Женское счастье (сборник)

Конечно, вино было великолепное. Просто у нее все внутри тряслось от страха. Она не чувствовала вкуса, не слышала звуков музыки, не дышала стерильным воздухом богатого дома… «Эта Рената… Она специально доводит меня, чтобы я разозлилась и наделала глупостей… Господи, зачем я согласилась на это! Еще не поздно встать и уйти. Ведь не будут же они удерживать меня насильно, в самом-то деле…» – мысли стремительно проносились у Даши в голове, но совсем не отражались на лице. Она вскинула стриженную по-мальчишески головку и еще раз улыбнулась, теперь уже совсем свободно. Сергей Павлович зарокотал мягким баритоном что-то успокаивающее, начал рассказывать о сборе винограда во Франции и старинном празднике урожая…
И тут опять зазвонили часы. Этот бой раздавался каждые полчаса. Те, что стояли в холле и были величиной с небольшой шкаф, вызванивали хрипло и приглушенно. Но звук их пробивался сквозь закрытые двери и музыку. Мелодично и нежно играли часы, украшающие стены зала. Но особенно необычными были другие, что стояли на каминной полке. Искусно и подробно сделанный фарфоровый зaмок с циферблатом на центральной башне. Сначала играл горнист на крыше, потом опускался подъемный мост, и, наконец, в открывшиеся ворота под механическую музыку старинного менуэта выезжали фигурки: шут, король и королева, пастушка и пастух, смерть с косой. Затем фигурки скрывались внутри зaмка, мост поднимался и часы замирали… Даше захотелось рассмотреть часы поближе. Пока она шла к стене напротив, особенно заметна стала ее юность: немного подпрыгивающая, как у жеребенка, походка, напряженность высокой шеи… Сергей Павлович тоже поднялся и подошел к ней сзади. Он уверенно положил тяжелую руку на Дашину спину, прямо на нежную ложбинку, идущую от выступающего верхнего позвонка к вырезу платья…
– Нравится?
– Очень! – Даша осторожно высвободилась из-под его руки.
Сергей Павлович, как бы не заметив маневра, пояснил:
– Это все Рената насобирала. Страсть к часам. И украсила ими интерьер нашего клуба.
– Это разве клуб?
– Ну конечно, мы тут своей компанией собираемся… Приватный клуб, для своих. – И совсем тихо прошептал ей на ухо: – Ты готова? Не волнуйся. Все будет хорошо.
Хорошо… Хотела бы она знать, что означает для него это «хорошо». Судя по интерьеру, у него, как и у этой дамы, которая позволяла себе коллекционировать антиквариат, все было не просто хорошо, а прекрасно. Прекрасны были стены, украшенные гобеленами, то ли старинными, то ли вытканными «под старину», со сценами охоты, серо-зелеными пейзажами… Прекрасен был зал, в котором они сидели, с темной мебелью, тускло отражавшей огоньки бесчисленных свечей… Прекрасной была музыка, тихо звучавшая то клавесином, то сипловатым голосом флейты… Даша смотрела на огромное помещение и вспоминала свою квартирку в хрущевке, где в двух комнатах ютились ее мама, бабушка, она сама и Ирка с Котиком. «Если бы Ирка не родила Котика, еще как-то можно было бы жить… Хотя Котик – такая прелесть». Подло думать так, как думает она сейчас… Можно было бы снять квартиру и жить отдельно, но это стольник. А у нее вся зарплата – стольник. Она стояла и задумчиво смотрела вокруг, а Сергей Павлович смотрел на нее. Хорошенькая девчонка… Даже больше чем хорошенькая. Длинненькая, ножки – загляденье. Хотя они все сейчас такие – с ножками. Выросли, как по заказу моды… И лицо симпатичное, с милым ехидством. А главное – есть в ней какой-то живой огонь, привлекающий больше любой красоты… Вот и у Ренаты в юности был этот огонь… Никогда ее лицо не было пустым, никогда она не сидела вяло, как кукла, а всегда, казалось, была готова сию минуту подпрыгнуть, выкинуть что-нибудь… Сергей Павлович тихо вздохнул про себя и мягко подтолкнул Дашу по направлению к сидящим: те откровенно поглядывали в их сторону.
Когда они вернулись к столику, Рената внимательно и жестко посмотрела на них: сначала – на Сергея Павловича, потом – на Дашу… И неожиданно сказала:
– Дашенька, Алеша, вы бы потанцевали! А мы, старички, на вас посмотрим…
Даша залилась краской.
– Какие же вы старички?
– Ах, бросьте, моя дорогая… Конечно, старички. Мне уже… Впрочем, неважно…
– Ну а мне будет пятьдесят. Чем и горжусь! – засмеялся Сергей Павлович. – Да вы потанцуйте, потанцуйте… – Он кивнул Алеше, который, видимо почувствовав еле заметную нотку приказа в голосе шефа, немедленно вскочил и подошел к Даше.
Бессмертный голос Эдит Пиаф умолял о любви какого-то Джонни… Первые секунды Даше чудилось, что она на каком-то выступлении, как в детстве, когда ей часто приходилось участвовать в концертах… Но скоро, кажется, слишком скоро она забыла про чужие глаза и просто поплыла в Алешиных руках. До ужаса хотелось прильнуть крепко-крепко к его груди. Потому что осень за окном, невидимая в сумраке позднего вечера. Потому что голос певицы так страстен… Потому что ей страшно и одиноко…
– Что, Рената, ты, похоже, ревнуешь меня к девочке? А хороша, не правда ли?
Рената сделала глоток вина. Лицо ее было непроницаемым.
– Ревную? Не обольщайся. А девочка недурна. Да они и всегда у тебя недурны. Красота ваших подружек прямо пропорциональна содержимому ваших кошельков. Может, и мне заняться ловлей мальчиков с улицы? Ты был бы доволен, Сережа?
От этого мягкого «Сережа» его лицо на мгновение сделалось больным и каким-то беззащитным.
– Нет. Ты ведь знаешь. Я…
Рената оборвала его:
– И все же таскаешь сюда своих подружек! Чего ты хочешь? Чтобы я одобрила твой выбор или разозлилась, кинулась бить тебя или ее по щекам? Мне все равно. Мне нет никакого дела до твоих романов. И хватит об этом.
Музыка на время смолкла. Но эти двое посередине зала все еще не разомкнули рук.
– Смотри, Сережа. Они обнимаются. И никакие деньги не властны над молодостью и страстью.
– Теперь обольщаешься ты, моя дорогая Рената.
Даша и Алексей сели к столу. Музыка звучала другая. И Сергей Павлович снова шутил, похохатывал и всячески имитировал непринужденность беседы… Даша смотрела на Ренату с легкой завистью. Эта женщина казалась ей безупречной. «Сколько же ей лет? Если ему пятьдесят, а она пусть моложе, то ей, выходит, за сорок, что ли?! Не может этого быть. Тридцатник – максимум». Если бы Даша была постарше, она непременно обнаружила бы опытным взором и усталость век, и то, что при полном отсутствии морщин нет той естественной бархатистости, внутреннего сияния и нежности, которые даются только молодостью… И все же Рената была хороша. Природа подарила ей тот тип лица, который с годами, становясь жестче и теряя в свежести, дополняется внутренним значением. Тень драмы, сквозящая в чертах… Надменность, замк нутая в узкое лицо, сила… Даже рот в яркой помаде, крепкий и четкий рот стильной брюнетки, не опустился уголками губ, а хранил двусмысленную усмешку… Фигура тоже была хороша: гибкая, с прямыми плечами и округлыми предплечьями. Более суровый взгляд, возможно, и обнаружил бы некоторую искусственность этой чуть суровой красоты, угадал бы все литры пота, пролитые на тренажерах… Заметил бы, что запястья спрятаны под тяжелыми браслетами, а такое же тяжелое колье-ошейник прикрывает основание шеи… Но Даша никогда не видела так близко по-настоящему богатых женщин. Она вдыхала запах тонких Ренатиных духов, смотрела во все глаза на ее платье, сплошь расшитое какими-то узорами, не видными издали и лишь совсем рядом заметными, – и хотела быть такой же.
Наверное, это восхищение как-то прорвалось на ее лицо, потому что Рената неожиданно оттаяла, потеплела и заговорила с девушкой почти по-дружески:
– Вы красиво танцуете… Учились этому?
– В детстве в кружок ходила. Да и просто люблю танцевать.
– А вы, Алеша, что любите?
– Я? – Он явно растерялся, подумал: «И что она ко мне прилепилась?» – Ну… Баскетбол люблю… На барабанах постучать… А вообще-то, я работать люблю. Я же дизайнер, Рената…
– Можно без отчества… Дизайнер? Я думала, вы, Алеша, что-то вроде дополнительной личной охраны и секретаря в одном лице…