Покинутый (ЛП)

от Лусио? Но тут раздался мушкетный выстрел и вокруг нас полетели щепки. Один
повстанец упал — пуля мушкета влетела ему в глаз, и я нагнулся к другому повстанцу,
будто бы заслоняя его от выстрелов, и вогнал ему в сердце нож. Это был приятель Лусио,
как я через мгновение понял.
- Он погиб, — сказал я Лусио и выпрямился.
- Нет! — у него брызнули слезы.
Неудивительно, что ему доверяли только кормить животных, подумал я, если он
исходит слезами по каждому убитому в бою товарищу.
Сарай пылал уже целиком. Двое повстанцев, видя, что спасти из огня ничего
нельзя, бросились наутек и, сломя голову промчавшись по двору, растаяли в темноте.
Следом бежал еще какой-то повстанец, а на другом конце двора генуэзцы уже поджигали
факелами усадьбу.
- Мне надо дождаться Мико, — крикнул Лусио.
Я понял, что Мико — это его ассасин-телохранитель.
- Он же все равно сражается. Он просил меня, как члена Братства, позаботиться о
вас.
- Вы не путаете?
- Настоящий ассасин во всем сомневается, — сказал я. — Мико учил вас на
совесть. Но мы не на лекции по догматам нашей веры. Надо бежать.
Он упрямо покачал головой.
- Назовите пароль, — настаивал он.
- Мы действуем во тьме, но служим свету.
Наконец-то я, вроде бы, вошел в достаточное доверие, чтобы Лусио последовал за
мной, и мы стали спускаться по склону: я, ликующий, что, слава богу, я его все-таки
уломал, и он, все еще не вполне убежденный. Внезапно он остановился.
- Нет, — покачал он головой. — Я не могу так — не могу бросить Мико.
 Приехали, подумал я.
- Он велел бежать, — сказал я, — и встретиться с ним на дне оврага, где стоят наши
лошади.
У нас за спиной, на дворе усадьбы, бушевало пламя и слышались звуки
затихавшего боя. Солдаты добивали последних повстанцев. Неподалеку громыхнул
камень, и пробежали еще два повстанца. Лусио увидел их и попытался окликнуть, но я
зажал ему рот.
- Нет, Лусио, — прошептал я. — За ними появятся солдаты.
У него распахнулись глаза.
- Это мои товарищи. Мои друзья. Я должен быть с ними. Мы должны убедиться,
что Мико в безопасности.
Откуда-то сверху донеслись чьи-то мольбы и визг, и у Лусио глаза заметались от
противоречивых мыслей: с кем он — с друзьями, оставшимися на вершине, или с теми,
кто удирает? Во всяком случае, я видел, что со мной ему идти не хочется.
- Чужестранец… — начал он, а я подумал: «Вот как, уже и чужестранец».
- Я благодарен, за все, что вы сделали, за всю вашу помощь, и надеюсь, что мы еще
встретимся в более подходящей обстановке — и тогда, наверное, я выражу мою
благодарность более основательно — но сейчас я должен помочь своим.
И он было шагнул по склону вверх. Придержав его за плечо, я вернул его на
прежнее место, рядом со мной. Он стиснул челюсти и попытался вырваться.
- Погодите, Лусио, — сказал я, — послушайте. Меня послала за вами ваша мать,
чтобы я отвез вас к ней.
Он попятился.
- О нет, — сказал он. — Нет, нет и нет.
На такой эффект я не рассчитывал.
Мне пришлось карабкаться по косогору, чтобы поймать его. Он выдирался.
- Нет, нет, — кричал он. — Я не знаю вас, отстаньте от меня.
- Да ради бога, — сказал я и, признав свое поражение, стиснул его мертвой хваткой
и давил все сильнее и сильнее, пока не перекрыл ток крови через сонную артерию — не
так, чтобы совсем его уморить, а просто чтобы вызвать обморок.
А потом я перекинул его через плечо — тоненького, как стебелек — и понес его
вниз, держась подальше от последних повстанцев, спасавшихся бегством от солдат, и
удивляясь самому себе: почему бы мне было не нокаутировать его сразу.
3 
Я остановился на краю ущелья, положил Лусио на землю, отыскал веревку,
закрепил ее и свесил в темную пропасть. Потом с помощью ремня Лусио я связал ему
руки, провел другой конец под его бедра и завязал так, чтобы его обмякшее тело можно
было подвесить мне за спину. А потом я стал медленно спускаться по веревке вниз.
Примерно на середине спуска тяжесть стала невыносимой, но к этому
обстоятельству я был готов и, цепляясь как следует, добрался до отверстия в скале,
которое вело в темную пещеру. Я прокарабкался внутрь, свалил с плеч Лусио и ощутил,
как благодатно расслабляются мои мускулы.
Прямо передо мной раздался какой-то шум. Как будто что-то сдвинулось, а потом
щелкнуло. Так щелкает готовый к бою спрятанный клинок ассасинов.
- Я знал, что ты придешь сюда, — произнес голос, голос Мико, ассасина. — Я знал,
что ты придешь, потому что и я поступил бы так же.
И он кинулся из глубины пещеры на меня, остолбеневшего и потрясенного. Я
успел выхватить свой короткий меч и они столкнулись: его клинок, нацеленный в меня,
как коготь, и мой меч — они столкнулись с такой силой, что меч вылетел у меня из рук и,
рыбкой скользнув к обрыву у входа, канул в черную бездну.
Мой меч. Отцовский меч.
Но стенать по нему было не время, потому что ассасин снова надвигался на меня, а
он был умелый, изощренный воин. На крохотном пятачке, безоружный, я был обречен.
Фактически, все, что у меня оставалось, это…
Везение.
И мне повезло, потому что я прижался к стенке пещеры, а он чуть-чуть не
рассчитал и не удержал равновесия. В других декорациях, с любым другим противником
он бы успел извернуться и довершил убийство, но других декораций не было, а я не
любой противник — я заставил его сполна расплатиться за этот мизерный промах. Я
прильнул к нему и подхватил его руку, не дав вернуть равновесие, чтобы он тоже
свалился в бездонную темноту. Но он вцепился в меня и потащил к обрыву у входа, так
что я заорал — от муки и от бесплодных усилий задержать свое сползание к пропасти. Я
лежал на животе, смотрел вниз и видел его — одной рукой цеплявшегося за меня, а
другой тянувшегося к свободному концу веревки. Я ощутил крепление спрятанного
клинка, дотянулся другой рукой и стал неловко расстегивать крепление. Смысл моих
действий дошел до него слишком поздно, он перестал тянуться к веревке и изо всех сил
пытался теперь помешать мне расцепить крепление. Несколько мгновений мы хлопали
друг друга по рукам, не давая коснуться клинка, который, когда я расцепил первую
защелку, скользнул выше его запястья, а ассасин стал болтаться из стороны в сторону, и
положение его ухудшилось. Большего мне не требовалось, и с отчаянным воплем
последнего усилия я расцепил последнюю защелку, высвободил крепление и тотчас
ущипнул его руку, цеплявшуюся за мое запястье. Боль и отсутствие надежной тяги
наконец-то заставили его упасть.
Он исчез во тьме, и я молился, чтобы при падении он не покалечил мне стоявшую
внизу лошадь. Но я ничего не услышал. Вообще ничего, даже звука падения. Но зато я
увидел, как натянулась и задрожала веревка, и я подался вперед, напрягая зрение и
вглядываясь в темноту, и в награду увидел Мико — чуть ниже меня, живехонького и уже
карабкающегося по веревке наверх, ко мне.
Я дотянулся до спрятанного клинка и подвел его под веревку.
- Если полезешь дальше, я перережу веревку, и ты разобьешься, — прокричал я.
Он забрался уже так высоко, что когда он глянул вверх, на его лице я заметил
нерешительность.
- Не стоит погибать так глупо, приятель, — добавил я. — Спускайся вниз и живи,
как-нибудь потом додеремся.
Я демонстративно смерил взглядом длину веревки, и он остановился, глянул вниз,
в темноту, дна у которой и не предвиделось.
- У тебя мой клинок, — сказал он.
- Трофей победителя, — пожал я плечами.
- Может, встретимся, — предложил он, — и я заберу его.