Арифметика подлости

Ольга старалась брать пример с матери. И так, и этак намекала милым мальчикам на колготки, которые рвутся чуть не каждый день. Мальчики-колокольчики сочувствующе вздыхали: да, мол, тяжела бабская доля, что ж это мудрецы никак не создадут более прочные колготки, чтобы один раз купил и на всю жизнь хватило. Но разве на одном голом сочувствии далеко уедешь?
Материн высший пилотаж был пока для Оленьки недостижим. Но как желанен! Это ж предел мечтаний: зарабатывать тем, что с огромным удовольствием делала бы бесплатно. Да что там — за такое и самой приплачивать не грех. А мать мало того, что сама удовольствие имеет, так еще и семью на этом содержит. И-эх!
Иной раз хотелось послать тех 'колокольчиков' подальше с их юношеским гипертрофированным сексуальным аппетитом и то ли скупостью, то ли жизненной глупостью в придачу. Но стоило представить себе, что она может вдруг остаться одна… Как Маринка, без мужского внимания. А главное — без секса, пусть бестолкового, неумелого, пусть на скорую руку — тут же забывала про колготки. Черт с ними! Мать как-нибудь заработает, лишь бы без мужика не остаться. Истерически, даже патологически боялась остаться одна.
Она никогда не считала, что с нею что-то не так. Ее сумасшедшая, затмевающая разум тяга к мужскому полу казалась ей абсолютной нормой. Разве не такой должна быть настоящая женщина? Разве не должна сгорать от жажды секса? Днем и ночью мечтать о мужчине. В идеально проветренной квартире чувствовать запах любви телесной: терпкий, сладкий в своей остроте. Изнывать от неутоленной этой жажды, засыпая. Изнывать, едва проснувшись. Радоваться пробуждению только из-за того, что день грядущий, возможно, принесет приятный сюрприз. Это ли не норма для настоящей женщины?!
Напротив, Ольга была уверена, что с Маринкой что-то не в порядке: не может нормальная баба долго обходиться без мужика. Ни духовно не может, ни — тем более! — физически. Духовно-то, может, и ничего — мать вон спокойно живет без всяких там привязанностей. Хотя привязанности эти, по Ольгиному опыту, существенно украшали жизнь. Секс сексом — без него никуда, без него она на третий день на стенку лезет, на луну воет. Но вот эти игры во влюбленность — тоже штука приятная. Кровь бегает по жилам скоренько, в висках стучит, в паху зудит. А мечты о том, какое удовольствие возлюбленный подарит телу, не отпускают ни на лекциях, ни дома. Дома — так особенно. Когда за стеной мать то ли подыгрывает очередному кобелю, то ли и вправду от наслаждения стонет так, что… О чем еще в такие минуты можно думать, как не представлять себя на ее месте? И пусть материны кобели Ольге совсем не нравятся — староватые, если не откровенно старые, обрюзгшие, неприятные… Если закрыть глаза и сосредоточиться на удовольствии — какая, в сущности, разница: старые, молодые, толстые, худые? Мужик — он и в Африке мужик.
Девственность Ольга потеряла не так рано, как нынче принято. Приобщилась к взрослой жизни лишь на втором курсе института, когда перестала выглядеть 'соплей зеленой', как выразилась ненавистная контролерша кинотеатра.
Ничто тогда не намекало на то, что без секса Оленька будет страдать куда больше, чем без еды, воды, и, наверное, воздуха. Первый опыт произошел совсем не в романтических условиях. Просто решила — пора, и практически сама изнасиловала первого своего 'колокольчика' из параллельной группы. Не смогла сдержать разочарования:
— И вот это оно самое? Об этом все говорят? Из-за этого мужики стрелялись на дуэлях, а бабы травили счастливых соперниц?!!
Посрамленный и униженный 'колокольчик' пролепетал в свое оправдание:
— Я просто слишком сильно возбудился, поэтому все произошло так быстро. Гарантирую — в следующий раз будет лучше!
Не обманул. В следующий раз было действительно чуточку лучше. Но уже не с ним.
С самого начала Ольга взяла за правило: с однажды облажавшимся второго раза быть не должно, для нее это непозволительная роскошь. Секс не терпит разочарования. 'Колокольчики' менялись, как цветные картинки в детском калейдоскопе. Второй был лучше первого, но хуже третьего. Третий был определенно хуже четвертого. И так далее. Если с первым было мало того, что быстро, но больно и 'невкусно', то во второй раз боли уже было. А на третий раз прошла 'невкусность'. В десятый почувствовала себя настоящей женщиной и поразилась — как жила без этого? Как без этого вообще можно существовать?!
Распробовала. И, как наркоманка, 'подсела'. Ей всегда было мало. Уверена была: то, что уже познала — лишь малая толика пика блаженства, который ждет ее впереди. К нему и шла, его искала. Искала без устали. Да и от чего уставать? Поиски были отнюдь не обременительными — только в радость.
Но шлюхой Оленька не была. Категорически нет! Какая же она шлюха?! Она никогда не ложилась в постель с кем попало, и впредь никогда не опустится до такой низости. Она вполне порядочная девушка. Просто… немножко влюбчивая. А разве откажешь любимому в ласках? А сама разве откажешься от его ласк? Зато никогда, никогда она не позволила бы прикоснуться к себе нелюбимому! Ни в коем случае, ни под каким предлогом!
Буквально погибала, когда один предмет страсти исчезал в просторах вечности, а замены ему еще не было. Душа рвалась из тела, все помыслы были только о любви: где ты, любимый, где прячешься, кого ласкаешь, пока я лезу на стенку без тебя?
Когда тоска сердечная (сердечная ли?) доходила до пика, Ольга могла полюбить кого угодно. Сколько раз она влюблялась по дороге в 'педульку', знала лишь подружка Маринка. Только в автобусе четвертого маршрута Ольга завела три романа за последний год. И это притом, что добираться до 'педульки' приходилось с двумя пересадками, а любимого она искала безостановочно, и отнюдь не только в транспорте.
Это не были долгие молчаливые страдания с поеданием глазами объекта любви, изначально обреченные на безответность. Это были самые настоящие романы, полные огненной страсти. Но быстротекущие. Были вздохи в переполненном автобусе, призывные взгляды, знакомство с неизменным предложением прямо сейчас, не откладывая на потом, сходить куда-нибудь. Ну, скажем, в кино. Кинотеатр 'Эйфория' как раз очень удачно располагался на пересадочной остановке. Билеты в последний ряд, и…
Ах, какой выброс адреналина, какой восторг испытывала Ольга — вот так, в экстремальных, почти походных условиях познать мгновенную любовь, одарить любимого щедротой телесной, и самой не остаться голодной. Днем залы никогда не бывали полными, но и одинокими в своем последнем ряду Оля с любимым тоже бывали редко. К тому же в любую минуту в зал могла войти контролерша и сесть рядом. Или, того хуже, мог включиться свет, и тогда все увидели бы, какими восхитительными безобразиями занимается влюбленная парочка в последнем ряду.
От одной возможности кошмарного разоблачения она испытывала ни с чем не сравнимый кайф. Это было… Это… Ничуть не хуже, чем в родном подъезде, где тебя знает каждая собака, рисковать, даря наслаждение 'колокольчику', и получая взамен его же, тысячекратно возросшим от того, что в любую минуту могут появиться свидетели. И не просто чужие люди, а те, кто мог бы наябедничать матери, чем занимается ее дочь практически на глазах соседей. А то и сама мать застукает на месте преступления.
Что было бы, застукай ее мать за непотребством, Ольга даже представить не могла. Знала только, что это было бы самым страшным днем в ее жизни. И от страха этого, от непередаваемого ужаса наслаждение росло в геометрической прогрессии. Настолько велико оно было, что думать о чем-либо ином не было сил. Каждую свободную минутку она только и представляла себе, как завтра, а может, еще и сегодня, если повезет, снова будет урывать наслаждение в подъезде, а может в кинотеатре, стопроцентно оправдывающем свое название.
Все было хорошо, все устраивало Оленьку. Настораживало одно: любимые очень быстро оказывались бывшими. Она не могла понять: почему? Что ей мешает быть рядом с ним? Разве ему плохо с нею? Разве она была недостаточно ласкова? Может, что-то сделала не так? Почему ни один ее роман не длится больше трех недель? Если уж совсем честно, то до трех дотянули лишь двое из всей любвеобильной когорты. Почему они бегут от нее, как от чумной? Может, с нею что-то не так? Может, она недостаточно квалифицированно дарит им наслаждение? А может, их пугает ее шрам на животе? Шрам в самом деле не очень аккуратный: неровный, бугристый. Но зато беленький, не такой, каких она насмотрелась в больнице: жуткие, багрово-фиолетовые, готовые, кажется, лопнуть в любое мгновение. Да, наверняка шрам и был причиной ее постоянных фиаско.