Наследство колдуньи
— Ты ничего необычного не заметил среди вещей Мунии на корабле? — спросил у него Филибер де Монтуазон, нарушая молчание.
— Ничего. Обычные женские безделушки. В монастыре — то же самое. Поверь мне, на корабле, в качку, и когда она пыталась вырваться, я много раз разбрасывал ее вещи по всей каюте… — с усмешкой сказал он и вдруг запнулся. Он кое-что вспомнил.
— Что ты вспомнил? — спросил Вари, правильно истолковав эту паузу в рассказе.
— Странный флакон. Она рассматривала его в последнюю нашу встречу. Это было в монастыре, куда я поместил ее под надзор настоятельницы, моей кузины. Заплатив приличную сумму, я добился, чтобы ей запретили общаться с другими монахинями на то время, пока она будет готовиться к крещению. Она спала в уединенной келье, в которую я в любое время мог войти через потайную дверь. В тот вечер она сидела на соломенном матрасе. Мое появление оказалось для нее неожиданностью. Увидев меня, она сразу спрятала флакон в рукав, вскочила на ноги, отступила в глубь комнаты, а потом бросилась ко мне с мольбами оставить ее в покое. Я только что получил от Великого магистра разрешение на ней жениться, поскольку, как ты, Филибер, должен вернуться в наследное имение и оставить потомство. План казался мне идеальным. Баязид дорого заплатил бы за эту дрянную девку и за сведения, где и с кем находятся сыновья Джема.
Он сделал глоток, чтобы промочить горло, и продолжал рассказывать:
— Когда я объявил ей о нашем грядущем бракосочетании, египтянка превратилась в фурию и мне пришлось как следует ее проучить. Теперь я вспоминаю, что, когда я уложил ее под себя, флакона у нее в рукаве уже не было.
— Почему он показался тебе странным? — спросил Филибер де Монтуазон.
Гуго де Люирье сдвинул брови, пытаясь в подробностях вспомнить ту сцену.
— Он был ярко-синего цвета, пирамидальной формы и имел любопытную оправу. Могло показаться, что он обернут в тонкую серебристую паутину. Муния с любопытством его рассматривала, поворачивая в пальцах так, чтобы на него падал свет от лампы.
— И тебе не захотелось рассмотреть его поближе?
— Этой сучке удалось отвлечь мое внимание. За дверью раздался шорох. Наверное, кто-то из монахинь услышал ее крики. Я надел штаны и поспешил уйти. На следующий день Ангерран де Сассенаж увез ее, — со вздохом закончил Гуго де Люирье.
Филибер де Монтуазон постучал пальцами по столу. Губы его сжались.
— Думаю, пришло время мне увидеться с этим моим сынком и его спутницей. Будет полезно узнать правду об этой истории, а они наверняка смогут нас просветить. Кроме того, когда парень окажется в наших руках, мне будет легче заставить Жака де Сассенажа и страстную Сидонию благосклонно взглянуть на мое желание с ними породниться, даже если мой план не сработает.
— А что будет с девкой? — спросил Гуго де Люирье, жадно прищуриваясь.
Филибер де Монтуазон улыбнулся своей обычной жестокой улыбкой.
— Когда она все расскажет, ты ее получишь и сделаешь с ней все, что захочешь. Догоните Хушанга и следуйте за ним. Но помните, он очень умен и хитер. Заподозрив погоню, он от вас избавится.
— А как быть с Ги де Бланшфором? — спросил Абеляр Вари.
— Сомневаюсь, что Джем сказал ему правду. Я придумаю причину, которая якобы вынуждает вас покинуть Рошешинар. Я слишком уважаю великого приора, чтобы скомпрометировать его нашими планами. Не говоря уже о том, что флакон может оказаться пустой безделушкой и дело вовсе не в нем. Если по следам турка пойдет еще кто-то, кроме нас, мы никогда не узнаем правды. Нет! Ни Джем, ни Ги де Бланшфор не должны знать то, что знаем мы!
Глава 14
«Я слишком переутомилась!» — подумала Альгонда и подхватила обеими руками живот.
Она сделала все, что от нее зависело, чтобы буквально за несколько минут переодеть и причесать Филиппину.
«Нужно потерпеть еще немного, — сказала она себе. — Еще несколько дней, и дитя родится доношенным. И тогда с ним уже точно не случится никакой беды…»
Согласно указаниям Мелюзины, оправившись после родов, Альгонде предстояло перетереть в порошок яйцо, которое она спрятала на старой голубятне. Эликсир Древнейших лишил его пагубной силы, поэтому она сможет без страха съесть половину порошка и продемонстрировать Марте свою притворную покорность. Все шло так, как было задумано. У нее, Альгонды, нет повода волноваться…
Молодая женщина буквально рухнула в свое кресло. Низ живота обжигало болью. Она едва удержалась, чтобы не закричать, и перенеслась мыслями к Филиппине, которая до сих пор не вернулась. Прошло несколько минут. Альгонда знала, что в это время Франсин, одна из служанок, обычно приносит ей бульон. Снедаемая завистью и злостью, она старалась не смотреть на Альгонду. Как и остальная челядь, она старалась выглядеть услужливой только в присутствии Филиппины, в остальное же время давала Альгонде почувствовать всю силу своей ненависти, растущей день ото дня. И Альгонда ни на нее, ни на других не сердилась. Разве не считала она сама несправедливыми привилегии, которые даровала Марте Сидония? Господи, как же далеки теперь казались те дни… На глаза молодой женщине навернулись слезы, однако она приложила все усилия, чтобы не заплакать. Ребенок опустился в ее лоне, и нижняя часть живота словно бы потяжелела еще больше. Альгонда ощущала себя некрасивой и неловкой в этом корсете из лишнего веса, который к тому же делал ее до крайности уязвимой. Если бы кому-нибудь пришло в голову с ней разделаться, то это не составило бы большого труда, до того ее движения стали неуверенными, да и давались с трудом.
Альгонда медленно, с усилием приподняла ноги и положила их на обитый тканью табурет. Боль в низу живота усилилась.
Альгонда сжала зубы. Если повезет, скоро боль успокоится. Осталось потерпеть всего неделю! Всего неделю, и ребенок родится здоровым и вовремя. Она попыталась унестись мыслями из неповоротливого тела, чтобы найти успокоение в созерцании своих близких в Сассенаже, но не смогла увидеть их лица, уловить мысли. Создавалось впечатление, что дочь закрывала их от нее, словно сама она питалась мыслями и эмоциями тех, кого Альгонда так любила… Жерсанда, по своему обыкновению, довольно часто писала дочери письма, полные добрых и ободряющих слов, но о Матье из них Альгонда узнавала совсем мало. И лишь в одном своем послании ее мать намекнула, что юноша много времени проводит с Фанеттой, их общей подругой детства. Но насколько они стали близки? Альгонда прекрасно знала, что Фанетта всегда была влюблена в Матье. Нужно было быть слепой, чтобы этого не увидеть. Что, если девушка решила воспользоваться отсутствием Альгонды, чтобы очаровать Матье? Альгонда терзалась ревностью, и в то же самое время пыталась убедить себя, что предпочла бы узнать, что Матье женился на другой, чем что он стал лесным разбойником. И в том, и в другом случае он был бы для нее потерян. Но, быть может, не навсегда? Однажды они обязательно встретятся, но когда этот день придет? Не получится ли так, что они проживут друг без друга лучшие годы своей жизни?
В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в комнату вошла Франсин. Она поставила серебряный поднос на столик возле кресла так же неосторожно, как обычно. Маневр был рассчитан верно: несколько ложек бульона пролились на кусок сладкого пирога с сушеными фруктами. Мелкая месть! Одно слово Филиппине, и Франсин бы строго наказали. Однако она чувствовала, что Альгонда не станет жаловаться. Так и случилось: Альгонда, как обычно, сделала вид, что ничего не заметила. В здешнем мире у нее остались только враги. Альгонда знала, что сильна духом, однако временами ей начинало казаться, что бремя, которое она взвалила на свои плечи, слишком тяжело. Она подождала, пока Франсин выйдет, и заставила себя поесть. Боль повторялась с равными интервалами, отбивая аппетит.
Она доедала последний кусок своего мокрого от супа пирога, когда дверь открылась. Новый посетитель даже не дал себе труда постучать. Альгонда машинально повернула голову и подавилась недожеванным куском, увидев, что в комнату вошла Марта и заперла за собой дверь.