Никогда не сдавайся (ЛП)

Сегодня ночью я не нахожу утешения, глядя на луну. Нет, сегодня ночью я чувствую себя раздетой, голой и разоблаченной. Я потеряна, не имея никакого представления, как вести себя рядом с парнем, которого любила так долго. Как я могу видеть его в объятиях своей подруги и не терять самообладания? Когда он будет прикасаться к ней, смогу ли я улыбаться и чувствовать себя хорошо? Будет довольно трудно сказать себе, что все в порядке, когда единственное чего я буду хотеть – это почувствовать на себе его руки.
Пытаясь заснуть, я чувствую приступ страха, потому что у меня нет ни малейшего представления о том, что делать. План быть счастливой от того, что моя подруга в объятиях парня, которого она обожает, но которого люблю я – проблема.
Когда я погружаюсь в сон, меня уносит в другом направлении. Меня охватывает дрожь, а из горла вырываются стоны. Я не понимаю, что происходит со мной во сне, пока не слышу это. Звук слабый, но постепенно становится все более отчетливым. Это плач младенца. Я знаю этот плач, который уносит меня назад в пятое апреля, ровно на четыре года назад в этот же день.
 Глава 12 
 О, Боже, мышцы болят, у меня всё болит. Лицо бледное, пальцы сжимают простыни, глаза сжаты, и я чертовски хочу, чтобы кто-нибудь был рядом. Всё время, пока меня зашивают, я молча молюсь, чтобы пройти через этот день, не сойдя с ума. Мне очень нужно, чтобы рядом был кто-то, кто держал бы мою руку, говоря мне, что всё будет хорошо. Я хотела в это верить, но бесцветные взгляды и менее чем тёплые улыбки вокруг ни капельки меня не успокаивали. Моё тело дрожит, как осиновый лист, каждый рывок стежка напоминает мне, насколько я была раскрыта, и это почти заставляет меня учащенно дышать. 
 Слыша его плач, я отчаянно пытаюсь взглянуть на него. Они сразу же забрали его, как будто он вообще не мой. Они знают, что от него отказываются для усыновления, и я задыхаюсь от вероятности, что они, возможно, никогда не позволят мне его увидеть. Его ручки и ножки двигаются в хаотичном беспорядке, каждый крик, вырывающийся из его ротика, пронзает моё сердце, как кинжал. Он не простой малыш, нет, этот малыш мой. Неважно, что это лишь на короткое время. 
 Каждая слеза, стекающая по моим щекам, наполнена радостью и болью, каждая наполнена тяжёлой необходимостью принять то, чего никогда не будет. Я одна, испугана, и в данный момент моё сердце разрывается в клочья. После всего этого времени осознание того, что это мальчик, причиняет мне невыносимую боль. А мысль о том, что у Михи есть сын, расстраивает меня ещё больше. Я представляю себе их вместе, держащихся за руки, играющих в мяч. Понимая, что этого никогда не произойдёт, я медленно пытаюсь отодвинуть свои эмоции прочь. Чтобы пережить это в одиночку, я должна буду изо всех сил стараться заглушить все свои эмоции, которые, без сомнений, будут обрушиваться на меня волнами снова и снова. 
 Прорвавшись в этот мир, он заявил о своём присутствии. Он был энергичным и полным жизни. Копна волос на головке – всё, что я выхватила из нескольких взглядов на него. Медицинский персонал обращал на меня мало внимания, точнее, вообще не обращал. Они просто понесли его оценивать по шкале Апгар, даже не остановившись, чтобы дать мне узнать о его состоянии. В отличие от большинства остальных матерей в родильном блоке, у меня не было ни мужа, ни парня, со мной не было даже мамы. 
 Нет, мои родители приняли это решение за меня. Они пришли в ярость, когда я сообщила им, что действительно забеременела в шестнадцать лет. Они неоднократно говорили мне, что я была слишком юной для ответственности воспитывать ребёнка одной. Я никак не могла ухаживать за ребёнком, когда сама ещё не перестала им быть. Отъезд Михи вынудил меня делать это самостоятельно. Он уехал прямо перед тем, как я узнала. Потрясённая, удивлённая и до безумия перепуганная, я надеялась, что смогу найти утешение и понимание у родителей. Ну, я была неправа, кроме того, я единственный ребёнок в семье, у меня больше никого не было. Это заставило скучать по моим дедушке и бабушке ещё больше. Моя бабушка, Фэй, встала бы на мою сторону без всяких вопросов, но моя реальность была несколько иной. Близких друзей я не имела, а всё свободное время я проводила с Михой. 
 Я не была готова взглянуть в лица родителей, никакое количество времени не могло подготовить меня к этому. Сказать, что я была разочарована… что ж, это было бы на порядок выше того, что чувствовали тогда они. Не проявляя и грамма понимания, они сообщили мне, что мой малыш будет их грязным маленьким секретом. Они разработали план, чтобы в дальнейшем не смущать себя. Спустя несколько дней они перестали препираться друг с другом и объединили силы, чтобы изолировать меня от моей жизни, насколько мне было известно. 
 Они перевели меня на домашнее обучение, а к тому времени, когда у меня появился живот, отправили меня в дом моей тётушки Пегги, почти за пятьдесят миль оттуда. Они называли это "шестимесячным отпуском". Кого, чёрт побери, они разыгрывали? Это не было шестимесячным отпуском. Я была изолирована четырьмя стенами своей комнаты, конечно, стерильно белыми. Большинство дней я скрывалась, смотря телевизор или читая книги. Когда моя дорогая тётушка возвращалась с работы домой, я шла прямиком в свою комнату. Так было меньше стычек. Дни тянулись долго, а ночи ещё дольше. Я никогда не чувствовала себя более одинокой. Они планировали прятать меня до тех пор, пока я не рожу ребёнка и не отдам его в агентство по усыновлению. Моя тётушка, в лучшем случае, воспитанная, проявляла такую же добросердечность, как и мои родители. Пегги искренне согласилась с ними. Для неё я была распутной девчонкой, которую испортил парень постарше. Но в действительности они ошибались. Я была влюблённой девочкой, и да, хотя и не запланировано, это всё-таки произошло. В жизни всякое случается и не всегда всё идёт по плану. 
 Я пыталась снова и снова объяснить, что Миха – не просто юношеское увлечение. Он был моей второй половинкой, я знала это, и даже объяснила это самому Михе однажды днём. Причина, по которой я была в этом уверена, проста: я всегда верила, что, когда я найду свою родственную душу, свою причину чтобы дышать, я почувствую всё это до самых костей. Это чувство не так уж легко отодвинуть в сторону или выбросить вон. Оно там, и оно растёт до тех пор, пока не достигнет твоей души, навсегда оставляя свой след. Миха сделал всё это и даже больше. Никакое количество времени и пространства между нами не может задеть или изменить то, что я чувствовала к Михе Тейлору. Попросту говоря, он был единственным. И всё равно, шестнадцать мне лет или шестьдесят, я знала, что это правда. 
 Факты были неопровержимыми, а любящая пара будет учить моего маленького мальчика всем тем вещам, которым не сможем Миха и я. Они будут вытирать его слёзы, когда он плачет, учить его ходить и писать. Думаю, он вырастет вылитым Михой. Хотя мне и грустно немного, эта мысль успокаивала меня на протяжении последних нескольких месяцев одиночества. Наш малыш не мог быть с нами, но, по крайней мере, он жив. Просто знать, что он где-то там, означает, что Миха и я существовали. Мы любили друг друга достаточно, чтобы создать его. Он – моё доказательство того, что любовь существует. 
 Позже, той ночью, моя депрессия и рыдания прорвались сквозь моё тело в приступе лихорадки. На протяжении всей моей беременности у меня не было ни единого момента без чувства любви или ощущения быть желанной, это оставило свой отпечаток. Теперь шрамы снаружи соответствовали шрамам внутри. Теперь я потеряла мою последнюю связь с ним... ушедшим навсегда. В мой последний триместр я проводила время, проводя руками по своему животу размером с баскетбольный мяч, зная, что часть Михи была во мне. Это родство и связь сохраняли мне спокойствие, когда я чувствовала, что моё сердце и душа теряли связь с реальностью.