Таня Гроттер и птица титанов

Ближе к концу насыпи Танье все чаще приходилось перешагивать через неподвижно лежащие тела, огибать сидящих на камнях или медленно плетущихся. Это ее немного утешило. Кажется, многие надышались ядовитых испарений.
Лидерскую группу Танья нагнала не в пяти верстулах от частокола, а в четырех. Где-то просчиталась и переоценила свои силы. Ничего – другим тоже тяжело. К группе она пока приближаться не стала, а держалась поодаль.
Отставшие и выбившиеся из сил попадались теперь постоянно. То по одному, то маленькими группками. Обгоняя одного за другим, Танья больше не испытывала радости. Не стоит отвлекаться на эмоции.
Волокут ноги, как паралитики. Некоторые останавливаются. Пытаются бежать, пробегают несколько метров, падают. У кого-то лица красные, у кого-то бело-пористые, с розовыми пятнами. Танья старалась не приближаться к таким группам, предпочитая сделать хороший крюк. А то еще вцепятся, чтобы задержать.
Тонешь сам – топи другого. Спору нет, правило мудрое, но оно же, будучи логически продолжено, означает, что от утопающих лучше держаться подальше. Танья постепенно начинала задыхаться. Медную монету она давно выплюнула и даже не запомнила, когда и где. Это был скверный признак – значит, силы на исходе.
Светлое кольцо частокола огибало холм, смыкаясь где-то в незримости. Казалось, холм окружен воткнутыми в землю спичками. С той только разницей, что Танья знала: каждая такая спичка – здоровенное, в два охвата бревно с заостренным краем. У них в чащепе таких бревен нет. Их сплавляют по реке из предгорий, предварительно связывая в плоты.
Когда Танья была маленькой, одним из таких плотов, разогнавшихся на быстрой реке, были убиты ее отец Лео-Поль и мать Софь-Я. Правда, некоторые шептали, что перед этим они серьезно повздорили с матерью-опекуншей Чумьей. Да и зачем им было идти ночью на реку и лезть вдвоем в ледяную воду?
Иногда Танья думала, что раз родители позволили себя убить и не прикончили Чумью первыми – значит, они были или слабые, или добрые, а раз так, то и переживать особенно не о ком. Неудачники или мечтатели – неизвестно еще, что хуже. Толкли краски из цветных камней, рисовали на стенах домов никому не нужные картины, играли на контра-боссе, вместо того чтобы приобретать прочное социальное положение. Стать судьей, тюремщиком, крючкотвором. Мало ли хороших профессий, которые приносят горы самородков?
Но все равно к горлу подкатывал противный ком. Она, кажется, действительно делала что-то запретное. Любила этих нелепых дураков!
Хотя, если задуматься, все не так уж и плохо. У нее хотя бы были родители, она знала их имена, сохранилась даже небольшая эмаль, сделанная странствующим магводожником: Лео-Поль и Софь-Я в день свадьбы. В последние же годы законы стали куда строже. Теперь матерям завязывают глаза. Повивальные бабки с отрезанными языками уносят новорожденных и после приносят их кормить разным матерям, причем стараются, чтобы всякий раз это были разные младенцы. Ни матерям, ни детям ни к чему лишнее привыкание. Привыкание рождает любовь, а любовь нарушает закон пяти пальцев.
«Будем смотреть на вещи трезво! – сказала себе Танья, всматриваясь в частокол. – Я должна бежать! Просто бежать! Это я могу изменить, а все другое – нет!»
Частокола ожидали. Это был знак, что финиш близок и сил уже можно не беречь.
Большая часть состязающихся ломанулась вперед сразу, давя друг друга, но Танья дождалась, пока спички стали размером с мизинец. Пусть перетопчут друг друга, а мы пройдем как по маслицу. Спокойно, девочка, спокойно! Запаникуешь – погибнешь! Ты, может, не самая крутая, но точно самая умная!
«Скоро овражек! До овражка дергаться не буду!»
Танья просчитала, что впереди человек сто. И некоторые, в том числе и Гулеб, наверняка несутся во главе основной группы, дышащей им в затылок. Сейчас там градом летят метательные шипы, идут в ход кастеты, и гонка то и дело лишается кого-то из лидеров.
Танья хорошо изучила последний отрезок пути. Несколько раз проходила его пешком за последний год. Запоминала, как меняется луг в дождь, а как при ярком солнце. Где трава выше, где тверже почва. Она знала, что обычно овражек не виден из-за высокой сухой травы и выскакивает только вблизи. Овражек был частью старого, небрежно засыпанного оборонительного рва. Глубиной в два человеческих роста и шириной в полтора прыжка. Казалось бы, ерунда, но не для тех, кто, задыхаясь, бежит тесной толпой, не видя ничего, кроме спин несущихся перед тобой.
Еще издали Танья услышала стоны. У нее были, конечно, тайные надежды на этот овражек, но, признаться, не такие. Действительность превзошла самые смелые ожидания. Овражек был полон до краев. В нем лежало человек семьдесят. Десятая часть всех, кто принял сегодня участие в Великой Гонке!
Оглушенные, раненые, задавленные в тесноте. Некоторые, пострадавшие меньше прочих, пытались выкарабкаться, но раненые придерживали их. Вцеплялись пальцами, зубами, хватали за волосы. Пускали в ход ножи и отравленные шипы. Все правильно. Когда тебе плохо – должно быть плохо всем.
«Подумать только! Жалкий овражек!» – изумилась Танья, прикидывая, сколько явных фаворитов, сгоряча вырвавшихся вперед, барахтается теперь в этой дыре. Она испытала даже нечто вроде мимолетной жалости.
Видимо, первая масса, не удержавшись, сорвалась в ров и наполнила его собой. Если кто-то и пытался остановиться, его сносили бегущие сзади. Следующие же просто пробежали у них по головам. Разумеется, никто не хотел ждать.
Опасаясь, что ее кто-нибудь схватит за ногу, Танья осторожно перебежала овраг по единственной узкой насыпи, в которую превратилась вросшая в землю и развалившаяся метательная машина.
У нее на глазах из овражка вылез мощный парень в легкой кольчуге, не боявшейся уколов и метательных шипов. Двое попытались придержать его и стащить вниз. Мощный парень неторопливо обернулся. Ударил один раз, другой. Бил кулаком, одиночными мощными ударами справа. Те двое легли и больше не вставали. Мощный парень озабоченно посмотрел на свою руку, сжал и разжал пальцы и, прихрамывая (он был в тяжелых сапогах), побежал догонять лидерскую группу. Танья узнала его. Это был Гуньо Глуми – первый силач из всех, кому не исполнилось семь тысяч триста дней. Самое интересное, что, хотя Глуми не блистал умом, грандов у него было немало. Помогали призовые баллы в спортивных состязаниях, которые тоже засчитывались как гранды.
Кроме кольчуги Гуньо можно было узнать и по сапогам. Он один из немногих отважился обуть их. Ноги, конечно, сдерет, зато можно не бояться камней да и драться удобнее.
– Привет, Глуми! – крикнула Танья и, пробегая мимо, хлопнула его по плечу, зная, что ее он не ударит.
Силач оглянулся на нее и, улыбаясь, махнул рукой. Они, конечно, были не друзья. Дружить запрещалось. Просто недостаточно хорошие враги. Но это ничего. Гранды за это не минусуют.
За высокой травой мелькали спины. Танья прикинула. Человек пятьдесят все же прорвались через ров. И эти пятьдесят – явные лидеры гонки. Каждый из них может войти в семерку. Все, пора!
До финиша оставалось совсем немного.
Танья внутренне собралась. Усталость не имела никакого значения. Если она пожалеет себя сейчас, то, возможно, целую жизнь будет грызть от досады локти, что вот не смогла, не сумела.
«Финишный рывок!» – приказала она себе и стрелой рванулась вперед.
С ходу она обогнала человек десять, растянувшихся по лугу. Дальше стало гораздо сложнее. Теперь ей приходилось состязаться с лучшими – самыми выносливыми, самыми умными, у каждого из которых была своя тактика. Кто-то брал силой, кто-то умом, кто-то просто уничтожал всех оказывающихся на его пути.
Некоторое время Танья набиралась решимости, а потом бросилась в самую плотную, самую сердитую, жужжащую, как осиный рой, толпу, отделявшую ее от фаворитов Гонки. Просчитать тут ничего невозможно: дело случая. Ее не пропускали, толкали, били, царапали, хватали за волосы, вырвали из правого уха серьгу.
Задыхающийся, скалящийся от усталости паренек, которого Танья обошла справа, вцепился ей в плечо. Танья поднажала. Услышала треск ткани и вырвалась, оставив у него в пальцах отодранный рукав. Другой отстающий парень схватил ее не за ткань, а за руку, впившись ногтями в кожу. Нет, этот не отпустит, крепкий. Присев и занизив центр тяжести, Танья заставила его наклониться к ней и, резко откинувшись назад, боднула в лицо. Не лбом, а затылком. Поворачиваться было слишком долго и опасно. Да и не нужно. Танья услышала, как хрустнула переносица. Но это не главное. Главное – парень разжал пальцы.