Арифметика подлости

И только Кеба разглядел, какая она умница. Он один понял, прочувствовал тонкую Ольгину душу.
Сначала ей нужно было от него то же, что от бесконечных 'колокольчиков'. Однако еще на этапе охоты на физрука изменила намерения — благо, своей стойкостью к Оленькиным чарам он дал ей время не натворить тех же ошибок, что и с другими. Но если другие — так, ерунда, одно слово — 'колокольчики', то Кеба был на голову всех их выше.
Пусть не постельными умениями — в этом она сможет убедиться не раньше, чем охота увенчается успехом. Но у него было изначальное преимущество перед остальными: возраст. Двадцатилетние 'колокольчики' еще нескоро созреют для создания семьи. Им бы сейчас 'поторчать' с ней в 'Эйфории', в подъезде, или в лучшем случае дома, пока родители на работе. Собственно, этот интерес у них был общий с Ольгой, а потому предъявлять им претензии она не собиралась.
Однако ей, в отличие от них, пора было замуж. Но они могли предложить только секс. Пусть восхитительный, независимо от места 'преступления': и в безопасной квартире, и в опасном подъезде она получала одинаковое удовольствие. В подъезде — чуть острее, но там нужно было сдерживать себя, а это существенный минус. В квартире отсутствовала угроза разоблачения, зато там можно было фантазировать вволю, используя всевозможные позы и техники.
Но с некоторых пор этого стало мало. Секс — да, он всегда оставался для Ольги на первом месте. Но второе с некоторых пор настойчиво пыталось уравняться с ним на пьедестале: замужество.
Мать не давала покоя. Все чаще и чаще корила Ольгу куском хлеба: дескать, я только ради тебя горбачусь, кобелей чертовых обслуживаю, а ты, дрянь неблагодарная… И так далее по одному сценарию: жопой крутишь, хрясь по морде.
Иногда Ольге хотелось ответить в материной же манере. Мол, не хуже тебя справлюсь с задачей, да и толку от меня больше будет. В смысле, я-то, молоденькая да хорошенькая, куда больше выгоды семье могу принести, чем ты, старая корова. Глупости, конечно: Ольга никогда не станет зарабатывать таким образом. Секс возможен только с любимым мужчиной.
Но кто бы знал, как тяжело слушать материны стоны из-за стенки! Даже если несколькими часами раньше Ольга и сама стонала от наслаждения в чьих-то опытных, или не слишком опытных руках — все равно тяжело. Потому что то раньше, а мать ловит кайф в эту самую минуту. А Ольге тоже хотелось. Нельзя есть пирожное на глазах голодного ребенка и не давать ему откусить. И пусть вместо пирожного старый материн кобелек — видать, не слишком и стар, коль мать так сладко стонет, что у Оленьки нутро переворачивается. А если в сексе силен — какая разница: стар, или не очень? Коль способен доставить телу такое наслаждение, которое в эту минуту получает мать — значит, достоин Ольгиной любви. А значит, она опять-таки не отошла бы от правила: секс возможен только с любимым мужчиной. Логика может и странная, но железная.
Жить так дальше не было сил. Сначала подслушивай, как мать с кобелем кувыркается: то покряхтывая, то поохивая, то и вовсе издавая неприлично громкие звуки. Изводись от зависти, представляя себя на ее месте. А потом, едва за кобелем закроется дверь, выслушивай старую материну песню и получай по морде грязной тряпкой.
Деньги опять же. Мало иметь смазливую рожу. Хотя, конечно, без нее значительно хуже. Тем не менее, хотелось одеваться побогаче. Мать же насчет 'побогаче' имела собственное мнение. Дескать, пока молодая — и в мешке ходить можно, только подвяжись поэффектнее. Возразить Ольга не могла, хоть и хотелось: дескать, попробуй-ка сама в мешке кобеля соблазнить!
Ладно, верхнюю одежку мать хоть более-менее приличную покупала. Недорогую и мало — но покупала худо-бедно. С нижним же бельем просто беда. Уже взрослой женщине, пусть с виду совсем юной, приходилось носить обычные белые трусы, какие носят лишь дети да старухи.
Перед 'колокольчиками' было стыдно, поэтому Оленька выпрыгивала из трусиков сразу, не сняв платья. От этого незамысловатого финта получался тройной эффект. Первое, и главное — проклятущие трусы чаще всего оставались незамеченными. Во-вторых, такой ее ход здорово подстегивал 'колокольчика': если он был еще слишком скромен и даже пуглив, достаточно было лишь сунуть его руку под юбку, где уже не было ничего, кроме пышущего желанием тела — даже самый стыдливый после этого переставал стесняться. В-третьих, это банально экономило время: вместо того, чтобы полтора часа тупо тискаться, ожидая, пока 'колокольчик' осмелеет для следующего шага, снятием трусиков Ольга красноречиво сигналила ему: давай-ка лучше потратим эти полтора часа с большим толком.
Она даже теорию придумала. По ней выходило, что в ее ненасытности виновата мать. Вот было бы у Ольги красивое белье — не надо было бы сразу из трусов выныривать. Кто знает, может, рисоваться в эротичном белье не менее приятно, чем заниматься непосредственно сексом. Она, выходит, отдавалась каждый раз только для того, чтоб 'колокольчик' ее жуткие трусы не разглядел. Потому что лучше сразу отдаться первому встречному, чем в таких трусах дожидаться единственного-неповторимого.
Получался замкнутый круг: чтобы купить красивые трусы — надо выйти замуж. Чтобы выйти замуж — надо как минимум иметь красивые трусы. Хоть круть-верть, хоть верть-круть, а замуж надо.
Мать права: в двадцать три попросту неприлично оставаться незамужней. А главное, поменяв социальный статус, Оленька смогла бы в полной мере насладиться самостоятельностью. И тогда уже никто не сможет помешать ей любить мужа в любое время суток. Сначала — в красивых трусах, потом без них. И получать любовь в ответ. Получать лучше без трусов.
И не будет больше 'тряпкой по морде'. Будет только любовь: высокая, чистая, и в то же время низкая, дикая, безудержная.
Но за красивые глазки судьба такие подарки не преподносит. Сначала нужно потрудиться.
Еще в процессе охоты на Кебу Ольга дала себе слово: теперь все будет иначе. Теперь не он будет 'колокольчиком', а она сама. Он должен понять, что она и только она достойна его фамилии. Она — лучшая кандидатура на роль его жены. Она самая красивая — что есть, то есть. Она самая замечательная любовница — опять же достоинство налицо. Но этого для жены мало. Постельные способности она продемонстрирует ему позже. Первым делом он должен рассмотреть в ней скромность и верность.
Играться в девственность она, разумеется, не станет. Однако и богатый опыт не выпустит наружу до поры до времени. Пусть-ка Кеба решит, что она 'расцвела' лишь в его руках, что это он научил ее всем умениям. Тогда он уже не сможет слезть с ее крючка. И влюбится, и женится как миленький.
Только для Кебы финт с выскакиванием из трусиков, увы, не годится. Это 'колокольчикам' можно и даже нужно демонстрировать нетерпение. Вся затея с физруком из-за спешки могла полететь коту под хвост. В его глазах она должна выглядеть сущим ангелом — спасибо, Бог подходящей внешностью наградил, без этого было бы куда сложнее. Девственный ангел не может самостоятельно выныривать из трусов, даже если ему очень-очень хочется.
Пришлось, краснея, демонстрировать совершенно позорные детские трусы. Впрочем, ее смущение очень хорошо вписалось в картину невинности. Однако трусы могли бы быть и поэротичнее.
***
Гена удовлетворенно откинул голову на подголовник массивного кресла. Взгляд уперся в большую хрустальную люстру. От многочисленных висюлек-многогранников по белоснежному потолку разбежались радужно-переливчатые зайчики.
— Да-а, — протянул с мечтательной улыбкой. — Хорошо у вас. Уютно. Знаешь, Бубнов, я тебе завидую. Вот как посижу у вас часик-другой, так и самому жениться хочется.
Леха коротко хохотнул:
— Так женись, в чем проблема? Или нет достойной кандидатуры?
— Да как тебе сказать…
— Говори уж, как есть. Только я тебе ни в жизнь не поверю, что в твоем бабском царстве ты обделен женским вниманием. Там, небось, и полный ханурик пользовался бы бешеным успехом.