Южная звезда
— Папаша, за что эти люди хотят убить тебя? — воскликнул он, вырываясь из рук людей, хотевших силой отвести его от Сиприена.
— За то, что я сделал искусственный алмаз! — ответил Сиприен, пожимая с волнением руки Матакита, который не хотел оторваться от него.
— О! Как мне стыдно того, что я сделал, как я теперь несчастлив! — воскликнул кафр, рыдая.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил его Сиприен.
— Я во всем теперь признаюсь, так как тебя хотят умертвить! — воскликнул Матакит. — Да! Это меня надо убить… потому что я положил этот большой алмаз в печь.
— Отгоните этого болтуна! — сказал начальник шайки.
— Повторяю вам, что это я положил алмаз в аппарат, — сказал Матакит, вырываясь из рук врагов его господина. — Да… я обманул папашу. Я заставил его подумать, что опыт его удался!
Матакит проговорил все это таким твердым голосом и так настойчиво, что его наконец начали слушать.
— Ты говоришь правду? — спросил его Сиприен, удивленный и вместе с тем разочарованный сообщением кафра.
— Конечно! Сто раз да! Я говорю правду!
Он сидел теперь на полу, и все начали слушать его, так как то, что он говорил, совершенно изменяло обстоятельства дела.
— В тот день, когда у нас случился на прииске обвал, — начал Матакит, — я нашел огромный алмаз под обрушившейся землей. Я держал его в руке и думал о том, куда бы мне его спрятать, когда стена обрушилась на меня, точно для того, чтобы наказать меня за мою преступную мысль. Когда я пришел в себя, я нашел этот алмаз в кровати, на которую папаша положил меня!.. Я хотел отдать ему этот камень, но мне стыдно было признаться, что я вор, и я стал искать подходящий случай, чтобы исполнить мое намерение. Вскоре папаше вздумалось сделать попытку изобрести искусственный алмаз, и он поручил мне поддерживать огонь в печи, и вот однажды печь с шумом треснула, и меня чуть не убило осколками! Тогда я подумал, что папаша ограничится этим неудачным опытом и не будет делать других, и я положил в печь сквозь трещину найденный мной алмаз и постарался замазать отверстие, чтобы папаша не заметил моей проделки. Потом я стал ждать, что будет дальше. Папаша нашел камень и очень ему обрадовался.
Все пять человек в масках при последних словах Матакита разразились раскатистым хохотом.
Сиприен не смеялся и кусал себе губы с досады.
Невозможно было сомневаться в искренности слов Матакита. Повесть его дышала правдой. Напрасно перебирал Сиприен в своем уме те доводы, которые могли бы опровергнуть то, что рассказал Матакит, напрасно он мысленно говорил себе:
«Если бы это был природный алмаз, то он улетучился бы при такой температуре». Простой здравый смысл, однако, предсказывал ему, что глиняная оболочка камня могла защитить его от действия огня если не вполне, то хотя отчасти. Может быть, благодаря этому обжиганию алмаз и приобрел свой черный цвет. Возможно даже, что он сначала улетучился, а потом вновь кристаллизовался в своей оболочке.
Все эти мысли вихрем кружились в голове молодого инженера. Он был просто подавлен ими.
— Я хорошо помню, что видел в руках этого кафра кусок земли в день обвала, — заметил один из людей в маске. — Он так сжал его пальцами, что его невозможно было взять у него!
— Сомнения быть не может, — сказал на это другой.
— Возможно ли сделать алмаз? Говоря по правде, мы были дураками, что поверили этому. Это все равно что стараться сделать звезду, сияющую на небе.
И все стали снова хохотать.
Веселость этих людей огорчила Сиприена гораздо больше, чем их грубое с ним обращение.
Наконец люди в масках начали тихо о чем-то переговариваться между собой, после чего их начальник выступил из толпы и, обратившись к Сиприену, сказал:
— Мы пришли к заключению, что должны отменить приговор, вынесенный вам, Сиприен Мере. Вы теперь свободны! Но помните, что приговор этот будет всегда тяготеть над вами. Если вы хоть одно слово скажете полиции или знаком дадите ей понять, что здесь происходило, вы погибли безвозвратно! А теперь прощайте.
Сказав это, начальник повернулся к двери и вышел, сопутствуемый своими товарищами.
Комната погрузилась во мрак. Сиприен мог смело задать себе вопрос, не сделался ли он жертвой простого кошмара. Но рыдания Матакита, сидевшего на полу, закрыв лицо руками, не позволяли ему думать, что все то, что здесь произошло, было сном.
Итак, это все было правдой. Он сейчас избавился от смерти, но ценой глубочайшего унижения. Он, горный инженер, ученик политехнического училища, выдающийся химик, уже знаменитый геолог, поддался грубому обману презренного кафра! Или, вернее, его собственное самомнение и смешная самонадеянность вовлекли его в эту ни с чем не сообразную ошибку. Он в своем ослеплении дошел до того, что считал вполне правильной свою теорию образования кристаллов. Кто мог казаться смешнее его? Разве не одной природе с помощью веков принадлежит право вершить подобные произведения? А между тем он все сделал, чтобы создать его, и думал, что достиг цели. Даже необыкновенная величина алмаза способствовала тому, чтобы поддержать в нем эту иллюзию! Разве подобные ошибки не случаются каждый день? Разве самые опытные нумизматы не принимают часто фальшивые монеты за настоящие?
Сиприен старался в этих мыслях найти утешение. Вдруг новая мысль пришла ему в голову: «А моя записка в академию! Не утащили ли ее негодяи с собой?»
Он зажег свечу. Нет! Слава Богу! Записка его была еще здесь. Никто не видел ее!.. И Сиприен вздохнул свободно только тогда, когда сжег эту записку.
Тем временем Матакит предавался такому глубокому отчаянию, что пришлось его утешать. Сделать это было нетрудно. При первых же сердечных словах Сиприена, обращенных к нему, бедняга воспрянул духом. Но Сиприен простил ему его вину только при том условии, что он не сделает впредь ничего подобного. Матакит поклялся в этом всем, что было для него дорого, и хозяин, и слуга улеглись спать. Таков был исход события, едва не приведшего к трагическому концу! Но, впрочем, такой исход касался лишь молодого инженера, а для Матакита дело приняло совершенно другой оборот.
Когда на другой день по Вандергартову прииску разнеслась весть, что «Южная Звезда» была настоящим алмазом, найденным в россыпях кафром, знавшим его стоимость, все подозрения относительно него усилились. Джон Уоткинс больше всех кричал о виновности Матакита в краже алмаза. Ведь он сознался же в том, что хотел вначале украсть этот камень, а потому было очевидно, что он, а не кто другой похитил его во время парадного обеда. Напрасно Сиприен протестовал и ручался за невиновность кафра, никто его не слушал, что в достаточной мере свидетельствовало о том, насколько Матакит был прав, решив бежать из Грикаланда, несмотря на всю свою правоту, и насколько он поступил неблагоразумно, возвратившись в него.
Тогда, чтобы спасти Матакита, Сиприен решил прибегнуть к уловке.
— Я убежден, что Матакит не крал алмаза, — сказал он Джону Уоткинсу, — но если даже он и виноват в этом воровстве, то это касается исключительно меня! Натуральный или искусственный, этот алмаз принадлежал мне прежде, чем я подарил его мисс Алисе.
— А, так он вам принадлежал! — сказал мистер Уоткипс насмешливым тоном, поразившим Сиприена. — Вы правы, но в таком случае он мой: согласно заключенному нами условию, вы помните, что три первых крупных алмаза, найденных на вашем участке, должны принадлежать мне.
Сиприен, ошеломленный этими словами фермера, не знал, что сказать.
— Справедливо ли мое требование? — спросил мистер Уоткинс.
— Вполне справедливо, — ответил Сиприен.
— Так я попрошу вас письменно заявить об этом на тот случай, если нам удастся заставить негодяя возвратить украденный им алмаз.
Взяв лист бумаги, Сиприен написал на нем:
«Я признаю, что алмаз, найденный на моем участке служащим у меня кафром, согласно арендному договору, принадлежит Джону Уоткинсу.