На семи дорогах

— Гляньте-ка на этого коротышку. Кто это? — спросил один из сидевших, вытирая свои жирные руки об ичиги.
— Это сын Сейитназар ишана. Будь у меня такой отец, как у него, я тоже бы вышел на середину поля. Клянусь, любого из этой толпы положил бы на обе лопатки, — гнусавым голосом проговорил длинный человек с бледным лицом.
— А какой у него отец?
— А вот какой. Позавчера Сейитназар привез из соседнего села купленную им там двенадцатилетнюю девочку. Своими глазами видел! — рассказчик поменял позу, привстав на одно колено. А Девочка плакала и просила: «Мулла-ага, не увозите меня, я вам подарю за это свою серенькую курочку».
— Безобразие! Что там, в селе, сорока царствует, что ли? А куда делся сельский староста? Его не было при этом?
— Староста-то есть, да что толку? Он ведь родственник Сейитназара. Эх, да что там говорить! Вот и в твоем селе есть староста, который обязан следить, чтобы соблюдался порядок. А разве неизвестно всем, что ты не можешь забрать полоску земли, которую тебе выделили из имения Мелебая?
Долговязый, задав этот риторический вопрос, не требующий ответа, не проронил больше ни слова.
— Эх, люди! — сказал кто-то из сидевших после длительной паузы, в течение которой все увлеченно наблюдали за борьбой. — Если сравнить настоящие наши дни с прежними, то старые дни были золотыми. Эти проклятые басмачи, бог ведает откуда появившиеся, не дают нам покоя ни днем, ни ночью. Единственного быка отобрали, которого я запрягал в соху.
— Кто же отобрал у тебя быка? — поинтересовался кто-то из сидевших селян.
— Сам Чоллек сердар, который объединил вокруг себя несколько мерзавцев. У моего соседа стали отбирать корову, которая была привязана к колу. Человек схватил топор, но в недобрый час вздумал он оказать сопротивление бандитам. Чоллек поставил лицом к лицу сына и отца и, убив одним выстрелом обоих, ушел из села.
— Разве об этом не знают красноармейцы, которые защищают бедняков?
— Они знают обо всем, что у нас делается, эти красноармейцы.
— Откуда?
— Очень просто. Они, брат, прежде чем приступить к какому-нибудь делу, сначала гадают. Их гадальщики живут в белых городах. Главного у красноармейцев зовут Давид, он дни и ночи сидит у телефона, ожидая, что скажут эти предсказатели.
— Молодец, крепкая у него душа! Как у него тер пенья хватает.
К разговору прислушивалось все больше народу.
— Может, так и есть, — задумчиво заметил кто-то.
— Эх, да мы сами хороши, трусим басмачей, — продолжал другой. — А есть ведь и у нас люди с храбрыми сердцами, которые могли бы дать отпор бандитам.
— Конечно! — подхватил третий, позабыв про зрелище борьбы двух пальванов. — Вот прошлой ночью Худайберды, батрак из соседнего села, взял с собой десяток отважных людей, и они как следует встретили басмачей, которые шли в очередной раз грабить село.
— А оружие у них было?
— Какое там оружие. Только палки! Но они в темноте показались перепуганным басмачам ружьями. Дехкане всех бандитов взяли в плен, ни одного не упустили, и привели их к главарю красных — Давиду.
Между тем той продолжался.
Беседу людей прервала печальная музыка, исполняемая на гиджаке.
Позабыв обо всем на свете, дехкане начали прислушиваться к мелодичным звукам.
Когда гиджакист кончил играть, один из сидевших спросил:
— Кто это? Здорово играет!
— Он сам вообще-то пастух. Недавно баи ограбили его, заставили заплатить штраф — больше ста голов овец. Можно сказать, нищим оставили. Вот тогда он, бросив пастушничать, и научился играть на гиджаке.
— Ты тоже не хуже его играл бы, если бы тебя заставили заплатить штраф в сто овец, — сказал один из сидевших, и все засмеялись.
Вечером Иламан с дедом вернулись к себе в пещеру.
Когда стемнело, снаружи раздался топот лошадиных копыт, а также шум потревоженных камней на дороге.
Иламан выскочил из пещеры. Двое всадников, увидев его, приостановили коней, и один из них спросил у Иламана:
— Эй, дружок, Хаджи Тихий здесь живет? Иламан, не отвечая, повернулся и заглянул в пещеру:
— Дедушка, там тебя спрашивают двое всадников. — Голос Иламана звучал взволнованно и тревожно.
На слова Иламана Хаджи Тихий даже не приподнял головы. Он сидел у костра, поджаривая кусок хлеба на раскаленных угольках.
Немного помолчав, Хаджи произнес:
— Присматривай за своим хлебом, чтобы не подгорел.
Больше Хаджи Тихий не проронил ни единого слова. Иламан, позабыв о гостях, достал из костра свой кусок и принялся жевать черствый хлеб из джугары.
Ходжанепес и Бабакули вошли в пещеру, остановились у входа и поздоровались, ожидая, когда Хаджи Тихий ответит на их приветствие.
— Алейик, — произнес в ответ Хаджи после значительной паузы.
Бабакули, не ожидая приглашения, присел к огню и принялся исподволь рассматривать пещеру. Его маленькие, бегающие, как у вора, глаза шарили по всем уголкам. Затем, потянувшись, он приподнял для проверки шкуру, служившую Хаджи постелью, и, не обнаружив под нею ничего подозрительного, окончательно уселся, успокоенный: кроме шкуры, в пещере не оказалось ничего, что могло бы заслужить его внимание.
Хаджи Тихий, молча насытившись, сел по-турецки, скрестив под собой ноги. Взгляд его был прикован к потолку пещеры, а губы плотно сжаты.
— В наших краях гостя принято угощать чаем, — произнес Бабакули со смешком, начиная разговор.
Хаджи Тихий долгое время молчал, потом сдержанно ответил:
— Мы чаю не пьем.
— Послушай, Бабакули, так мы от него не добьемся никакого толку. Давай сразу приступим к делу, — сказал раздраженно Ходжанепес и продолжал: — Хад-жи-ага, ты нам скажи, где находится гробница Кызыл Ата. Мы хотим совершить туда паломничество.
— Не знаю.
— Старик, в твоих волосах блестит седина, но ума ты не нажил ни грамма, — проговорил в ярости Ходжанепес, сжимая в руке наган.
Однако Хаджи Тихий не обратил никакого внимания ни на угрозу, ни на наган Ходжанепеса. Он продолжал сидеть, не меняя позы.
Взбешенный Ходжанепес сунул Хаджи в ухо ствол нагана. Хаджи, быстро развернувшись, схватил правой рукой незванного пришельца за запястье.
— Ай, больно! Рука!.. — только и успел выкрикнуть Ходжанепес. Он свалился на землю, а наган остался в руках у Хаджи Тихого.
Хаджи, повертев в пальцах тяжелую игрушку, пахнущую порохом, бросил ее через плечо, словно заразу, и снова сел как ни в чем не бывало.
Однако спокойствие и уверенность в себе обернулись для Хаджи Тихого несчастьем. Озлобленные гости, несколько раз ударив его по затылку, связали старику руки за спиной.
— Послушай, племянничек, может быть, ты знаешь, где находится гробница Кызыл Ата? — спросил с ехидной улыбкой Бабакули, приближаясь к Иламану. — Если покажешь, подарю тебе новую одежду. Твоя никуда не годится, рвань одна.
Иламан сжал в руках небольшой камень и, не отводя взгляда от бегающих глазок Бабакули, медленно попятился в глубину пещеры.
Ходжанепес незаметно для парня подкрался сзади и схватил его за ворот, затем несколько раз ударил его головой о стенку. Из глаз Иламана посыпались искры, он пошатнулся, затем упал на землю.
— Старый пес! Если сейчас же не скажешь, где гробница, заберем с собой сына. А потом снова к тебе придем. Может быть, одумаешься.
Хаджи молчал.
— Если и тогда будешь упрямиться, — продолжал со злобой в голосе кричать Ходжанепес, то сначала сына твоего замучаем и убьем, а потом тебя.
Старик продолжал молчать.
Ходжанепес вышел из пещеры, вскочил на коня, Бабакули подал ему на руки мальчика, находившегося без сознания, после чего оба всадника пустились в путь.
В тяжелом молчании они доехали до того места, где дорога раздваивалась. Ходжанепес приостановил коня,
— Куда едем?
— Сворачивай направо. Поедем к зятю.
— Это далеко?
— До рассвета доберемся, — проговорил Бабакули и, пришпорив коня, поехал впереди.
* * *
Когда перевалило за полночь, в казарму вернулись несколько пограничных подразделений во главе с командиром отряда Киселевым.