В осколках тумана

— Так странно… Мама всегда была очень энергичной. Поразительно энергичной для своего возраста. Она правильно питается и много двигается, работает на ферме. Конечно, ее физическое состояние изменилось. Кардинально изменилось. Я не знаю, может ли она больше двигаться, чем двигается сейчас. Сомневаюсь. Вряд ли ей нравится, что я ее мою, вожу в туалет. Она бы сама это делала, если бы могла. Что бы ни произошло, но ее тело словно раздавлено.
И душа.
— Мистер Рэдклифф сказал, что МРТ назначили на понедельник. Неплохо, правда, мам? — Джулия везет меня домой. — Заедем к Надин, надо забрать Алекса и Флору. — Она обращается со мной так, как я когда-то обращалась с ней, — терпеливо, чутко. Готовая защитить от всего мира.
Я размышляю о предстоящей томографии. Врач объяснил, что меня засунут в трубу и прибор сделает снимки моего тела, просканирует мозг, внутренние органы, сосуды, чтобы убедиться, что нигде нет кровотечений. И когда аппарат примется зондировать магнитным полем те уголки моего тела, которые никто никогда не видел, меня унесет шум. А потом мистер Рэдклифф изучит результаты и решит, что со мной приключилось. Правда, они не знают, что никакое сканирование ничего не даст и даже самый точный портрет моего естества не отразит того, что внутри.
Флора и Алекс вылетают из дома Надин и проворно забираются в машину. От них пахнет лимонадом и приторными конфетами. Обычно я напоминаю Джулии, чтобы она попросила Надин не закармливать моих внуков этой дрянью. А Джулия отвечает мне сердитым взглядом, намекая, чтобы я не вмешивалась, и объясняет, почему Эду и Надин нравится баловать племянников. Я извиняюсь, и мы весело смеемся. Теперь все изменилось. По дороге в Нортмир Алекс забрасывает мать новостями о расследовании Эда. Мальчик в восторге от деятельности своего дядя.
— Мам, дядя Эд разрешил мне прийти в участок и взять интервью у полицейских, чтобы подготовить заметку в школьную газету.
Алекс сидит сзади, и мне его не видно, но уверена, он так и сияет от восторга, наверное, уже спешно придумывает вопросы. Алекс твердо решил стать полицейским, когда вырастет. Эда он боготворит не меньше отца. Жаль, что с нами нет Марри, он бы сейчас обнял Джулию, поддержал, когда она столкнется с неизбежным. Я уже не смогу ей помочь. Впереди — пропасть, и если она рухнет на дно, никто не услышит ее криков.
— Алекс, ты не надоел дяде своими вопросами? — спрашивает Джулия в своей обычной нервной манере. Она и машину также водит.
— Ну, мама! — стонет он. — Дядя Эд мне все-все разрешает. И вот увидишь, он обязательно найдет того, кто убил Грейс.
— Грейс не умерла, — возражает Джулия и, наехав на рытвину, резко дергает руль, выравнивая машину. — Просто она в плохом состоянии, и я очень надеюсь, что дядя Эд поймает мерзавца.
— Пусть дядя Эд поймает его, а не то этот убийца сделает то же самое с тобой, бабушкой или Флорой.
— Хватит, Алекс! — взрывается Джулия, словно визит в отделении неврологии вконец истощил ее нервную систему. — Дети, бегите в дом, а я помогу бабушке.
Она отстегивает ремень безопасности и ведет меня в дом, а у меня из головы не выходят слова Алекса. Как объяснить, что уже слишком поздно?
 
Марри
Бессмысленно скрывать, что я натворил. Да, мы могли погибнуть. Прожорливая плита, больше похожая на топку, не оставила в каюте ни глотка кислорода, и дети, с трудом подняв тяжелый деревянный люк, выбрались на палубу, чтобы вдохнуть морозный вечерний воздух. Их легкие жадно втягивали кислород, а я спасся лишь потому, что они оставили люк открытым.
— Марри, как ты мог?! Они чуть не задохнулись! Ты безответственный, эгоистичный, бесполезный и… — Огневой вал ее гнева растворялся в ледяном воздухе.
Она не зашла в каюту, откуда несло вонью спиртового завода и жаром перегретой плиты, которую я разжег, чтобы детям было тепло. Вот и все. Я боялся, что, вернувшись домой, они будут жаловаться, что я едва не заморозил их. Но я нагрузился виски и заснул сидя прямо на полу, уронив на грудь голову и зажав меж коленей пустую бутылку. В четверть двенадцатого Джулия, от которой несло доктором Добряком, наконец ретировалась, волоча озадаченных детей. Я слышал, как они рассказывают ей, что точно видели в освещенной луной воде трех гигантских щук. Я посмотрел на небо — крики Джулии еще звенели в вечернем воздухе — и увидел, как луна ускользает за облако. Может, дети придумали щуку, так же как я придумал, что смогу о них позаботиться?
На работу я сегодня все-таки явился, хотя в голове такое ощущение, будто она пережила столкновение с ядром, которым сносят здания. Меня так и так скоро уволят. Любой человек в подобной ситуации не стал бы утруждаться, а сидел бы себе дома — из гордости, от стыда или просто из-за похмелья. Но я в отчаянии. Я должен все исправить. Если я сохраню работу, то, возможно, сохраню и семью.
— Фрэнч! — рявкает Шейла Хэнли, моя начальница и вездесущий демон. — Вот. Это на сегодня. — Она бросает на стол стопку папок, и от шлепка по моему телу пробегают волны дрожи. Я морщусь. — И выпей кофе. Смотреть страшно. — Ее лицо разрезает дьявольская ухмылка. Она ерошит мне волосы. — Ты же знаешь, как я тебя люблю!
— И тебе доброе утро, Шейла. Как всегда, чудесно выглядишь.
Она качает головой, и я понимаю, что лесть мне не поможет. Залитые лаком волосы напоминают камень. Накрахмаленная хлопковая блузка расстегнута слишком низко для дамы под полтинник. Талия неестественно перетянута. Высоченные шпильки и неизменная багряная помада. Шейла Хэнли, старший компаньон фирмы «Редман, Хэнли и Брайт», следит за собой.
— Дорожная авария, иск о разводе и взыскание долга. — Она поглаживает папки, словно это ее дети. — Сегодня у тебя не самый тяжелый день, правда, дорогой?
Чувствую себя расплющенным. И когда мне кажется, что хуже быть не может, в шкаф, именуемый моим кабинетом, заглядывает человек, которого я хотел бы видеть в последнюю очередь.
— Привет, Фрэнчи, давненько не встречались. Тебя что, выпустили из вытрезвителя?
Я набираю в грудь воздух и считаю до десяти.
— Ди-и-ик, [2] — тяну издевательски. Не глядя на него, открываю папки и притворяюсь, будто читаю. Изо всех сил стараюсь, чтобы чашка с кофе не дрожала в руке. Листаю бумаги.
— А где ты оставил свое корыто? На парковке? — Дик просачивается в кабинет и встает рядом с Шейлой. Оба нависают над моим столом. — Все-таки похмелье — редкая дрянь.
Рука таки затряслась, но я вовремя поставил чашку. В глазах все расплывается.
— Ричард, — киваю я, — ты, как обычно, удивительно остроумен.
Шейла ждет, когда я сорвусь.
— А как же ты добрался до работы? Я слышал, ты потерял права, — никак не угомонится Дик.
— Нет, ничего подобного. Видишь ли, я приехал на автобусе. Моя машина в ремонте. А на чем ты прибыл? На космолете?
— На новом «порше». Могу подбросить домой. Если обещаешь, что не наблюешь в машине. — Он широко улыбается.
— Ничего не обещаю, Дик. Доберусь на автобусе.
— Ну, дело хозяйское.
И Дик Порше удаляется в свой кабинет партнера — с огромным письменным столом и видом на город, — который принадлежал бы мне, если бы я не предпочел карьеру алкоголика.
— Итак, — произносит Шейла, закрывая дверь, — что происходит в Маррилэнде?
Я понимаю, что начальница настроена серьезно. Веки полуприкрыты, лицо заострилось, ладони уперты в талию. Шейла садится на краешек стола. За пять лет, что работаю в «Редман, Хэнли и Брайт», я так и не смог ее раскусить. Чаще всего это непреклонный юрист, королева судебного зала, но случается ей быть спокойной и собранной — в основном перед бурей. А еще я видел, какой по-матерински заботливой она бывает с юными девушками. Одно можно сказать наверняка: Шейла непредсказуема. Если бы я не уважал ее, то наверняка возненавидел.