Безграничная (ЛП)

Думаю, я папина дочка.
— Отлично, — говорит отец с гордостью в голосе.
С другой стороны, пока часть меня, вся грязная и потная, гордится тем, что это было здорово, другая часть думает, а не сумасшедший ли он? Я имею в виду, кто сейчас использует мечи? Я не могу себе представить что-то опасное. Я держу этот веник, словно меч, и большую часть времени мне хочется захохотать, ведь это так нелепо.
Но, несмотря на все это, мысль о том, что я, держащая в руках оружие, пытаюсь побороть кого-то, совершенно меня шокирует. Я не хочу никого ранить. Не хочу воевать. Пожалуйста, не дай Бог, чтоб мне когда-нибудь пришлось драться.
Эти мысли заставляют меня пропустить шаг, и папа ударяет меня веником прямо в подбородок.
Я смотрю ему в глаза.
— Достаточно на сегодня, — говорит он.
Я киваю и кидаю свой кусок веника на траву. Солнце садится. Становится темнее и холоднее. Я обнимаю себя руками, чтобы согреться.
— Ты все сделала правильно, — говорит папа.
— Да, ты уже говорил. — Я поворачиваюсь, пиная упавшую с дерева шишку.
Слышу, как он подошел ко мне сзади.
— Иногда трудно быть носителем меча, — говорит он мягко.
Отец известен как надежный парень, который появляется всякий раз, когда нужна помощь. Пен говорил о нем, как о плохом полицейском из дуэта «плохой полицейский/хороший полицейский», таком парне, который захватывает преступников всегда и везде. На старинных иллюстрациях Михаила не всегда изображают с лицом Ангела, иногда он предстает как дьявол с мечом. «Его прозвище -Сокрушитель», — сказал однажды Пен. Работа отца, безусловно, сокрушение. Но, когда я пытаюсь заглянуть внутрь разума отца, то все, что я могу испытать — радость. Определенность. Внутренняя тишина, как отражение на поверхности озера в Джексоне на восходе солнца.
Я посмотрела через плечо на папу.
— Ты, кажется, не слишком возражал против того, чтобы быть носителем меча.
Он нагибается и поднимает свою половину веника, соединяет куски вместе в течение нескольких секунд, а затем возвращает веник в целости и сохранности обратно мне. Мой рот открылся, как у ребенка, увидевшего магический фокус. Я провожу пальцами по тому месту, где были разломы, но понимаю, что веник абсолютно гладкий. Даже краска не исказилась. Словно ничего этого и не было.
— Я нахожусь в мире с собой, — говорит он.
Мы поворачиваем и идем обратно к дому. Где-то далеко в деревьях я слышу пение птиц. Яркий, простой вызов.
— Эй, мне интересно ... — я останавливаюсь и набираюсь храбрости, чтобы произнести то, что возникло в моей голове с тех самых пор, как он впервые упомянул слово «меч». — Думаю, было б здорово, если бы Кристиан тренировался с нами? — Его заинтересованный взгляд устремился ко мне, поэтому я продолжаю. — Его посещают видения с «Сияющим мечом». К тому же дядя обучал Кристиана на протяжении нескольких лет, поэтому мне кажется, что было бы неплохо, точнее, было бы полезнее для нас обоих, если бы ты тренировал нас вместе. Это может быть частью плана?
Он спокоен и молчалив. Тишина длится так долго, что мне начинается казаться, будто он собирается сказать «нет». Затем он быстро моргает несколько раз и смотрит на меня.
— Да. Возможно, когда ты вернешься домой на рождественские каникулы, я буду тренировать вас вместе.
— Отлично. Спасибо.
— Не за что, — просто говорит он.
— Ты хочешь войти? — Спрашиваю я, стоя на краю крыльца. — Думаю, я смогу раздобыть какао.
Он качает головой.
— Сейчас настало время для следующей части урока.
— Следующей части?
— Ты помнишь, как вызвать Сияние?
Я киваю.
— Чтобы вызвать Сияние, нужно найти подходяще место и щелкнуть каблуками три раза и сказать: «Нет места лучше, чем дом».
— Я видел этот фильм, — говорит он. — Когда мы были вместе с твоей матерью, то смотрели его каждый год.
Мы тоже. Воспоминание об этом заставляет внезапное стеснение подняться в горле. «ВИГ4», так она его назвала. Она читала мне книгу вслух каждый вечер перед сном, когда мне было семь лет, и когда книга заканчивалась, мы смотрели ее экранизацию на DVD. Мы вместе пели песни и пытались сделать тоже самое, что и делали главные герои, когда шли по дороге из желтого кирпича.
Мы постоянно смотрели «ВИГ» с мамой.
— Так что же? — Я спрашиваю папу, отказываясь позволить себе начать задыхаться снова.
Он усмехается злой усмешкой. Да, да, такое возможно даже не смотря на то, что он ангел.
— Теперь ты пойдешь к себе домой.
И после этого он исчезает. Никакого сияния. Вообще ничего. Просто исчез. Ладно, проехали.
Неужели он надеется, что я вернусь обратно в Калифорнию самостоятельно?
— Папа? Не смешно, — говорю я.
В ответ ветер подхватывает и отправляет букет красных осиновых листьев прямо мне в волосы.
— Замечательно. Просто замечательно, — ворчу я.
Я поставила веник в коридоре возле двери, на случай, если нам придется взять его снова. Затем я вернулась во двор и вызвала Сияние. Проверив свои часы, я определяю, что Ван Чэнь будет в комнате только через час, так что я закрываю глаза и сосредоточиваюсь на лавандовом покрывале, небольшом письменном столе в углу комнаты, всегда грязному от бумаги и книг, и кондиционере установленном на окне.
Я могу представить все эти прекрасные вещи, но, стоит мне открыть глаза, как я понимаю, что все еще нахожусь в Джексоне.
Папа мне советовал сосредоточиться на чем-то живом, но у меня даже нет комнатных растений.
Похоже, это будет не так уж легко.
Я закрываю глаза снова. В воздухе ощущается запах горного снега. Я поежилась от холода. Эх, я принесла б пальто, если бы знала, что буду сегодня в Вайоминге.
«Ты мой Калифорнийский цветок», — вспоминаю я, как Такер сказал мне однажды. Мы сидели на заборе на ферме «Ленивая собака», наблюдая, как его папа собирает листья, упавшие с деревьев, такие же красные, как сегодня. Я начала дрожать так сильно, что мои зубы начали стучать, и Такер рассмеялся мне в лицо, назвав меня: «мой слабенький Калифорнийский цветок», — и укутал меня в свой плащ.
Внезапно я почувствовала запах конского навоза. Сено. Дизельное топливо.
О, нет.
Мои глаза открылись. Я на ферме «Ленивая собака». И я все еще не дома. Я пришла к Такеру.
Я так испугалась, что потеряла Сияние. И неудивительно, что через минуту Такер выходит, присвистывая, из сарая с ведром подков. Он видит меня и сразу замолкает. Ведро выскальзывает из его руки, падает ему на ногу, заставляя его прыгать на другой ноге, при этом не совсем цензурно выражаясь.
В течение минуты, показавшейся мне вечностью, мы просто сидели, уставившись друг на друга. Он прекратил прыгать и засунул руки в карманы своей синей фланелевой рубашки, одной из моих любимых, цвет которой делает его глаза такими красивыми. Я поворачиваюсь, чтобы в последний раз увидеть его, ведь прошло уже почти шесть месяцев с нашего поцелуя на краю водопада, который означал «Прощай». Он чувствует, будто это было целую жизнь назад, и в то же время, словно это случилось вчера. Я все еще могу вспомнить вкус его губ, прижатых к моим.
Он хмурится.
— Что ты здесь делаешь, Клара?
Клара. Не Морковка.
Не знаю, как ответить ему, так что просто пожимаю плечами.
— Я просто возвращалась домой.
Он фыркает.
— Разве твой дом не за тысячи миль к юго-западу отсюда?
Он похож на безумца. Что-то в моем животе переворачивается. Конечно, он имеет полное право злиться на меня. Я бы, наверное, тоже была в ярости, на его месте. Я утаила от него кое-то. Я оттолкнула его, когда он хотел всего лишь быть со мной рядом. Ах да, давайте не забывать, что я чуть не убила его. И поцеловала Кристиана. Это была веская улика против меня. Ну, а потом я разбила его сердце.
Он потирает затылок, все еще хмурясь.
— Нет, серьезно, что ты здесь делаешь? Чего ты хочешь?
— Ничего, — говорю я, запинаясь. — ... Я пришла сюда случайно. Мой папа учит меня перемещаться сквозь время и пространство. Он называет это пересечением границ, что-то типа телепортации в то место, где ты хочешь быть. Папа подумал, что было бы прикольно оставить меня, чтобы я добралась до дома самостоятельно, а когда я попыталась это сделать, то оказалась здесь.