Путь истинной любви (ЛП)

могу видеть, это желтая упаковка.
– У Пенелопы есть грудь, – бормочу я.
– А-а? Говори яснее, парень. Я ничего не понимаю.
Та самая девочка, которую я ужасно хочу поцеловать снова, стоит позади своего отца с
кривой улыбкой на губах, и мои глаза опускаются с губ на ее круглую грудь.
И я просто говорю это.
– У Пенелопы есть грудь!
Глава 10
 Диллон
– Мы должны поговорить, – говорит отец, кладя обе руки на стол. – И я буду с тобой
откровенен.
Сидя напротив отца в его кабинете, я закидываю голову назад и смотрю вверх на
встроенный в потолок вентилятор, который кружит и кружит, кружит и кружит без
устали; позолоченная цепочка включения механизма звякает по стеклянной лампочке.
Прохладный, крутящийся воздух освежает мое разгоряченное лицо. Сегодня суббота и мы
с Пенелопой провели весь день в постройке песчаных замков на пляже и поедании
черничных ледяных рожков.
– Я не хочу занимать слишком много твоего времени сын, но мама получила очень
интересный звонок по телефону, пока ты был на пляже с девочкой Файнелов. После ээм, –
он кашляет, – того не простого случая в первый день школы, становится ясно, я слишком
долго откладывал этот урок.
– Что? – я выпрямляюсь и с вниманием смотрю на него.
Отец двигает свои очки в серебряной оправе глубже на нос и прочищает горло.
– Так... кто-то сегодня видел, как ты поцеловал Пен и позвонил нам, чтобы мы были в
курсе.
– О! – вжавшись в свой стул, я глотаю готовое выпрыгнуть из горла сердце, и перевожу
взгляд на ноги.
– На следующей недели тебя исполняется четырнадцать, поэтому то, через что ты сейчас
проходишь абсолютно нормально. У меня было, то же самое, в твоем возрасте.
Мои щеки горят обжигающе-красным.
– Я хочу извиниться перед тобой, если ты чувствуешь себя одиноким в этих изменениях,
Диллон. Мы с мамой всегда здесь для тебя, и я более чем уверен, что Риса может ответить
на любой твой вопрос касательно тела, если тебе неудобно или не комфортно обращаться
к нам. Она девочка, но она очень хорошая сестра и прошла свой пубертатный период в
раннем возрасте, кстати говоря.
Кажется, «Дантист» впал в небытие, выражение лица стало пустым, а его мысли сейчас
где-то далеко. Как будто он заново переживает тот неловкий случай, когда он оказался
совершенно беспомощным, когда у моей сестры впервые пришли месячные.
– Папа, все ок. Мы можем не разговаривать на эту тему, – говорю я, готовый слинять из
комнаты.
Он наклоняется ко мне, опрокидывая карандашницу в форме резца. Желто-оранжевые
карандаши номер два вылетают и катятся к краю стола. Глядя на меня через стекла очков,
мой отец делает знак приблизиться к нему.
– У тебя уже начали расти волосы в странных, как тебе может показаться, местах? –
шепчет он, как будто кто-то кроме нас может это услышать.
Схватившись за деревянные ручки кресла, я закрываю глаза и мечтаю полностью слиться
с коричневой кожей в трещинках. Жар распространяется по щекам, ползет вниз на шею,
ниже по локтям и затаивается в кончиках пальцев.
Только на прошлой неделе Пенелопа подняла свою руку передо мной и Рисой и, указав на
подмышечную впадину, рассмеявшись, сказала:
– У меня наверное, никогда не вырастет достаточно для бритья.
 Моя сестра пыталась уговорить ее оставить в покое пару несчастных волосинок, но Пен
выщипала их и, загадав желание, сдула с ладони. Я подумал, что не стоит
демонстрировать ей свои места, где за прошлый год я отрастил волосы.
– У тебя бывают какие-то не совсем нормальные мечты? Как реагирует твое тело, когда
ты думаешь о девушках? О Пенелопе? Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Когда я не отвечаю, слишком смущенный, чтобы произнести хоть что-то, отец выдвигает
самый верхний ящичек из черного шкафа для хранения документов, стоящего за столом
из красного дерева, и вынимает небольшую пластиковую модель, которая напоминает
нижнюю часть женского тела.
– Ты намного смышленее многих детей твоего возраста, Диллон, поэтому я не буду
принижать твои умственные способности, доставая также модель мужской
репродуктивной системы. Как ты можешь себе представить, она такая же, как и твоя.
Он разворачивает анатомическую модель на другую сторону, чтобы показать мне то, что
находится внутри, и я почти кричу.
– Это женская репродуктивная система, сын. Может быть, я всего лишь дантист, но
технически, я медицинский сотрудник. В течение следующего часа или чуть больше, я
собираюсь объяснить тебе, что конкретно все это значит. Это важно, когда ты готов для
занятий сексом…
Вскакивая на ноги, я, заплетаясь и почти падая из-за не зашнурованных ботинок, вылетаю
из двери кабинета. Я перепрыгиваю через две ступеньки, пробегаю мимо сестры, которая
заходит домой и убегаю прочь.
– Как поговорили? – спрашивает она саркастическим тоном, когда я наматываю круг у
дома.
Спустя месяц, после того как я врезал Роджеру, я все еще привыкаю к изменениям
Пенелопы. Ее репродуктивная система намного больше того, с чем я могу справиться.
Уэйн бы просто свернул мне шею, только лишь зная, что я видел, как выглядит
пластиковая версия репродуктивной системы.
– Парень! – «анатомический фашист» зовет меня так, как давно выбрал.
Между нашими домами нет никакого забора, поэтому он достает меня через траву перед
деревьями, которая разграничивает наши дворы. Глубокое звучание его голоса меня
пугает, и я путаюсь в своих болтающихся шнурках прежде, чем свалиться лицом в землю.
Пролетая достаточно приличное расстояние, чтобы оставить пятна от травы на своей
белой футболке.
– Что? – отвечаю я ртом, полностью набитым одуванчиками.
– Сколько сегодня улыбок? – спрашивает тренер Файнел, ничего не подозревающий о
погружении в грязь, которое я только что испробовал.
Вытирая частички травы со своего рта, я сажусь и произношу:
– Сбился со счета после пятидесяти семи.
«Кинг-Конг» кивает, стоя в двери и возвращается в дом.
– Ты задолжал мне кучу конфет, старичок, – бормочу я из последних сил, вставая на ноги.
– Плати давай, простофиля.
«Ворчащий фашист» внезапно появляется и говорит:
– Ты что-то сказал, парень?
Я отрицательно качаю головой и растворяюсь между соснами, чтобы найти девочку в
солнцезащитных очках в форме звезд.
Пенелопа по лодыжки в свежей грязи, танцует под яркими солнечными лучами, которые
мерцают там и тут через зазоры между ветвями деревьев. За ее ухо заткнут какой-то дикий
цветочек и сухие грязные комья по всей длине ног. Раскачиваясь вперед-назад, выкидывая
свою ногу высоко вперед и затем, назад, единственная девушка, из-за которой я вижу
странные сновидения, машет мне рукой с улыбкой на все лицо, которая угрожает
захватить целый мир.
Я скидываю свои ботинки и носки и в пару прыжков оказываюсь позади нее,
разбрызгивая жидкую грязь выше наших голов. Опускаясь на нас, словно плотный
водопад, грязь приземляется нам на головы, на лица и поверх очков-звезд, ослепляя ее.
В ритме нашего возбуждения, покрытые илом и пятнами от травы, мы подпрыгиваем
вверх и вниз, разбрызгивая пропитанную водой землю между стволов деревьев и
замшелых скал. Пен визжит, я кричу, птицы спасаются бегством, а белки удирают
врассыпную. Мы наступаем на пальцы друг друга и ударяемся головами, но ничего не
может нас остановить от этой веселой затеи.
Тряся головой назад и вперед, ее «невидимость» скрывает болезненность под грязно-
веснушчатым лицом, и грязь стекает с кончиков ее волос. Я наблюдаю за ее танцем; за