На высочайших вершинах Советского Союза

Минимальный термометр показывает 45° мороза.
Завтра — последний шанс на восхождение. Продукты кончаются.
Александр Федорович чувствует себя плохо.
3 сентября. Лагерь «6900».
Рассветает. Изредка метет. Дали туманны, но в общем ясно.
Решено: выходим!
До трещины идем не связанные. Я довольно быстро обогнал
Николая Петровича. Старые следы мои замело и надуло глубокого снега.
132
Медленно лезу по колено в снегу. Николай Петрович у трещины сел:
— Посмотрю ногу, не чувствует ничего.
Жду. Разувается страшно долго. Нога оказалась в порядке.
Связались, и я полез. Ноги уходят глубоко в снег. Я весь в снегу, но все же
медленно продвигаюсь вверх. Круто. Николай Петрович с одышкой
медленно пробирается по моим следам.
Крутая часть оказалась длинной и утомительной. Снег необычайно
глубок. Продолжительный отдых на первой вершинке. Дальше
тревоживший нас карнизик оказался очень простым, и мы легко обходим
его по правой стороне. Еще один подъем и опять глубокий снег. Николай
Петрович все чаще садится, видимо, ему тяжело поспевать за мной.
Пологий подъем и гребень пройден. Но сколько времени прошло!
Если и дальше так будем продвигаться, то прощай вершина! До темноты
не добраться.
Предлагаю Николаю Петровичу отвязаться. Пойду вперед до
седловины, а потом прямо на вершину. Николай Петрович пойдет там, где
будет удобно, без большого подъема, и постарается подняться по северо-
восточному гребню, сколько возможно. Предложение принято.
Иду один (Николай Петрович все сидит). Пологий подъем к
траверсу вершинного гребня. Иду легко и быстро, склон 35-40°.
Встретил глубокий снег. Лезу по 15-20 шагов, затем отрыхаю.
Обдумал план траверса. Иду под кубическими сбросами. Из глубокого
снега выхода нет. Резкий поворот вверх вывел, наконец, на жесткий фирн.
Николай Петрович шевелится где-то далеко внизу. Кричит... Что —
понять не могу. Доносятся лишь обрывки фразы: «Буря!.. влево...» По
гривке, действительно, помело здорово и закружились смерчи.
Громадная трещина. По мостику переползаю на противоположную
сторону. Беру резко вправо. Траверсирую над трещиной с большой
осторожностью. Склон 45 градусов. Боюсь делать большие остановки.
133
Солнце уже спустилось низко!
Вот и северо-восточный цирк. Он залит солнцем и в глубоком
снегу. Возникает новый план: затащить рюкзак на северо-восточный
гребень — все равно по пути к вершине.
Тяжело лезть по крутому склону и в глубоком снегу. А вершина
зовет и требует все новых усилий! Но какое облегчение и радость — на
гребне, как фаянс, жесткий наст. Спешу посмотреть на запад — чудесная
картина!
Слева огромная вершина — пик Е. Корженевской — за ней резкое
понижение. Вершины слабо оснежены. На запад тоже массив: гребень с
рядом вершин, уходящий дугой на северо-запад. Меж вершинами пика
Коммунизма и Корженевской целая система красивейших, чешуйчатых
ледников, спадающих в северо-западном направлении, но куда именно,
проследить не удалось — закрыл туман. Поднимаюсь на острый гребень.
Все же высота сказывается: шагов двадцать сделаю — и отдыхаю.
Начал спуск в основную выемку. Гребень, как нож, и небольшие
карнизики. На восток почти полный отвес, около километра.
Последний крутой тяжелый кусочек преодолен. Справа гряда
скалистых более пологих выходов. Первые плиты камней.
Вершина!.. Вот она! Не выдержал, от волнения и радости на
четвереньках вполз и лег на чудесные, чуть тепловатые и защищенные от
холодного ветра плиты.
Первое — вытащил альтиметр. Стрелка прибора ушла на последние
деления — 7700 метров. Это приятно удивило. Если даже взять поправку
(он показывал несколько более), то цифра все же остается солидной,
близкой к 7500. Температура по альтиметру 20 градусов. Это не точно. Он
обычно здорово не дотягивает. При сильном ветре морозит крепко. С моих
усиков свисают две огромные сосульки. Борода тоже стала ледяной.
Дыхание восстановилось. Вытащил из кармана полплитки
134
шоколада, сжевал (рассыпается, как песок, и безвкусный какой-то).
Делаю схемы и зарисовки ледников, вершин и хребтов. Как обидно:
вся южная, восточная и юго-восточная сторона закрыта от вершины
огромным облачным флагом. Юго-запад тоже в туманной дымке и очень
плохо различим. Лишь северо-запад очищается от тумана и видна
грандиозная глубина, вызмеенная красивейшими и мощными ледниками, и
громады хребтов, уходящих и снижающихся вдали. Отсюда чувствуешь
всю громадную высоту пика. Все вершины, тоже немалой высоты,—
глубоко внизу. Лишь пик Корженевской «пытается подняться» до пика
Коммунизма, но все-таки значительно уступает.
Солнце не ждет и неуклонно опускается вниз. Приходится спешить.
Тревожит состояние Николая Петровича.
Последняя задача — сложить тур и вложить в него банку с запиской
— оказалась не такой простой. Вершинные плиты представляют породу
исключительно мягкую, пористую, красноватого цвета с округленными
краями. Небольших отдельных камней рядом с вершиной почти не
нашлось. Видимо, свирепствующие ветры срывают их и сбрасывают вниз.
Лишь немного отойдя от вершины, удалось найти несколько камней и
заняться не легким в этих условиях перетаскиванием их к вершинному
левому (по ходу) пику, отделенному небольшой трещиной, полуна-
полненной снегом; через трещину приходилось широко шагать, и это
утомляло еще больше. Притащив таким образом плит пять-шесть, сложил
их вокруг плоской банки и сверху покрыл наиболее крупной плитой. Кон-
чена работа!
Встал, огляделся. На туманном фоне востока тоже встала огромная
фигура. Я замахал руками — и там поднялись огромные лопасти и тоже
замахали.
Пора на спуск. Забрал альтиметр, ледоруб и не спеша полез среди
камней. Увы: то, о чем столько думал, — забыл! Забыл захватить камень с
135
вершины. И еще пожалел, что тур сложил на самом вершинном камне, его
наверняка сдует (а все из-за того, чтоб не сомневались, что до вершины
дошел). Правда, кроме записки ниже в щель заткнул обертку от шоколада,
но и она вылететь может.
На крутой гривке пришлось спускаться очень осторожно. Но слез
довольно легко и быстро. Несколько неудобней стало идти дальше, по
острому гребню. Приходилось сугубо аккуратно и не спеша ставить ноги и
прочно всаживать кошки, стараясь не зацепить о штанину, иначе полет
обеспечен.
Так, почти без отдыха, выбрался из выемки и увидел на гривке, на
месте моего подъема, фигурку Николая Петровича. Спешу к нему по
острой гривке. Один раз зацепил штанину, но удачно — хорошо
воткнутый ледоруб удержал. Сбежал с гривки, траверсирую трещину. Вот
уже скалы и встреча с Николаем Петровичем! Пожали руки, поздравили
друг друга. Он видел меня на вершине.
— А где же рюкзак? Я не нашел его, — говорит Горбунов.
— Да вот он, в трещинке, к нему и следы ведут… — Чуть не
рысью бегу к рюкзаку (досадно, сколько времени ушло, а измерения еще
не сделаны).
Достаю инструменты, планку для лейки. Николай Петрович
заряжает трясущимися руками. Замерз он очень. Щелкает фотоаппаратом,
но лейка работает явно плохо. Я беру бусоль и начинаю делать засечки.
Записываю цифры в альбом и тут же спешу сделать наброски вершины
Корженевской, западного гребня и других. Выходит коряво, трудно
сосредоточиться, но хорошо и это, потому что (как позже выяснилось)
зарисовки оказались единственными документами, характеризующими