Южная звезда
— Очень странно, — добавил он при этом, — что такая грубая геодезическая ошибка, испортившая все планы округа, могла пройти незамеченной. Теперь придется исправлять все карты здешнего края.
Старик гранилыцик с минуту смотрел на Сиприена с очень странным видом:
— Вы правду говорите? — спросил он с живостью.
— Конечно.
— И вы согласитесь заявить об этом в суде?
— Хоть в десяти судах, если понадобится!
— И нельзя будет оспаривать вашего мнения?
— Очевидно, нет, потому что мне достаточно указать на причину этой ошибки, чтобы рассеять все сомнения на этот счет. Она бросается в глаза! В вычислениях при съемке не принято было в соображение отклонение магнитной стрелки!
Якоб Вандергарт ушел, не сказав больше ни слова, и Сиприен вскоре забыл, какое странное впечатление произвело на старика известие о неправильности планов округа. Но когда два дня спустя Сиприен задумал навестить его, он нашел дверь его дома запертой, и на доске, привешенной к замку, были написаны мелом слова: «Уехал по делам».
Глава семнадцатая
ВЕНЕЦИАНСКОЕ ПРАВОСУДИЕ
В следующие дни Сиприен активно занимался своим новым опытом; он надеялся, что вследствие некоторых изменений в отражательной печи алмаз образуется гораздо скорее, чем в первый раз.
Мисс Уоткинс, конечно, следила с большим интересом за его работой, тем более что Сиприен принялся за нее главным образом благодаря ее влиянию. Она часто ходила с молодым инженером осматривать печь, что он делал в день по нескольку раз, и не без удовольствия смотрела сквозь щели печи на огонь, бушевавший в ее недрах. Джон Уоткинс не менее своей дочери интересовался этим вторым опытом Сиприена и с нетерпением ждал того времени, когда он снова сделается обладателем алмаза стоимостью в несколько миллионов.
Но хотя фермер и его дочь относились сочувственно к попыткам Сиприена к усовершенствованию производства искусственных алмазов, нельзя было сказать того же про остальных.
Аннибал Панталаччи, Джеймс Гильтон и Фридел умерли, но оставались их товарищи-единомышленники, смотревшие на опыты Сиприена с такой же точки зрения. Еврей Натан подстрекал, не переставая, владельцев алмазных участков против молодого инженера, заставляя их проникнуться мыслью, что торговля природными алмазами скоро придет в упадок, если искусственному производству их будет найдено практическое применение. Ведь уже найден способ делать белые сапфиры, аметисты, топазы и даже изумруды, так как все эти камни не что иное, как кристаллы глинозема, расцвеченные металлическими кислотами: торговая ценность этих камней уже не та, что была прежде. Если же и алмаз будет производиться искусственно, то разорение владельцев алмазных копей в Капской области будет неминуемым.
Все это говорилось и обсуждалось после первого опыта молодого инженера, и теперь эти толки начали принимать угрожающий характер. Но Сиприен не заботился об общественном мнении и не желал оставлять своей работы в тайне, рассчитывая со временем принести ею людям существенную пользу.
Мисс Уоткинс, зная о брожении умов на прииске, дрожала за Сиприена и горько упрекала себя, что снова толкнула его на этот опасный путь. Она знала, что защита со стороны грикаландской полиции может оказаться недейственной и злодейское покушение на жизнь Сиприена успеет совершиться прежде, чем полиция вмешается в это дело. Сиприена могли лишить жизни за то, что он причиняет вред искателям алмазов Южной Африки. Она предупреждала обо всем этом Сиприена, но тот старался успокоить ее, как умел, благодарил за участие, видел в этом со стороны молодой девушки доказательства более нежного чувства к нему, чему был очень рад, и смело продолжал делать свое дело.
— Я работаю для нас обоих, Алиса, — повторял он ей каждый раз, когда она заговаривала с ним об этом.
Но это нисколько не успокаивало Алису, и, как мы увидим из дальнейшего хода событий, опасения ее были далеко не безосновательны. Возвратившись однажды вечером домой из гостей, Сиприен пошел взглянуть на свою печь и увидел, что она совершенно разрушена.
Во время отсутствия Бардика несколько человек, воспользовавшись темнотой, уничтожили в несколько минут то, что стоило многих дней труда. Даже все инструменты были сломаны и разбросаны, и теперь Сиприену приходилось или бросить все, или начать все сначала.
— Нет! — воскликнул он. — Я не уступлю! Я завтра же подам жалобу на этих негодяев, осмелившихся разрушить мою работу. Посмотрим, есть ли правосудие в Грикаланде.
Правосудие действительно было, но не такое, на которое молодой инженер рассчитывал.
Не сказав никому о случившемся ни слова, даже мисс Уоткинс, из боязни напугать ее, Сиприен пришел в свою хижину и лег, твердо решив про себя утром пойти с жалобой к губернатору Кейптауна.
Он спал уже часа два или три, как вдруг был разбужен шумом отворившейся двери. Он увидел, что в комнату его вошли пять или шесть человек в масках, с ружьями в руках. У каждого из них был фонарь, известный под названием «Бычий глаз», и все эти люди стали вокруг его кровати.
Сиприен ни на минуту не подумал, что должен серьезно воспринять эту манифестацию, несмотря на трагизм обстановки. Он принял это за шутку и сначала начал смеяться, хотя, если говорить правду, ему вовсе было не до смеха и он находил шутку эту довольно пошлой.
Но тут чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо, и один из замаскированных, открыв какую-то бумагу, которая, как оказалась, была у него в руках, начал читать ее далеко не шутливым голосом.
— «Сиприен Мере!
Сим доводится до вашего сведения, что тайный совет Вандергартова прииска, заседающий в числе двадцати двух членов и действующий именем общественной безопасности, приговорил вас единогласно в половине второго часа ночи к смертной казни.
Вас обвиняют в том, что вы несвоевременным и противозаконным изобретением угрожаете интересам людей, их жизни и жизни их семейств, людям, которые в Грикаланде и в других местах промышляют тем, что отыскивают, гранят и продают алмазы.
Вам дано десять минут, чтобы приготовиться к смерти, вам предоставляется выбрать род смерти. Ваши все бумаги будут сожжены, кроме писем к близким вам людям, ваше изобретение будет уничтожено, и ваше жилище будет стерто с лица земли.
Так поступают со всеми предателями».
Услышав этот приговор, Сиприен сильно поколебался в своем мнении относительно безобидности этой комедии, и человек, державший его за плечо, позаботился о том, чтобы окончательно рассеять все его сомнения на этот счет.
— Вставайте! — сказал он ему грубо. — Нам нельзя терять времени.
— Но ведь это убийство! — воскликнул Сиприен, вскакивая с постели с намерением одеться.
Он был гораздо более возмущен, нежели испуган, и старался с обычным хладнокровием математика дать себе ясный отчет в том, что здесь происходило.
Кто были эти люди, он не мог угадать, так как те, которых он знал лично, без сомнения, хранили молчание, чтобы он не мог узнать их по голосу.
— Выбрали вы род смерти? — спросил замаскированный.
— И выбирать не желаю, я могу только протестовать против преступного насилия, жертвой которого я должен пасть, — ответил Сиприен твердо.
— Протестуйте. Но вы все равно погибнете — вас повесят. Не хотите ли вы написать кому-нибудь?
— С убийцами я не желаю даже разговаривать.
— В таком случае пойдемте! — приказал начальник.
Но в это время случилось совершенно неожиданное обстоятельство: в комнату сквозь толпу замаскированных ворвался какой-то человек.
Это был Матакит. Молодой кафр, бродивший все время по ночам вблизи прииска, в эту ночь инстинктивно последовал за людьми в масках, увидев, что они направляются к хижине, где жил его господин.
Остановившись за дверями, он слышал все, что говорилось внутри хижины, и понял, какая опасность угрожала его господину. Не колеблясь ни минуты и не думая о себе, он вбежал в комнату и бросился к ногам Сиприена.
