Путь истинной любви (ЛП)

всей ней, покрытой почвой; свободной от всего, за чем она пряталась. Я понимаю, что
прошло уже две недели, с тех пор как уговорил ее подняться с постели и пойти в школу.
Вот уже четырнадцать дней, как она ходит в школу, и сейчас я впервые за все время вижу
ее такой счастливой.
Большие карие глаза поднимаются на меня, и Пен обводит свои руки вокруг моей шеи,
замыкая круг. Она шепчет, едва касаясь грязными губами моего уха.
– Я такая счастливая рядом с тобой.
Глава 11
 Диллон
Перебирая кучу одежды на полу ее спальни, я нахожу чистые трусы в одной стопке и
левый ботинок в другой. Я хватаю рубашку из шкафа и кидаю все это на кровать.
– Пенелопа, – говорю я, открывая занавески, чтобы пустить света в комнату. – Ты должна
встать.
Она выглядит такой маленькой под множеством одеял, одетая в такую же пижаму, в
которой была вчера утром. На лице линии от подушки, и волосы прилипли к ее
потрескавшимся губам. У этой девочки едва хватает сил, чтобы поднять руку и
отмахнуться от меня.
– Уходи, – бормочет Пенелопа.
Я стягиваю одеяла подальше с тела, надеясь, что немного свежего воздуха и витамина D
заставит ее подняться.
– Давай же, я собрал тебе одежду. Где расческа? Я помогу собрать волосы.
Подойдя к проигрывателю, я включаю последний трек на диске и просматриваю комод на
предмет солнцезащитных очков, пока непонятная музыка и неуклюжие аккорды гудят из
маленьких динамиков.
– Выключи это, – стонет мисс сонливость, накрывая голову подушкой.
После того, как мне удается выбрать голубые очки в круглой оправе, подходящие под
рубашку, которая, надеюсь, ей понравится, я рывком забираю подушку из-под ее головы и
еще раз, любезно, прошу ее покинуть кровать.
Она садится, но мое сердце проваливается куда-то в желудок, когда ее печальные глаза
через силу открываются и смотрят на меня.
– Неужели ты еще не понял, Диллон? – говорит она, пытаясь держать свою голову ровно.
– Тому, что ты у меня единственный друг есть причина. Неужели ты до сих пор не
догадался?
Я кидаю очки на прикроватную тумбочку и говорю:
– Но сегодня наш день рождения.
Пен валится обратно на свой матрац и скрывается под темнотой лоскутного покрывала.
– Уходи из моей комнаты.
Глава 12
 Пенелопа
Мама врывается в мою комнату, пуская с собой свет из коридора, который сильно жалит
мои, едва открывшиеся глаза. Я скидываю одеяла, пропитанные моим потом, но никак не
могу себя заставить подняться с постели. Кажется, что мышцы на руках и ногах отлиты из
цемента, а мои кости – это металлические трубы.
– Мы не можем так продолжать. Я договорилась о пропуске школы на сегодня, но завтра
они ждут тебя в классе.
– Оставь меня в покое, – говорю я, закрывая лицо руками.
– Не в этот раз, Пенелопа, – отвечает мама. Нежный звук ее голоса ласково звенит где-то
внутри меня, но когда она убирает волосы с моего лица, я уворачиваюсь от ее руки.
Пытаясь слиться с кроватью, я крепко держусь руками за фиолетовую простынь и плотно
сжимаю глаза, чтобы не заплакать. Воздух мучительно давит своим весом. Как бы я
сильно не хотела маму рядом с собой, но звук ее шагов по ковру сильно отдается в моей
тяжелой голове.
Неделю назад мне исполнилось четырнадцать, а я так и не задула свечи на торте.
– По крайней мере, прими душ и спускайся ко мне. Мы можем весь день провести сидя у
телевизора, но ты не можешь больше оставаться в этой комнате.
Уткнувшись лицом в матрац, я подтягиваю свои ноги под живот и сворачиваюсь в
комочек. Каждый волосок на моей голове болит, и я еле дышу.
– Ты не понимаешь, – кричу я в ответ. Горячие слезы проникают в мягкий хлопок подо
мной. – Никто не понимает!
Вместо того, что бы уйти из комнаты, как она обычно делает когда я ору, мама дергает за
концы штанин моей пижамы и за кофту пижамы. Мама пытается снова дотронуться до
моего лица, но я быстро и болезненно перекатываюсь на другую сторону.
– Я встану попозже, – лгу я. – Дай мне еще поспать.
– Нет, ты достаточно спала.
Мама обхватывает толстыми пальцами мои запястья и тянет меня вверх. Темнота, которая
уютно обустроилась внутри моего тела и души, шипит и рычит, отдавая болью в
конечностях, и выталкивает воздух из легких, который выходит из моего рта как
пронзительный визг. Я пытаюсь вырвать руку из крепкой хватки, но она еще крепче
сжимает ее.
– Больно же, – кричу я, пытаясь дотянуться до деревянной спинки кровати в изголовье,
прежде чем она окончательно поднимает меня. – Хватит.
– Скажи, где больно, – вопрошает леди, которая носила меня в своем животе девять
месяцев, и слезы катятся с ее круглого лица. Она не прекращает попытки стащить меня с
единственной вещи в этом доме, от которой мне комфортно.
Мои ноги достигают ковра, и пальцы соскальзывают со спинки кровати. Я впиваюсь
ногтями в руку матери, когда полностью съезжаю с матраца. Кричу до той поры, пока вся
комната не начинает трястись, и страх того, что нужно ее покинуть, разрывает мне сердце.
– Да везде! – кричу я. – Мне везде больно.
Я падаю на попу и использую вес своего тела, чтобы задержаться на полу, крича и
брыкаясь, не желая идти куда-либо. Бессилие тянет мою голову назад, и я пытаюсь
укусить маму за пальцы, пока она тащит меня по полу за шиворот пижамы.
– Пожалуйста, мама, пожалуйста. Ты не знаешь как мне ужасно, – говорю я, давясь
словами, давясь этой жизнью.
Она не отвечает, пытаясь поднять меня в коридоре, где я плотно упираюсь в стены,
сшибая школьные фотографии в рамках, свадебные снимки и деревянное распятие. Мои
грязные волосы прилипли как попало к мокрому от слез лицу, а подушечки пальцев болят
от ударов по стенным карнизам. Грубое хлопковое волокно врезается в мое горло и меня
вталкивают в ванну. Вода в душе уже бежит и небольшое пространство ванной комнаты
все в пару.
– Успокойся, Пенелопа, – нежно шепчет мама, подпирая меня сзади и подталкивая к
раковине. Она обнимает меня, прижимаясь телом, крепко удерживая, чтобы я не
развалилась на куски.
Я трясу головой вперед-назад, плотно сжав зубы, всей душой ненавидя каждое ее
прикосновение, хотя они помогают немного облегчить боль.
– Я не могу дышать, – говорю я, втягивая воздух, который никак не может пробиться в
мои легкие через рот.
Мои губы дрожат. Подушечки пальцев онемели. Перед глазами плавают пятна.
– Я умираю, – говорю я, чувствуя, как сильно бьется сердце, будто сейчас взорвется и
выпрыгнет из груди.
– Да нет же, малышка, – уверяет она, добираясь до задней части пижамы и кладя ладонь
на голое тело. Она растирает спину руками, нашептывая мне в ухо, как сильно она меня
любит. – Я бы никогда не позволила тебе умереть.
Мама помогает мне подняться в ванную и лезет туда же за мной, не снимая одежды.
Заботливо прижимает меня к своей мягкой груди, отодвигая мои мокрые волосы с лица и
шеи. Мои рыдания успокаиваются и превращаются в икоту и дрожащие вздохи, а теплая
вода понемногу «размораживает» пальцы ног и рук. Пока мы сидим под проливным
душем, моя мамуля снова и снова говорит мне, что все будет хорошо.
– Так будет не всегда, Пен.
Я ей не верю.
***
 Защищенная парой солнцезащитных очков с зелеными стеклами, с волосами влажными у
корней и почти сухими на кончиках, и желудком, болящим, от принятой пищи впервые за
несколько дней, я жду. Мы с мамой простояли под бегущей водой, пока не замерзли, а
когда вышли из ванной, она не позволила мне вернуться в комнату. Отрезанная от одного