Целитель

– Послушайте, Соломия, или как вас там, – сказала Йен устало. – Наверняка, вы специально взяли этот очередной дешевый псевдоним, чтобы все подумали, что это вы попросили у Ирода голову Иоанна Крестителя. Но вы же знаете, что это далеко не так, по той простой причине, что танцевать вы совсем не умеете, и вообще – хреновая актриса. Подумайте о том, что когда-нибудь вы совершите ошибку. Вас погубит ваше же привычное оружие: вседозволенность, наглость, зазнайство и заговоры, которые вы плетёте, втаптывая в грязь очередного неугодного вам. Всё станет явным, всё выйдет наружу, когда вы ошибётесь. Либо всем надоест ваша бесцеремонность и найдется такой же, как вы, который вас в чем-то обвинит, и все поверят, они просто захотят поверить. И какую-нибудь вину свалят на вас, за то, что не предотвратили, не предупредили, не ликвидировали. Во всем будете виновны вы. Вас просто уничтожат.
Рестриба внимательно выслушала, но, казалось, на неё это не произвело впечатления.
– Ладно, – сказала она. – Чуть позже поговорим о совместной работе.
– Никакую совместную работу обсуждать с вами я не намерена, – убежденно сказала Йен.
– Ах, вот оно что! – вскричала Соломия, чувствуя, что теряет инициативу. – Да знаешь ли ты, стоит мне вполголоса сотворить одно из заклинаний, и от тебя даже красивого поясного ремешка не останется.
– Бросьте, – равнодушно махнула рукой Йен. – Вы можете себе представить ответную реакцию Общества Целителей. Вам, как стрелочнику, в любом случае – конец. Так что, хотите казнить – казните, но только избавьте от вашего общества. Всё, я пошла. Меня ждут.
Соломия растерялась:
– Как пошла? Мы договорились?
– Нет, – ответила Йен, не оборачиваясь. – Я не договариваться с вами приезжала, а помочь, но, судя по всему, это бесполезно. Прощайте.
Дверь открылась и закрылась.
– Жаль, что не договорились, – сказала Соломия почти удовлетворенно. – Теперь пеняй на себя. Ненавижу! – сказала холодно и рассудительно. – Ненавижу таких как ты! Будь проклята и предана забвению. Пусть скажут, что это – личная месть, но я тебя уничтожу. А с Обществом Целителей пусть Лига Магов улаживает.
5
Йен захмелела, но согреться ей так и не удавалось, скорее, наоборот.
– Не пойму, что со мной? – потерянно говорила она. – Потрогай руки, пожалуйста.
Руки были холодными.
Кафе уже заполнилось. Музыка гремела, люди веселились. И никто не догадывался, что сосем рядом, в эту минуту и секунду, происходит трагедия.
– Во, дамочка успела набраться, – сказал кто-то из молодых, видя, как я одеваю Йен, а её кидает по сторонам. – Слышь, папаша, это твоя мамаша?
– Слышь, сынок, – ответил я, – ты проблем ищешь?
– Да, а что?
К нему кто-то быстро подошел, что-то сказал, мальчишка исчез.
Этот инцидент прошел как бы мимо меня, потому что Йен уже начинало колотить по серьёзному.
– Соберитесь, прошу вас.
Я пытался говорить ободряюще.
– Сейчас приедем домой, примете горячую ванну, согреетесь, и всё будет хорошо.
– Не получится, – ответила она, клацая зубами, – Это Соломия, ведьма проклятая, Лига… Спасения нет.
– О чём это вы? Это в чьём голосе такая безнадёга?
– Ты представления не имеешь, с чем я вошла в соприкосновение. Боюсь, и тебя втянула. И теперь всё это будет иметь для тебя непредсказуемые последствия. Прости, пожалуйста. Тебе с самого начала надо было держаться подальше.
– Не дождётесь, – огрызнулся я. – Заинтриговали, а теперь лишаете возможности проявиться? Как это без меня будет проходить битва миров, битва за души. Я тоже хочу участвовать.
Я впервые оказался в ситуации, когда речь идет о каких-то потусторонних выяснениях отношений, между… Кем и кем?
Теперь становилось ясно, почему она всегда была недоступна моему пониманию.
– Вы просто переохладились, – говорил я ей в такси, – У вас оэрзе или пневмония. Йен, милая, успокойся.
– Кто это Йен?
– Вы.
– Почему?
– Это имя одной колдуньи, вы на неё очень похожи.
– Я не колдунья.
– Я знаю, извините.
Горячей воды в квартире не было.
Я уложил Йен в постель, укрыл одеялом, шубой, другими тёплыми вещами, которые сумел отыскать.
Но её сковывал мороз, она что-то бормотала деревенеющими губами, пыталась что-то сказать, но сил недоставало.
– Ну, подскажите, – просил я, – хоть намекните, что надо делать.
Я наклонился к ней, пытаясь разобрать, и почувствовал, что изо рта у неё идёт холодный воздух.
«Это Лига, ведьма, – вспомнилось мне. – Спасения нет».
– То есть как, нет спасения? – крикнул громко. – Мы ещё поборемся!
Появилась шальная мысль вызвать «скорую». Но я давно живу в этом городе и знаю, что «скорая» приходит не скоро. К тому же, Йен «заразили» нетрадиционно, значит, лечить надо как-то по-другому.
Как?!
Библия!
Где она?
Библия лежала отдельно от других книг.
… Я читал Святое Благовествование от Матфея, наугад, попав на седьмую главу.
«Просите и дано будет вам; ищите и найдёте; стучите и отворят вам;
Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.
Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?»
Мне казалось, что Йен становится хуже. Дыхание хрипло рвется из лёгких, разрывая их.
А холод! Физически с тех пор я больше никогда не ощущал такого холода.
Я стал читать быстрее, торопливее.
Старался слова произносить чётко, желая, чтобы меня услышал Создатель.
Но Он не ответствовал, и мною овладевало отчаяние. Я ещё держался на осознании того, что одним неверным движением души, одним неверным словом могу всё порушить.
Но всё уже произошло.
Надвигалось неотвратимое.
И не по моей вине и не моей волей, а очень похожим на то, что величают «судьбой», «роком». И перед их грозным желанием я был немощным и никчемным.
Внезапно Йен дёрнулась, видимо, силясь приподняться, но колкие токи ледяного ветра пронеслись по комнате и вновь пригвоздили её к постели.
Я тоже ощутил этот поток, который никак не походил на природное явление; Библия выпала из рук. Я ощутил неизбежное, закрыл глаза, думая, что увижу такое Нечто, после чего к разумной деятельности уже никогда не окажусь пригодным.
Хлопнула электрическая лампочка, осыпав мелкими осколками.
Я это только почувствовал, потому что видеть уже ничего не мог.
… Не знаю, через какое время зрение вернулось. Но Йен уже не было. Вернее, тело оставалось на кровати, но абсолютно неподвижное.
В мертвенном свете луны лицо казалось умиротворенным, но каким—то гладким и прозрачным. Как лёд. Исчезли крохотные морщинки под глазами, а глаза остались открытыми; только в них уже не было боли, страха, отчаяния. Борьбы тоже не было. Совсем.
«Вот и всё, – прошептал я и через несколько секунд повторил как можно тише: – Вот и всё». И удивился сам себе, ведь я – материалист. Почему живые всегда опасаются нарушить вечный покой мертвых, то есть, нарушить то, что остается единственным незыблемым и постоянным во всём этом мире?
И слышался мне голос. Но было ли это голосом внешним, или мысли оформились в чёткую словесную схему, или разум зашкалило – неизвестно.
Глазогорящей гиеной приволокутся худые времена. 
Небеса перекроют тучи, сквозь которые не сможет пробиться даже тонкий солнечный луч.
И всё покроет холод.
Он завладеет телами и душами, помыслами и стремлением.
Сильные погибнут, а слабые станут оплакивать их участь, но бороться не смогут.
Уделом человека сделается отчаяние.
Так свершится наступление мрака и беззакония, о котором твердили избранные, которым не верили. И только одинокие подвижники найдут в себе силы; но сначала им надо будет уйти, чтобы потом возвратиться.
И первыми оказаться под ударом.
В окошке розовел восток.
Посланники света уже скользили по хрусткому снегу, постепенно выметая ночь.