Прекрасный наркотик (ЛП)

— Расслабься, Джосси, — подразнил её Тристан, слегка толкнув её ногу под столом.
Она немного расслабилась, интересуясь, заметили ли присутствующие здесь люди, насколько она не подходит для этого места. Выбор был сделан, еда заказана, но разговор не клеился. Тристан не мог понять, почему ему так легко с Джосси в пределах её квартиры, а здесь она казалась такой недоступной.
Глаза Джосси устремились в сторону бухты, к тёмной сверкающей поверхности с отблесками света на небольших волнах. Лодки возвращались из вечерних вояжей, прорезая толщу воды без малейшего сопротивления. Ни разу, вплоть до этого момента, Джосси не обращала внимание на блестящие линии и изгибы подобных судов, и неожиданно она почувствовала непреодолимое желание нарисовать их на своей чистой салфетке. Она уже заметила, что желание рисовать появляется, когда ей требуется успокоение, но сейчас у неё не было с собой необходимых инструментов, так что вместо этого она начала пить воду маленькими глотками.
Так много людей здесь, и она чувствовала, будто все их взгляды устремлены на неё. Джосси сопротивлялась желанию всмотреться в лицо каждого присутствующего. Она знала, что их нет здесь, её демонов, преследующих её так давно. Это место было слишком изысканным для них, для неё тоже, если быть честной. Как тень, которая преследует её даже во мраке, Джосси всегда преследовал страх столкнуться с приёмными родителями. Она знала, что они всё ещё жили здесь, хотя она постаралась сделать так, чтобы они не могли больше брать к себе детей. Большую часть времени она могла не думать о том, что они жили в том же городе.
— Ты в порядке? — спросил Тристан.
— Да, у меня всё хорошо, — ответила она.
— «У меня всё хорошо» — это самая большая «белая ложь», которую произносят люди.
— Потому что это просто. Обычно, когда тебя спрашивают: «Как ты?», на самом деле вовсе не интересен ответ. Так что все принимают как само собой разумеющееся, что ты говоришь им правду, — сказала Джосси, — И что такое вообще «белая ложь»? Есть ли ещё какие-нибудь цвета у лжи?
— Нет. Это основано на идее о противоположностях. Белое означает хорошее, а чёрное — плохое. Белая ложь безвредная и банальная, она не содержит намерения причинить боль.
— Безвредная. Как сказать. Я произносила подобную ложь сотни раз, и никто не побеспокоился о том, правда ли это.
— Я беспокоюсь, — мягко сказал Тристан.
Джосси подвинулась на своём сиденье, её глаза снова просканировали ресторан и остановились на знакомом лице.
— Я знаю того парня.
Тристан повернулся в сторону главного зала ресторана.
— Которого? — спросил он.
— Официант-азиат со стаканами.
— И насколько хорошо ты его знаешь? — поинтересовался Тристан.
Джосси ухмыльнулась, ей понравилось, как легко он попался на наживку.
— Достаточно хорошо, чтобы знать, что он носит боксеры и ему нравится, когда его шлёпают.
Тристан почувствовал, как гнев, основанный на собственническом инстинкте, закипел внутри, и он сдерживал себя, чтобы не зарычать, когда этот парень проходил мимо.
— Что-то не так? — спросила она, изображая невинность.
— Нет. У меня всё хорошо, — прошипел он. — У каждого из нас есть прошлое. И неважно, с кем ты раньше спала.
— Хорошо, потому что я не помню и половины из них.
Тристан передвинулся ближе к Джосси, позволяя своей ноге прижаться к её. Под матовой стеклянной поверхностью столешницы она увидела, как его рука проскользнула с его бедра на её и остановилась только около коленки.
— Я знаю, что ты пытаешься сделать, Джосси. Это не сработает.
— И что же я пытаюсь сделать?
— Ты пытаешься заставить меня ревновать. Я не пёс, который помечает свою территорию. Мне необязательно спать с тобой, чтобы доказать, что ты моя.
Джосси рассмешило это высказывание. Конечно, он должен переспать с ней. Как иначе кто-либо поверит, что он был с такой девушкой, как она?
— Ты веришь, что люди в большинстве своём хорошие? — спросила Джосси, сменив один тяжёлый разговор на другой.
— Полагаю, это зависит от того, какой человек для тебя является хорошим. Я не думаю, что есть некая генетическая предрасположенность к пониманию того, как быть хорошим человеком. Нацистские молодёжные организации считались угодными богу, террористы-смертники почитаемы сторонниками их дела. Делает ли это их хорошими? Станешь ли ты хорошим человеком в значительной мере связано с окружающей тебя средой, с людьми, которые должны о тебе заботиться и воспитывать, и с обществом.
— Посмотри на моё окружение, на тех, кто должен был заботиться обо мне. Как вообще я могу быть хорошим человеком?
Тристана озадачил её вопрос. Конечно она хорошая. Она всё для него.
— Будда сказал: «Ни огонь, ни ветер, ни рождение, ни смерть не стирают наших добрых дел». Прежде чем ты пострадала от рук тех злых людей, ты жила с двумя любящими тебя родителями. И хотя ты можешь этого не помнить, я верю, что их представления и ценности крепко укоренились в той, кем ты стала.
Джосси смотрела на его руку, всё ещё накрывающую её бедро, его большой палец прочерчивал широкую дугу на её джинсах. Она могла почувствовать жар, исходящий от его ладони, легкое сжатие, когда его пальцы оборачиваются вокруг неё. Было трудно поверить в то, что она хорошая, но она хотела этого. Она хотела быть хорошей для него.
— Тристан, есть то, что ты не знаешь обо мне. То, что…
И как только эти слова были готовы вырваться из неё, появился официант и расставил тарелки с их ужином на столе. Вид и запах принесённых блюд вызвали в ней чувство сильного голода, и она забыла, что хотела сказать.
И как бы Тристан ни хотел, чтобы она открылась ему, это было не то место. Он знал, что Джосси полагала, что сможет отпугнуть его своим прошлым, но она недооценила его преданность.
Они ели в тишине, хотя та и не была неловкой. Атмосфера была мирной и дружеской. У вина был очень насыщенный вкус, и Джосси не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь пробовала настолько вкусную пищу. Её интересовало, что же делают такого с продуктами, чтобы блюда получались настолько вкусными.
Во время ужина Тристан старался не глазеть на Джосси. Она всегда была красивой, но сегодня она ещё и такая таинственная. И даже учитывая её волнение, она была самым великолепным существом, которое он когда-либо видел. То, что она здесь, живая, её присутствие в его жизни, — иногда всё это сбивало его с ног. И часто он приходил в ошеломленное состояние, когда обнимал её или целовал, вспоминая, как когда-то молил о подобном даре.
— Ты когда-нибудь задумывался о том, что могло бы случиться, если бы я никуда не уехала? — спросила Джосси.
Она не могла думать ни о чём другом, с тех пор как узнала об их прошлом. Она представляла себе другую жизнь, где она могла стать кем-то, кем могли гордиться её родители. Она могла бы быть в списках отличников школы или участвовать в оформлении школьного ежегодника. Она могла бы поступить в колледж и изучать искусство. Она могла бы править миром с этим мужчиной на её стороне.
— Я думал об этом много раз, начиная с того дня, как ты уехала.
— Расскажи мне, — попросила Джосси, сложив свою салфетку и положив её на стол.
Она позволила своим пальцам скользить по татуировкам на его коже, очерчивая ствол и ветки дерева под его закатанными рукавами. Тристан улыбался сотням воспоминаний, окружавших их старый дуб.
— Вечером, перед тем, как уехать в Нью-Йорк, ты приходила к нам на ужин. Моя мама приготовила твой любимый десерт — брауни с арахисовым маслом. Мои родители постарались сделать так, чтобы мы смогли в последний раз насладиться обществом друг друга, но ты была совершенно потерянной, а я по-настоящему зол. Мы провели весь ужин в дурном настроении.
Тристан вздохнул и допил пиво. Одно лишь воспоминание о её потере могло заставить его сердце снова болеть.
— После ужина мы ушли посидеть на нашем дереве. На тебе была моя любимая голубая футболка и джинсы с дырками на коленях. Я помню, что притворялся, будто играю с торчащими нитками, чтобы просто оправдать прикосновения к тебе. Мы сидели молча некоторое время, не обращая внимания, что уже шёл отсчёт часов до нашего расставания. Когда наступил поздний вечер, твой отец позвонил и сказал, что придёт забрать тебя. Моя мама позвала нас в дом, но ты не хотела шевелиться. Ты цеплялась за меня и просила остаться с тобой наверху. Ты надеялась, что, если не спустишься, тебе не придётся покидать Луизиану.