Путь истинной любви (ЛП)

длинную и последнюю поездку, перед тем как сядет солнце и зажгутся уличные фонари,
заканчивая тем самым, летние каникулы. Они были великолепны – исследования леса,
прыжки с домов и купание в океане. Герб, я и Кайл, вместе сводили с ума своих матерей и
давали жару соседям. Мы проводили вместе каждый день, сея хаос и веселясь от души. Я
не готов все это заканчивать сейчас, но я хочу узнать больше о девушке, которая вдруг
появилась из ниоткуда.
Решаю скрыть свое любопытство, чтобы не терпеть издевки от своих друзей. Я резко
трогаюсь, с силой жму на свои неоновые оранжевые педали, вращая замасленную
серебряную цепь, круча резные шины и толкая себя вперед. И снова сердце учащает свой
ритм, как бы готовясь к приливу сил от работы всех мышц тела и усталости от скорости
поездки. Я криво ухмыляюсь, и горячий воздух обжигает мои глаза.
Это тот мир, к которому я принадлежу.
Любопытство берет верх, и пока я не уехал слишком далеко, я оглядываюсь через плечо.
Пенелопа вышла на крыльцо и стоит у загромождения из пяти-шести коробок. Вместе
того, что бы взять одну из них, девушка в зеленных очках на лице машет мне.
Я еду быстрее.
Девчонки все же странные, даже те, которые очень симпатичные и умеют надувать самые
крутые пузыри, которые я когда-либо видел.
Когда солнце совсем скрывается из вида, я начинаю свой путь домой. Я, под желто-
оранжевым светом фонарей, медленно кручу педали и еду вдоль улицы в одиночку. В
воздухе разлита вечерняя теплота, чувствуется запах морской соли и кое-где появился
туман. Обжигающее солнце ушло. Вот, кот проскочил передо мной; заработали чьи-то
газонные разбрызгиватели, попав мне на лицо, когда я завернул; из домов доносятся звуки
телевизора.
Я замедляюсь, при подъезде к дому, растягивая последние несколько минут свободы.
Соседский грузовик исчез. Его сменил серебряный Крайслер. Больше не видно коробок на
крыльце, но появилась деревянная табличка над дверью с надписью «Файнелы».
 Пенелопа Файнел. 
Я толкаю свой велосипед по дорожке, и тут зажигаются фонари сигнализации, освещая
весь двор у дома, и захватывают немного соседского двора. В то же самое время, на улицу
выходит отец Пенелопы, и дверь за ним захлопывается не сдерживаемая доводчиком.
Он видит меня и произносит:
– Нужно бы починить.
– Да уж, – отвечаю я, не зная, что еще сказать. Я ставлю свой байк позади дома.
Мой новый сосед устраивается на отдых на веранде. Его рост около шести футов, вкупе с
темно-коричневыми волосами и густыми бровями, делает его довольно пугающим. Даже с
такого расстояния, и при слабом свете фонарей сигнализации, я различаю темные вены и
достаточно густой волосяной покров на его руках. В отличие от жены он худой. Как и у
его дочери, его кожа уже тронута солнцем.
– Скорее всего, тут нужен болт, – бормочет он. – Как впрочем, и всему остальному в этом
чертовом доме.
Я секунду обдумываю и решаюсь помочь.
– Я уверен, что у моего отца есть болты, которые вы могли бы одолжить.
Отец Пен оглядывает меня. Его густые брови сходятся вместе от прищура глаз.
– Кажется это яркий свет, малой, – указывает он на один из сигнальных фонарей.
Я киваю.
– Да, сэр.
– Могу поспорить, он светит прямо в мою комнату.
Я поднял глаза на дом. До сегодняшнего вечера все окна были темные. Теперь же они
светились, и несмотря на занавески, я мог различить проплывающие мимо тени. Я
размышляю, которая из комнат ее.
Надеюсь та, которая прямо напротив моей.
– Мне совсем ненужен светящий в мою комнату луч, парень, – говорит отец Пен низким
голосом. – Кое-кому завтра рано вставать.
– Он зажигается только тогда, когда кто-то проходит мимо, – ответил я, сунув свои липкие
от пота руки в карманы.
– А что насчет живности? – спросил он.
– У нас нет никаких животных, сэр, – ответил я.
Мистер Файнел громко засмеялся, наполнив липкий ночной воздух бурным весельем.
– Я имею в виду енотов, малыш. Коты, заблудшие псы или опоссумы – реагирует ли на
них фонарь?
– Эмм… – начал я, неуверенный будет ли фонарь реагировать на них. Я не хочу врать, но
и что-то отвечать ему я тоже не хочу.
Затем входная дверь открывается и громко захлопывается снова, и на пороге за фашистом
появляется Пенелопа. Ее волосы собраны вверх и она больше не жует жвачку. Ее колени
грязные и туфли очень неопрятны. Аудиоплеер больше не прицеплен к ее бедру, но
зеленые солнцезащитные очки все еще на лице, несмотря на то, что уже ночь.
Неожиданно голос мистера Файнела выводит меня из оцепенения.
– На что это ты смотришь, парень?
Абсолютно точно, более чем шесть футов в высоту, нацист больше не сидит, опираясь на
поручень перил. Теперь он стоит перед дочерью, загораживая ее от меня своим телом.
Я выпрямляюсь и говорю слишком громко и быстро.
– Ни на что!
Он снова хохочет на мой ответ, но хмурит брови еще сильнее, чем прежде. Пенелопа
выглядывает из-под руки своего отца. Я не могу отвести взгляда.
Мистер Файнел перестает смеяться.
– Увидел кого-то симпатичного, парень? Ты думаешь, я ничего такой?
– Что… что... нет, – запинаюсь я. Мое сердце останавливается. Мужик меня явно
ненавидит.
Наконец-то она начинает говорить мягким и слабым голосом.
– Папа, не позорь меня. Ты ставишь меня в неловкое положение.
Фашист кладет руки на плечи своей дочери и ведет ее вниз по ступенькам к дорожке,
ведущей к Крайслеру.
– Этот парень, сосед, очень странный, Пен. Не разговаривай с ним, – он предупреждает ее
с весельем в голосе. – Он предложил мне болты.
Она, шутя, шлепает его по руке.
– Перестань. Пойдем, покушаем пиццы.
Как только они доходят до машины, мистер Файнел осторожно открывает дверь и пускает
девушку, которая носит солнцезащитные очки по ночам, в машину. Я стою посередине
своего двора, и пялюсь как идиот. Руки все еще в карманах и сердце потихоньку начинает
восстанавливать ритм. Хорошо бы пойти в дом, но я не могу заставить свои ноги
двигаться.
Затем Пен машет мне.
Я улыбаюсь.
Скалящийся фашист закрывает дверь и встречается со мной взглядом. Кажется, его грудь
раздулась, и выражение лица становится злее. Но за всей строгостью, он пытается скрыть
улыбку.
– Я наблюдаю за тобой, парень, – говорит он и уезжает.
Я быстро принимаю душ, и уже сижу за обеденным столом с мокрыми волосами, и
набиваю свой рот спагетти. Моя сестра Риса сидит рядом со мной, на ее голове тоненькие
косички, и розовые губы от леденцов съеденных до ужина. У Рисы, красные глаза и
ленивая улыбка. Наши родители, сидят напротив, и обсуждают с ней странный противный
запах, который периодически идет из ее комнаты.
Волосы ядовитого цвета и самостоятельно проколотый швейной иголкой нос, одежда из
секонд-хенда. Моя старшая сестра Риса Декер, городская сумасшедшая, независимая
душа, которая однажды привязала себя к дереву на переднем дворе, когда городская
служба захотела всего лишь подпилить ему ветки.
Миллион раз она пыталась убедить меня, что в нее перевоплотилась Дженис Джоплин
(Прим. ред.: амер. рок-певица, считается лучшей белой исполнительницей блюза 1943-
1970г.) с порой проглядывающим Мадди Уотерсом (Прим. ред.: американский
чернокожий блюзмэн 1913-1983).Что очень странно, потому что Риса родилась до того,
как они умерли (я спрашивал маму).
Риса на пять лет старше меня, но я более чем уверен, что умнее ее.
– Это был ладан, – клянется она. Риса начинает смеяться, но прикрывает все это кашлем.
Я закатываю глаза и отщипываю кусочек чесночного хлеба.
Мой отец, невысокий и добрый мужчина, указывает своей вилкой на свою единственную