Ядовитый цветок

— Умоляю, скажите правду — это так ужасно? — Он коснулся пальцем слегка приплюснутого носа и поморщился от отвращения, словно раздавил червяка.
— Да нет же, нет! Подойдите сюда, мистер Немо. Ближе… Так странно видеть ваше лицо без маски бинтов… Я уже не смогу откровенничать с вами. — Сандра печально посмотрела в глаза присевшему рядом с ней на корточки Берту. Этого человека она совсем не знала.
— Глупости. А знаете, как мне больно сгибать это чертово колено, но я сижу у ваших ног и думаю: «Друг, это твой добрый друг, старик. Так взвали же на него кучу своих проблем».
Сандра улыбнулась:
— Давай, Немо. Нам пора перейти на «ты». Кажется, больше такой возможности не будет. Меня зовут Сандра.
— Я знаю, Фея. Давно знаю. — Он виновато опустил глаза. — Доктор Вальнер завтра собирает консилиум. Если они найдут меня пригодным к вольной жизни — вечером мы с Моной уедем. Это не далеко — у нас дом под Лозанной. Но они сочтут меня здоровым, непременно сочтут. Иначе я уеду больным. Берт засмеялся.
— А у тебя чудесная ямочка на щеках. И вообще — обаятельнейшая улыбка.
— Не сыпь мне соль на раны, Фея. Осталась только одна ямочка, вторая погибла под шрамом. А улыбаться так больно, точно я получил хороший нокаут… Вообще-то я побывал в разных переделках. Были и покруче этой, но обходилось без урона моей красоте — череп трескался, конечности ломал, ребра, но вот чтобы так… — Он поморщился, строя невероятные гримасы.
— Что за глупости, Берт! Герой скоростных трасс копается в своей внешности, словно кокетливая девица. У Бельмондо, к примеру, куда меньше оснований для любования собой и это не помешало ему стать кумиром дам.
— Надеюсь, Мона будет говорить то же самое. — Берт с ожесточением хрустнул веткой, отшвырнув вниз обломки.
— А здорово, наверно, так любить… Чтобы хотелось быть прекрасным, сильным, вообще — достойным своего возлюбленного… Твоя жена — счастливая женщина.
— Я ей обязательно передам. Сегодня мы ужинаем в городе — отмечаем мое превращение из снеговика в чудовище. — Берт подмигнул карим, щурящимся на солнце глазом. — Думаю, я вернусь не ранее, чем к завтраку.
— Ясно. Романтическое рандеву.
— Да что там тебе ясно, Фея! — Берт потрепал её по щеке и она отпрянула от неожиданного прикосновения. — Вам, волшебницам, воздушным существам, не понять всей греховности плотских созданий… — Он поднялся, размял ноги и повел плечами, проверяя упругость мышц. — А как приятно грешить, детка!.. И зачем я все это говорю девице?
— Наверно, для того, чтобы я завидовала весь вечер, сидя здесь одна, и пытаясь рассмотреть в далеком Гриндельвальде фигурки счастливых влюбленных…
— Но скорее — счастливого обжоры! Как же мне не терпится обглодать кость барашка, испытывая на прочность свою починенную челюсть и запить сильно поджаренное, переперченное, сочащееся кровью мясо хорошим вином! Извини, Фея. Ты тоже любишь мясо? Ах, конечно, я идиот! Я привезу тебе чудесные пирожные…
— Послушай, а ты нервничаешь, герой. Истоптал всю лужайку, издергался, все время щупаешь нос и залатанную челюсть. Смелее — она сумеет разглядеть своего прекрасного принца.
Ухватившись здоровой рукой за спинку кресла Сандры, Берт прокатил его вокруг себя. Альпийская панорама мелькнула перед Сандрой, напомнив что-то детское, радостное. «Как на карусели», — подумала она, подняв на Берта благодарный взгляд.
— Спасибо, что показал мне, как надо бороться и хотеть. Это уже много…
— Я же обещал научить… — Нахмурился Берт — Научить тебя любить жизнь и не упускать возможности сделать ее… ну, как бы тебе сказать — поудобнее в эксплуатации.
— Это говорит конструктор, имеющий дело с послушными механизмами. А я, увы, не слишком благодарный материал для совершенствования… Знаешь, что сказал доктор Вальнер коллегам после моего осмотра? — «Сплошной нонсенс». Сандра засмеялась. — Надеялся, что я не пойму.
Берт нагнулся к ней, опершись руками о подлокотники:
— Вот что, Фея, быть аномалией, конечно, лестно. Но я предпочел бы увидеть тебя в следующий раз нормальной, здоровой девахой. Договорились?
Сандра усмехнулась:
— Постарайся сам не очень-то дрожать, оптимист. У тебя от напряжения даже желваки на скулах ходят.
— Да, я боюсь, Сандра! Я ни разу не трясся перед стартом. И не помню, что чувствовал накануне первого свидания. Но этот вечер я запомню! — Он победно поднял сжатый кулак, салютуя оставшейся на площадке Сандре.
«Я тоже», — прошептала она вслед удаляющейся по аллее прихрамывающей фигуре.
Она осталась одна, пытаясь восстановить в душе прежний покой и смирение, ту холодную пустоту, которая царила в ней до встречи с Бертом. Всматриваясь в огни вечернего города, далекие и крохотные, Сандра старалась не думать о паре влюбленных, прижавшихся друг к другу в теплом сумраке неведомого ей гостиничного номера.
Вздрогнув от вечерней прохлады, она плотнее закуталась в толстый вязаный жакет. Клетчатый плед, укрывающий ноги, приятно грел колени. На мгновение ей показалось, что она может встать и спокойно уйти на послушных, надежно держащих тело ногах. Сандра в волнении насторожилась, откинула плед, напряглась, присматриваясь к коленям, помеченным белыми кривыми насечками шрамов. Когда-то рубцы, оставленные ожогами, были толстыми и багровыми, как те, что обезобразили лицо Берта. Теперь их почти не видно, а спортивные туфли, стоящие на ступеньке, кажется, вот-вот готовы ступить на каменные плиты, покрывающие площадку. До чего же безжалостна обманчивая иллюзия! Спина Сандры покрылась испариной, но ни одна мышца ног даже не напряглась. Стукнув кулаками по бесчувственным коленям, Сандра бессильно откинулась в кресле.
В тот день, когда она пришла в себя после катастрофы, врачи с преувеличенной радостью сообщили ей, что огонь, к счастью, успел повредить только ноги, пощадив лицо и тело. Боже, кому понадобилось сохранять её лицо!
Как часто потом Сандра жалела о том, что ожоги не уничтожили этот ужасный, загнутый книзу нос, тонкие, тоскливо изогнутые губы… Вдобавок, после сотрясения мозга ей пришлось одеть очки и целый год отращивать опаленные волосы. Уродство в шестнадцать лет… Разве можно когда-нибудь смириться с тем, что у молодой женщины, обнимающей сейчас Берта, — лицо удивленной Барби, нежной куколки, вдохновляющей на любовные грезы, а прикованная к креслу никому не нужная инвалидка способна вызывать лишь сострадание. Ей вдруг захотелось одним движением кнопки направить свое кресло под откос, мчаться вниз, теряя рассудок от ударов и раствориться в темноте, опустившейся над засыпающим городком…
…Светлую фигуру среди деревьев Сандра заметила издали — медсестра, конечно же, кинулась на поиски запропастившейся пациентки. Она поторопилась скрыться в кустах и притвориться спящей.
— Эй, Фея, где ты? Не прячься же, я нюхом чую — ты здесь. Явись, светлейшая, мистера Немо пора расколдовать.
— Что стряслось? А где обещанные пирожные? — Выехав на площадку, Сандра с недоумением рассматривала Берта.
Прислонившись к столбу, он зло смотрел на бьющуюся в свет фонаря мошкару.
— Меня прогнали. Мона не поверила твоим сказкам. Она сказала, что её муж — круглый идиот и трус. Потому что занимается черт знает чем, рискуя оставить её вдовой… А ещё она утверждает, что я превратился в урода. «Перед камерами фоторепортеров тебе теперь лучше позировать спиной», сказала Мона, имея часть тела пониже спины… А я несся к ней, как эти полуслепые мотыльки на гибельный свет.
— Ужасно… — Выдохнула Сандра, сжавшись в своем кресле. — Я думала, вы доедаете десерт.
— Черта с два» Я голоден как волк. Мы орали друг на друга, сидя в автомобиле, пока Мона не сбежала… — Берт сжал зубы и с ненавистью посмотрел вокруг. — Дерьмо, чертово дерьмо! Как же я презираю все это. Отшвырнув трость, он повернулся спиной к Сандре и облокотился на парапет.
Она молчала, испытывая вместо сочувствия неподдельную радость: его свидание не состоялось! Он вернулся и он — с ней!
— Если честно, я рада, что ты вернулся. Хотя это и подло. Но мне было очень одиноко и я страшно завидовала… Всем, кто сейчас там, в городе, в нормальной человеческой жизни, жует, обнимается, танцует…