Наследство колдуньи

Когда до Рошешинара оставалось несколько лье, Джем заставил себя забыть испуганное лицо женщины, которую преследовал в лесу. Осталось только воспоминание о ее головокружительной, несравненной красоте — словно шлейф духов, оставленный после себя прошествовавшей мимо прекрасной дамой. Он даже чуть было не забыл, что ему предстоит рассказать своему тюремщику правдоподобную историю о гибели Хушанга. Реальность настигла его возле потерны, у подножия импозантной многоугольной башни, обрамленной башнями меньшего размера и цилиндрической формы, из расположенных горизонтальными рядами многочисленных бойниц которых торчали орудия. Когда Джем проезжал через барбакан [14], один из стражников с удивлением спросил у него, где же Хушанг. Сохраняя каменное выражение лица, принц не удостоил солдата ответом. Джем поспешил подняться по крутому склону и, проехав через маленький внутренний дворик, оказался у круглого донжона, в котором размещался гарнизон замка. Он спрыгнул с коня и передал его конюхам расположенной неподалеку конюшни. Быстрыми шагами он поднялся по вырубленным в камне ступеням, которые привели его к прямоугольному жилому зданию. Хозяин замка, Барашим Альмань, отвел госпитальерам несколько просторных спален и парадных залов в западной части дома. В распоряжение Джема и его компаньонов было отдано восточное крыло, терраса которого нависала над защищавшей замок пропастью. Только вот кухней и помещениями первого этажа христианам и мусульманам приходилось пользоваться совместно.
Не позаботившись уведомить о мнимой смерти лучшего друга своих компаньонов, Джем по узким ступенькам поднялся во внешнюю башню, где располагался рабочий кабинет Ги де Бланшфора. Он знал, что в это время дня великий приор Оверни наверняка разбирает почту.
Ги де Бланшфор машинальным жестом разгладил свою подстриженную клином бородку, такую же, как у Джема, и встал ему навстречу. Было очевидно, что он не ожидал этого визита. Свой рассказ о трагической гибели Хушанга принц закончил, стоя у маленького окна и глядя невидящим взглядом на гору Мюзан. Ги де Бланшфор дружески приобнял его за плечи. Джем вышел из состояния задумчивости. Воспоминание о незнакомке продолжало его преследовать.
— Я разделяю вашу печаль, Зизим. Позволите ли вы мне отслужить по Хушангу заупокойную мессу?
Джем с удивлением воззрился на него.
— Сомневаюсь, что это придется по нраву вашим людям. Мои же будут молиться Аллаху.
Ги де Бланшфор не сдался.
— А что бы сказала ваша мать?
Ласковое лицо Сисек-Хатун возникло на мгновение перед глазами Джема. Здесь, в Рошешинаре, он ни разу не получил от нее новостей. И ни от кого другого. Госпитальеры сочли необходимым скрывать его местонахождение. И пока им это удавалось. Джем понурил голову.
— Она бы сказала, что в Царстве Всевышнего бедняк равен богачу, а мусульманин — христианину. Пускай будет месса, если это вам угодно. Я приду. Приду один, разумеется, но приду.
Принц отстранился немного и поклонился.
— С вашего позволения, великий приор, я удаляюсь. Я должен сообщить грустное известие своим и показать доктору поврежденное плечо. Эта ноющая боль оживляет воспоминания о том, что я не смог спасти друга. Брата…
Ги де Бланшфор ни на мгновение не усомнился, что душевная боль и страдания принцы наигранны.
* * *
Филиберу де Монтуазону долгий обратный путь тоже предоставил достаточно времени, чтобы перейти из состояния гнева к горькой задумчивости. Сначала все мысли его были о Филиппине, но потом вернулись к принцу Джему. Он уловил лишь несколько слов из их с Хушангом разговора, спрятавшись в кустарнике за поворотом дороги, по которой впоследствии ускакал Хушанг. Как будто бы было произнесено имя Мунии, однако он не был полностью уверен. Пусть даже Джему стало известно, что она не умерла, но зачем отправлять одного из самых верных своих воинов убивать египтянку? За поспешным отъездом Хушанга, бесспорно, скрывалось нечто иное. Но что? Если верить Гуго де Люирье, красавица Муния оказалась хитрой интриганкой. Быть может, перед тем как выдать госпитальерам планы супруга, она похитила у него и увезла с собой нечто ценное? Или принц считает, что она способна продать его сыновей Баязиду?
Подъехав к донжону, Филибер де Монтуазон принял решение. Могло статься, что Гуго де Люирье, сам того не зная, владел ключом к этой загадке, и до того, как сообщить великому приору о хитрости Джема, стоит поговорить с лейтенантом и проверить эту версию. Он прошел через сводчатую дверь в высокой стене и оказался в караульном помещении. В ответ на его вопрос солдаты ответили, что Гуго де Люирье уехал из замка в близлежащую деревню. Это его совсем не удивило. В поселении, помимо церкви, кладбища и домика священника, окруженных скромными жилищами местных жителей, имелась таверна, такая же унылая, как и ее постоянные посетители. И все же Гуго де Люирье часто отправлялся туда, чтобы немного развеяться. Окна в таверне, располагавшейся на холме, выходили в долину, и там приятнее было поиграть в карты и выпить пива, чем в зале освещенного факелами донжона. Разумеется, что и зелени в пределах замка было маловато, а скалы казались такими же облезлыми и черными, как и стены Рошешинара. На них даже трава не росла.
Филибер вернулся в конюшню за своей лошадью, которую, к счастью, еще не успели расседлать. Таверна ничем не отличалась от окружавших ее приземистых домов с крышами из кровельного сланца, если не считать вывески с названием — «Сухая глотка», раскачивавшейся под порывами сильного ветра над сводчатой дверью. Филибер де Монтуазон привязал коня к металлической скобе у входа рядом с тремя другими лошадьми, выдававшими присутствие в заведении его приятелей. Дверь была приоткрыта. Он толкнул ее ногой и оказался в скромно обставленном зале с глинобитным полом. Из мебели здесь имелся шкаф, заставленный под завязку глиняными кубками и кувшинчиками, и несколько столов и лавок. У одного стола клевали носом двое стариков, пришедших убить время и вспомнить о былом. Филибер де Монтуазон подошел к окну, возле которого устроились за столом Гуго де Люирье, Бертран Гранжан и Абеляр Вари, прибывшие вместе с ним девять месяцев назад в Рошешинар.
— Ну что, набегался за своей красавицей? — весело приветствовал его лейтенант.
Филибер не ответил на реплику. Заказав апатичному краснолицему хозяину заведения пинту пива, он присел за стол.
— Есть новости, мессир? — задал вопрос Гранжан. Рука его застыла над деревянным стаканчиком для игры в кости.
Филибер де Монтуазон кивнул. Дождавшись, пока трактирщик принесет пиво, он рассказал о побеге Хушанга и выводах, к которым пришел. Гуго де Люирье погрузился в раздумья. Ловкость, с которой египтянка и ее сообщник обвели его вокруг пальца, глубоко уязвила его гордость. Стоило этим двоим покинуть Родос, как Гуго де Люирье призвали к Великому магистру ордена госпитальеров. Пьер д’Обюссон обвинил его во лжи и потребовал объяснений. Гуго де Люирье упрямо придерживался своей версии событий. Ангеррана он постарался представить плутом и обманщиком, к которому никогда не питал доверия. Он даже приписал ему свои собственные планы по поводу детей Джема. И все же он не мог сказать с уверенностью, что Пьер д’Обюссон ему поверил. Когда же Гуго де Люирье попросил разрешения преследовать Ангеррана де Сассенажа, Великий магистр ответил отказом и заявил, что у него есть срочное письмо к Ги де Бланшфору, а поскольку осенью на Средиземном море часто случаются штормы, он предпочел бы, чтобы Гуго де Люирье отправился во Францию немедленно.
«Что до этого шевалье де Сассенажа, он уже далеко, и нам нет до него дела, — сказал Пьер д’Обюссон. — Как и всем христианам на мусульманской земле, ему придется преодолеть много трудностей, не говоря уже о том, чтобы обмануть Кейт-бея!»
И Гуго де Люирье вернулся во Францию. Дел у него здесь никаких не было, зато времени поразмышлять о причинах провала своих планов — предостаточно. Пока трое его товарищей в задумчивости созерцали пейзаж за окном, он старался вспомнить что-нибудь, что могло бы объяснить отъезд турка.