Император Николай II. Жизнь, Любовь, Бессмертие

Часто приходится слышать обвинения в адрес царя, что он пошел на поводу у союзников и ввязался в авантюру, не сулившую успеха, ставшую причиной крушения династии и распада империи. Но правомерно ли представлять себе исторический процесс, как поле деятельности могущественных персонажей, по своему произволу направляющих ход событий? На самом деле, любой правитель и сегодня и в прежние эпохи всегда стеснен в своих действиях тысячами нитей взаимовлияний, которые делают его подобием Гулливера, оплетенного путами лилипутов. К тому же, большая часть этих пут невидима и порвать их куда сложнее, чем те видимые взаимосвязи, из которых складывается ткань межгосударственных отношений.
Император Николай II был твердо убежден, что множество событий в мире, по видимости не связанных между собой, объединяет причастность к ним тайного общества, давно поставившего своей целью сокрушение христианского мира. Такое мнение было широко распространено в Европе в конце XIX века, его поддерживал и К. П. Победоносцев, долгие годы являвшийся чем-то вроде главного идеолога Российской империи (при всей приблизительности подобного уподобления).
Летом 1905 года, в условиях нараставшей смуты, император как-то сказал сопровождавшему его в поездке флигель-адьютанту князю Орлову, что главной движущей силой революции является масонство. Такого же мнения придерживался он и после своего свержения в феврале 1917 года.
Часто сторонников подобной трактовки событий той эпохи то клеймят как реакционеров, то высмеивают как сторонников «теории заговора». Но мы не можем обойти молчанием вопрос о масонстве хотя бы потому, что герой этой книги придавал ему столь существенное значение. Это обязывает нас попытаться увидеть тревожившее его явление в том масштабе, который придавал ему сам император…
Приходится слышать и читать, что масонство всегда играло исключительно прогрессивную роль. Хотя такое представление оспаривается и в Европе, и в Америке, нет необходимости примыкать к той или иной стороне в этом споре, имеющем долгую историю. Но о русском масонстве мы обязаны высказаться с полной определенностью. Об отечественной ветви братства «вольных каменщиков» можно судить по той неразборчивости, с которой в ложи принимались представители самых оголтелых террористических группировок вроде Бориса Савинкова. По страному совпадению, председателем Совета министров первого состава Временного правительства оказался Великий Мастер Всероссийской ложи князь Г. Е. Львов, да и его преемник А. Ф. Керенский, видимо, опять-таки по случайному стечению обстоятельств, был членом той же ложи. Более того, и основные министры Временного правительства числились в списках тайного братства.
На смену этой недолго правившей команде явились брат 31-й степени посвящения В. И. Ульянов (Ленин), состоявший во французской ложе «Art et travail», и брат 33 степени посвящения Л. Д. Бронштейн (Троцкий) (та же ложа, а также «Misraim Memphis»). Впрочем, при желании можно согласиться с утверждениями о том, что русская эмигрантская пресса публиковала такие сведения из желания бросить тень на прогрессивных деятелей, которые наряду с будущими палачами состояли членами тайного ордена: на бывших царских министров иностранных дел Извольского и Сазонова, убежденных стронников Антанты, на вождя украинского народа Симона Петлюру, на лидера партии «октябристов» Александра Гучкова, на подельника террориста Александра Ульянова Юзефа Пилсудского, ставшего диктатором Польши. Но как тогда быть со свидетельством Уинстона Черчилля? «Со времен Спартака-Вейсхаупта и до Карла Маркса и далее до Троцкого (Россия), Белы Куна (Венгрия), Розы Люксембург (Германия) и Эммы Голдман (США) этот мировой заговор с целью свержения цивилизации и нового устройства мира на основе отрицания естественного развития, завистливого неблагожелательства и недостижимого равенства неуклонно разростался. Он играл, как убедительно показал современный писатель Вебстер, очевидную роль в трагедии Французской революции. Он был основной пружиной любого подрывного движения в течение девятнадцатого века, а сейчас наконец-то эта шайка странных личностей из подполья европейских и американских городов схватила руских людей за вихры и стала практически непререкаемыми хозяевами этой огромной империи». (Illustrated Sunday Herald, 8 February 1920). Сам являясь членом масонского братства, видный британский политик вряд ли стал бы бросаться такими заявлениями.
В таком контексте помещение в списки масонов будущего организатора цареубийства Я. Свердлова, ближайших сподвижников Ульянова-Ленина Г. Зиновьева (Апфельбаума) и К. Радека (Собельсона) кажется вполне естественным и к своего рода историческому «черному пиару» отношения не имеет.
Имеет смысл предположить, что главе Российского государства было известно больше, чем широкой общественности, и хотя бы часть той информации, что просочилась в печать позднее, была у него на столе задолго до начала штурма самодержавия. Но даже он был в неведении относительно тайных пружин некоторых событий, послуживших детонаторами великих потрясений. На судьбоносном повороте истории, когда решалось будущее династии и всей империи, роль масонского ордена оказалась чрезвычайно важной, хотя тогда никем не примеченной. Позднее всплыли некоторые факты, подтверждающие справедливость опасений Николая II…
Организатором убийства наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда был руководитель тайного общества «Млада Босна» Владимир Гачинович. Незадолго до покушения он побывал в Швейцарии, где встретился с Троцким и Луначарским (впоследствии красным наркомом просвещения), а также Виктором Черновым, руководителем партии социалистов-революционеров. А в преддверии нападения своих подручных на престолонаследника в Сараево он поставил их в известность о том, что масонство приговорило Франца-Фердинанда к смерти.
Эрцгерцог Франц-Фердинанд и его жена убитые в Сараево
Если принять все это во внимание, можно понять, как непросто было императору Николаю II принимать решения грозовым летом 1914 года. Какие-то подозрения у него должны были существовать. Ведь известно, что бывший руководитель русской заграничной агентуры Л. А. Ратаев по заданию департамента полиции занялся в 1915–1916 годах в Швейцарии сбором сведений по масонству. Разумеется, если бы император уже летом 1914 года располагал информацией которая – и то отчасти – доступна нам [5], то Россия вряд ли втянулась бы в войну из-за сараевской провокации.
В высших правительственных сферах империи разгорелась борьба между сторонниками выступления России в союзе с Францией и Англией, к чему обязывали тайные соглашения с этими странами, и теми, кто желал нейтралитета. По странному совпадению первых (среди них главную роль играл министр иностранных дел Сазонов) энергично поддерживала та часть Государственной Думы, которая больше всего стремилась к изменению государственного строя империи. Октябристско-кадетское большинство с восторгом встретило известие об объявлении войны [6]. Мнимо-патриотический гвалт печати сбил с толку широкие массы народа, которые демонстрировали в августовские дни 1914 года поддержку Государю и армии.
Как бы то ни было, назад идти было невозможно. Кайзеровская Германия несет гораздо большую ответственность за войну, ибо все годы, предшествовавшие столкновению, вела эгоистичную политику, больно задевавшую самолюбие России. Ллойд-Джордж в уже цитированной речи предельно кратко сформулировал психологические предпосылки того размежевания между родственными империями, которое произошло в июле 1914 года: «Что создало последнюю войну? Международные несогласия, соперничество и подозрительность. Несогласия основывались на вековой племенной вражде, подбодряемой воспоминаниями о недавних обидах. Кельт и тевтон ненавидели один другого; славянин и тевтон взаимно подозревали друг друга; ненависть славянина к тевтону увеличилась благодаря той наглости, с какой Германия унижала Россию в минуту ее слабости тотчас же после японской войны, когда Россия была особо чувствительна к оскорблениям. Вы помните грубость и дерзость ее образа действий в вопросе об аннексии Боснии, а дерзость всегда испытывается нами более мучительно, нежели простая несправедливость, и дольше дает себя чувствовать. Дерзость пронзает тело народов и зажигает у них в душе пожар гнева».