
Понимал ли Анисимов, что этот воздушный разбой даром ему не пройдет, неизвестно. Однако держался он так, как будто ничего не случилось. На первый взгляд казалось, что все обошлось. Суду трибунала, Анисимова не предали, но самолюбие его было наказано самым чувствительным образом: с того случая Алкснис не назначал его ведущим парадной пятерки, не допускал ни к каким демонстрациям, где бы он мог показать свое мастерство. Анисимов не мог с этим примириться; он стал много пить, по нескольку дней не являлся на службу… И в августе 1934 года трагически Погиб… но об этом — чуть позже.
Несмотря на некоторую резкость, Анисимов имел Непререкаемый авторитет как у командования, так и у Нас, молодых. Никто из нас не пытался подражать его манере поведения, мы были людьми другого поколения…
На склоне лет, вспоминая товарищей, размышляя о сущности их жизни, я не хочу, чтобы они представлялись с нимбами святых. У каждого из них были свои слабости и недостатки, но не они определяют то, чем измеряется значимость и в чем состоит красота человеческого бытия на земле. Их заслуга в том, что в меру своих сил они помогали рождаться новым знаниям людей в их борьбе за достойную жизнь.
Испытатели всегда на острие технического прогресса. Когда это острие пробивает стенку, за которой неведомое, гибнут многие, В авиации такая участь ближе всего летчикам. Потому наиболее подробно я рассказал о тех из них, с кем судьба свела меня в КБ Гроховского.
Я рассказал о тех летчиках, с которыми бок о бок работал длительное время. Незадолго до моего ухода из отряда в него поступил летчик Алексей Ширинкин. Тот самый Ширинкин, который вошел в историю гражданской войны как один из ее героев. Позднее пришел талантливый летчик Терентий Маламуж. Он сделал многое. Но о работе этих двух летчиков я знаю понаслышке, и пусть достоверно о них расскажут другие.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
КАК СОВЕРШАЮТСЯ ОТКРЫТИЯ
«МЕТОД СРЫВА»
Тухачевский поставил перед КБ задачу дать десанту тяжелое оружие. Сбросить на парашюте пушку, автомобиль, танкетку…
Дело невиданное и неслыханное. С какого бока к нему подступиться? В первую очередь такой «предмет» надо суметь подвесить под самолетом, потом придумать приспособления для одновременного и безотказного открывания всех замков. Если, например, танкетка зависнет на каком–либо замке — катастрофа. Но подвесить и сбросить груз — тоже полдела. Надо рассчитать и сшить, а вернее — построить парашют, соответствующий весу груза. Парашют для танкетки должен иметь диаметр в сорок метров, а площадь — более 1200 квадратных метров. Если иметь в виду, что парашют летчика требует пятьдесят квадратных метров купола, легко представить, какая это махина — грузовой парашют для тяжеловеса. Такой парашют и сложить–то можно не во всяком ангаре, а каково его сшить?
Но уже работал парашютный завод, созданный энтузиастом нового дела инженером–изобретателем М. А. Савицким. На заводе стали осваивать крупногабаритные парашюты. Правда, при первом же сбрасывании перкалевый купол парашюта лопнул. Конструкторы подумали: случайность! Проверили расчет площади купола, повторили сброс. Парашют снова разорвался, а пушка зарылась в мерзлый грунт. Испытания прекратили, стали думать, в чем ошибка?
Конструкторы как будто шли правильным путем. Увеличивая груз, соответственно добавляли площадь парашютному куполу. И вот осечка за осечкой…
— Здесь какая–то закономерность. Стена! За ней то, чего мы не знаем, а знать вот как нужно! — говорил Гроховский своему коллеге, инженеру и парторгу КБ Александру Блюму.