Операция «Святой Иероним»
Володя с ужасом понял, что допустил непозволительную оплошность, забыв свои перчатки на самом деле прямо под повешенной копией. «Конец! Конец! Конец!» — заговорил в нем внутренний голос в такт с бешено колотящимся сердцем, и он прижался еще теснее к цементному полу камина, словно пытаясь вдавиться в него, сравняться с его поверхностью, стать мельчайшей незаметной песчинкой.
— А может, это старушенция их здесь оставила? Они ведь здесь пыль с картин стирают, вот и надела чистоплюйка, чтобы пальчики не замарать.
— Не похоже это на Петровну... — возразил Злой. — Я ее в таких перчатках никогда не видал. Одно дело — сортир, ну а здесь-то зачем резину одевать, а? Не нравится мне все это, Кит, и самое главное, то, что под нашей картинкой оставлены. Может, кто шуровал тут?
На это Кит дурашливо прыснул смехом:
— Ну кому здесь шуровать? Мы же сами двери все закрыли. Говорю, обронила Петровна, больше некому. Пойдем-ка отсюда, итак надолго ушли, хватятся, марамои...
— Ладно, — согласился Злой. — Я полотно под кителем понесу до загашника нашего. Завтра у меня встреча. Пошли, только... прихвати-ка еще эти перчаточки. Я завтра у Петровны все-таки спрошу, откуда в зале такие вот подарочки-сюрпризы.
И через минуту уже гремели ключи, все дальше и дальше, пока не затихли, скрытые тяжелыми дверями анфилады, что смотрела окнами на холодную, но незамерзшую Неву.
Володя, уничтоженный, опустошенный, измученный телесно и душевно, выполз из камина и, не в силах добрести до кресла, растянулся прямо на полу. Он, потерявший счет часам, потерявшийся в пространстве, незнакомом и безлюдном, чужом и неприветливом, уже не казался сам себе могучим, сильным, на все способным. У него не было даже уверенности в том, что эти люди, сделавшие то же, что и он, по перчаткам смогут разыскать его, отобрать картину и, возможно, убить. Но какую картину уносили они? Почему они действовали точно таким же способом, что и он? Неужели воры-милиционеры приходили за «Иеронимом»? Любопытство наконец взяло верх над усталостью, и Володя поднялся.
Почему-то на цыпочках с карманным фонарем он подошел к тому месту, где висел повешенный им поддельный «Святой Иероним», и навел на полотно узкий луч. Ничего как будто не переменилось! Старик, склонивший колени перед толстой книгой, по-прежнему смотрел с картины, но, присмотревшись внимательно, Володя увидел, что это полотно уже не было его полотном!
Почему мальчик усмотрел различие, он и сам толково не смог бы рассказать. Володя просто уловил, почувствовал разницу в тонах — кое-где автор висевшей перед ним картины чуть сгустил тона — например, в отделке облаков и в зелени, — а в иных местах, наоборот, ослабил резкость. Но Володя, так часто рассматривавший «свою» копию, не мог не заметить разницы, хотя и эта работа была выполнена безукоризненно. Художнику удалось даже сделать мельчайшие трещинки на полотне, но и они, правда, группировались по-другому, что не осталось Володей незамеченным.
«Дайте подумать! Дайте подумать! — уселся на кресло Володя, в волнении кусая ногти. — Это что же получается, сейчас всего лишь начало первого, и если бы я взялся снимать картину в два, как мне сказал Дима, то я или отказался бы от затеи и оставил бы их копию на месте, или, ничего не подозревая, — откуда я мог знать, что они там делают? — снял бы поддельного «Иеронима». Ну и дела...»
Он встал, походил по залу, посветил на картину, желая убедиться вновь, что не ошибся, и снова сел. «Мне наплевать, кто отправил этих милиционеров, — хороши же субчики! — но понятно, что заказчик один: у Кита и Злого, а также у миляги Димы! Только как же это не согласовали — в одну и ту же ночь с двумя подделками пошли за бедным старичком-святым! Видать, накладка получилась!»
И по мере того, как Володя размышлял обо всем этом, прикидывая и так и сяк, в его голове зрел план, смелости которого мог позавидовать сам Дима, если бы, узнав об этом плане, предводитель прежде всего не испытал бы чувство совсем другого свойства — лютую ненависть к своему юному ученику.
«Ты говорил, что я стою тебя, — думал Володя, сидя в темном зале, — ну так я согласен. Посмотрим, что ты скажешь обо мне, когда я проведу тебя и в этот раз. А ведь я на самом деле все могу! Я — сверхчеловек, и это очень здорово, что никто пока не сможет это разглядеть в моих тринадцати годах! Тем лучше, тем лучше...»
ГЛАВА 7
ВОЛОДЯ СИЛЬНО ВРАЛ, А ДИМА СИЛЬНО ГНЕВАЛСЯ
Да, Дима приказывал Володе ни в коем случае не спать, но мальчик, один раз уже ослушавшись приказа своего «наставника» (когда снимал картину много раньше, чем было нужно), проигнорировал советы командира и в этот раз. Как только план был Володей детально разработан, он, съев полбутерброда, забрался в камин и, подложив под голову куртку, заснул сном человека, на славу потрудившегося, зная, что завтрашний день будет не менее, а более трудным, и нужно выспаться.
Проснулся Володя не рано, но и не поздно — в девять утра, прекрасно выспавшимся и воодушевленным на большое дело. Огромность этого предприятия заключалась в том, чтобы, не довольствуясь полутора миллионами — теперь они казались Володе кошкиными слезками, — заработать на «Святом Иерониме» гораздо больше денег. Конечно, первый вариант плана Володи был примитивно прост: он вылезает из камина, но с Димой не встречается, а уносит полотно с собой, а дальше ищет покупателя.
Но этот план, подкупавший своей изысканной простотой, не годился потому, что Володя приобретал в лице Димы смертельного врага, и когда-нибудь «учитель» обязательно бы настиг его и отомстил, теперь уж и за палаш, и за «Святого» одновременно, по двойному счету. Нужно было действовать хитрее, коль пока не было сил просто-напросто ответить на силу силой. Да, Володя мог обратиться в милицию и, поплакавшись там, покаяться, свалив всю вину на Диму, но тогда пришлось бы возвращать полотно, что противоречило основной задаче... К тому же после своего неожиданного ночного открытия Володя что-то не очень сильно хотел верить в честность органов правопорядка и следствия. И посему подходил лишь очень хитроумный, тонкий, изящный план, на который, правда, нужно было потратить время, но который обещал мальчику огромное вознаграждение.
***
Перед тем как забраться в камин в «последний раз», он тщательно осмотрел весь зал, боясь оставить улику, наподобие несчастных резиновых перчаток. Залезая на трубы, куртку он надевать не стал, так как решил, что «на плечах» она больше не понадобится. Вскоре на самом деле загремели ключи, пораспахивались двери залов, наполнившихся шуршанием старушечьих ног, сновавших от картины к картине с тряпочками. Как-то шуршание ног послышалось совсем рядом с Володиным убежищем — Ольга Петровна, или другая смотрительница, как видно, протирала камин.
Володя висел на трубах уже минут пятьдесят, и силы его были на исходе. Но об истощимости Володиных сил знал один человек, голос которого прозвучал для мальчика, как ангельский хор для отшельника.
— Здравствуйте, извините, пожалуйста, за беспокойство, — вкрадчивым робким голосом говорил Дима, изображая, наверное, провинциала, впервые приехавшего в Питер. — Я хочу спросить, как мне быстрее пройти в залы голландских мастеров.
— К голландцам, говорите? — раздался голос смотрительницы, и этот голос был куда более строгим, чем вчерашний, когда к ней обращался иностранец. И Ольга Петровна долго и нудно, а главное, очень непонятно, стала объяснять «провинциалу» дорогу, но тот оказался не менее тупым, чем вчерашний иностранец, поэтому разговор затянулся...
Володя одним гибким кошачьим движением вынес свое тело из узкого пространства камина и тут же выпрямился, держа куртку перекинутой через руку. Выпрямился и, разинув рот, уставился на картину, висящую над камином. И, странно, эта картина, изображавшая оплакивание Христа, вдруг приковала его внимание, и поэтому смотрел он на картину очень естественно, точно стоял здесь долго. «Он что, на самом деле был Богом?» — задал сам себе Володя этот неуместный вопрос, явившийся в его голове очень не ко времени. И потом сам себе твердо ответил: «Да придумали все это. Какой это Бог!» И пошел, не взглянув в сторону Димы, заметившего мальчика, в другой зал, рассматривая по дороге полотна, но все ускоряя шаг. «Святого Иеронима» с ним не было...