Как Петюня за счастьем сходил (СИ)

Манюня вплыла в кухню, подвинула Петюню роскошным бедром от холодильника, сунула в морозилку бутылку водки, а в духовку нос, что-то одобрительно промычала и плюхнулась за стол.
– Петюня, сделай-ка мне чайку. – потянувшись, сказала она.
– Взяла бы и сама сделала. – гордо задрав нос, ответствовал Петюня, отвернувшись к окну.
– Я-то сделаю. А ты в нос получишь. Так что ты там натворил, что Панкратов взъелся?
– Я?! – вскинулся Петюня. – Я?!!
– Петюня, ты ему пыхти про твою мимозоподобную невинность и глициниевой нежности помыслы. А мне говори правду: что ты натворил?
Петюня сдулся, сел на стул и пригорюнился.
– Ничего. – хмуро отозвался он после основательного такого размышления. – Ничего особенного.
– Ну да. И именно из-за твоего «ничего» ты сейчас тут, а Панкратов там.
– Да я всего лишь в фитнес-клуб собрался! – вскинулся Петюня. – Не, правда, Манюнь, только и всего. Собрался в фитнес-клуб. А этот зверь расходился. Типа, в этом фитнес-клубе все такие-растакие, и вообще мне туда ходить не след, если надо, он меня сам потренирует, и какого лешего я делаю стайлинг ПЕРЕД походом в фитнес-клуб.
Манюня в восторге внимала его откровениям.
– Кста-ати, а на последнее я бы тоже хотела знать ответ. Зачем ты делаешь стайлинг ПЕРЕД походом в фитнес-клуб?
– Я хочу хорошо выглядеть. – высокомерно отозвался Петюня.
– А фрапуччино нахаляву ты собирался в шоколаднице напротив пить? – ехидно спросила Манюня.
– И что здесь такого? – не совсем уверенно спросил Петюня.
– Ты бы определился, что тебе надо в этой жизни, щенок малахольный. И кстати, Панкратов тебя куда большему научит, чем те щеглы в лосинах.
– Манюнь! – ехидно протянул Петюня. – Панкратов в спецназе служил. Он лесные орехи пальцами раскалывает, про грецкие я вообще молчу. У него такие мозоли, что на ладонях, что на костяшках пальцев, что хоть сковороду туда ставь, он не почувтствует. Он как тот Рокки муху на лету двумя пальцами поймать может. А я не хочу ускоренных ниндзя-курсов до кровавого пота. Я хочу гламурных ворк-аутов в неоновых лосинах в крутом фитнес-клубе. Понимаешь? Без пота и грязи, без пятипудовых чугунных блинов и шашлыков на костре. Я хочу чистенького паркета, циркулярного душа с ароматом японской вишни и псевдовитаминного коктейля ядовито-синего цвета.
– И флиртовать тебе тоже нравится.
– Ага. – печально сказал Петюня. – Я же этих лопухов полгода за нос водил, и ничего. А тут вообще заимел широкую спину, за которой так удобно прятаться, если чего. И они в курсе. И поверь, слюнями на него исходят. Гады. Так что фрапуччино с чизкейком – ничтожная вира за мои душевные травмы. А он разорался.
– Я вас, лоботрясов, в жисть не пойму. – подперев голову рукой, призналась Манюня. – Что вам неймется-то?
– А зачем тебе? От многаго ума многия печали.
– Это да. Так сома мы с сомом жрать будем, или ты пошевелишься гарнир какой изобразить?
– Да гречка в горшке томится.
– Со шкварками? – начала облизываться Манюня.
– Со сливочным маслом и сухофруктами, гусыня ты.
Петюня уже пристроил горшок с гречкой на столе и разворачивал сома. Манюня торжественно достала водку и резала лимон. Раздался дверной звонок, Манюня поплыла открывать. Вернулась она изрядное время спустя с Панкратовым. Петюня вытаращил глаза, а потом поджал губы и чопорно сказал:
– Так вот ты с кем по телефону шушукалась, гидра империалистическая.
Панкратов хмуро посмотрел на Петюню и с намного большим интересом на блюдо, на которое Петюня выложил сома.
Манюня, после трех тостов и двух кусков сома практически познавшая цзен, откинулась на спинку стула и сыто улыбалась. Панкратов целеустремленно шел к сомьему хвосту, не отвлекаясь на мелочи вроде разговоров. Петюня выковыривал из своей каши сухофрукты и прикидывал, что практичней: обидеться и удалиться в ночь или немножко подуться и снизойти до прощения. Ответ, в общем-то, был очевиден. Но хотелось шекспировских страстей. Правда, при этом не пострадать по-шекспировски – тоже. Решил все за него Панкратов – по обычаю категорически.
– Ладно, спасибо за гостеприимство, Мария Ивановна, да только пора и честь знать. Позвольте откланяться. Пошли, Петюнь, барышне отдыхать надо.
Петюня попытался было пискнуть, что он никуда не пойдет, что он у Манюни остается, но Панкратов взвалил его на плечо и понес к машине. Манюня только и протянула ему куртку и помахала на прощание рукой. Панкратов пристроил Петюню впереди, пристегнул его, чмокнул в нос и сказал:
– Хорош кипятиться.
Петюня беспомощно захлопал глазами, глядя, как Панкратов обходит машину и устраивается рядом.
– Манюня рассказала, что ты ей наплел. – упреждая Петюнин вопрос, сказал он, вцепившись в руль и угрюмо глядя на панель приборов. – Ладно, я все понимаю. Я даже с шелковым бельем смириться готов. Но, Петюня! Еще раз увижу, как у тебя при всем честном народе соринку из глаза языком вынимают – разбираться не буду. Этот язык вокруг гениталий обмотаю и двойным морским захлестну. Все понял?
Петюня вдруг почувствовал, как заныл язык и то самое второе место, и мелко закивал головой. Больше таких экспериментов не повторится.
Петюня страдал. Он чувствовал себя отвергнутым. Непонятым. Непринятым. В чем-то даже преданным. Как тяжело, оказывается, строить отношения… Близость душ, обнаженность чувств и полная незащищенность эмоций оказываются на поверку одним сплошным недостатком. Как легко может ранить самый близкий человек! Как просто оказывается вызвать агонию, когда вот так доверчиво раскрываешься, а тебя не ценят, вещи, которые важны тебе, не несут какой бы то ни было ценности, да что там! Бездействие! Бездействие – вот что самое страшное.
Петюня резал овощи для рагу, скорбно поджав губы. Его не ценят. Считают за идиота. Используют как грелку. Как личного диетолога. И ничего более. Ничего! Петюня старался, заботился о здоровье любимого человека и своем, вон, даже Манюня прониклась и начала с куда большим интересом относиться к овощным и фруктовым салатам, оливкововому маслу и индейке. Панкратов же, предатель, внимал, слушал, даже ел, а потом… Вот это «потом» и удручало Петюню. «Потом» не было. Как он не понимает, что Петюня о его здоровье заботится? И по идее, благодарить должен! А вместо этого тишина. Вот например: вальдорфский салат. С сельдереем, между прочим. Афродизиаком. Подействовал? Нет. Петюня в ярости начал крошить несчастную тыкву, как будто она была виновата. Гаспачо. Замечательное, густое. С самолично выпеченным белым хлебом, между прочим. Изумительно вкусное, до жути острое, Петюня потом не мог воды напиться. И что? Он поцеловал его в лоб и нагло заснул. Заснул! Как будто Петюня до этого не был две недели в командировке. И вчера. Тыква, мед и пшено. Потрясающе вкусно, а самое главное – полезно. Витамин А, куча мала всяких минералов. Да от запаха Петюня практически язык проглотил. А как она во рту таяла! А Панкратов съел, закусил хлебом, выпил чаю, поблагодарил и пошел спать. Петюня попытался его расшевелить, мало ли он хитростей знает. Но Панкратов никак не отреагировал. То есть совсем. Неужели он не понимает, как неполезно мясо? Там же столько всего, особенно калорий, что просто ужас! Его тренер и демонстрировал с огромным энтузиазмом и куда меньшим артистизмом этот самый ужас, когда Петюня рассказал, что любит его любимый человек. А его любимый человек любит мясо. И шоколад. Тренер разродился страстной филиппикой на тему вредности мяса. Сначала Петюня скучал. Потом внимал. Потом скучал еще больше, потом полез в интернет. Да, вредно, оказывается. Петюня и попытался внести толику здравого смысла в их кулинарные привычки. Тем более Панкратов утверждал, что он всеяден. Петюня толкал вдохновенные речи на тему пользы того или иного продукта и старался свести источник белка в их рационе к фасоли и птице. Панкратов притворялся, что слушает, подчистую уминал все мясо, частично съедал фасоль и тайком бегал в Макдональдс. Петюня обнаружил пакет оттуда в машине, сунул под нос Панкратову и получил в ответ печальный вздох и отведенный взгляд. И как это понимать?! Это же практически измена! Петюня вытряхнул все в сотейник, грохнул сверху крышку и швырнул все в духовку. Очень удачно позвонила Манюня. Петюня выплеснул на нее все свое негодование и в ответ получил издевательский смешок.