Последняя звезда

«Еще тампон. Надо заткнуть рану наглухо. Если пуля задела артерию…»
Вынимаю палец из раны. Дамбо воет, как банши, и я зажимаю ему рот. Действую быстро и жестко. Заталкиваю в рану еще один тампон. Дамбо дергается и беспомощно рыдает. Я лежу рядом на боку – ногу закинул Дамбо на талию, чтобы удержать на месте – и шепчу:
– Еще разок, Бо. Уже почти закончил…
Все, дальше тампон не протолкнуть, он торчит. Зубами рву бинт и накладываю повязку, потом перекатываюсь на спину и с силой втягиваю воздух. Возможно, сделано слишком мало и слишком поздно. Рыдания Дамбо переходят в скулеж. Я чувствую, как его трясет. Он впадает в шоковое состояние.
Снова роюсь в аптечке. Теперь нужно найти обезболивающее. Дамбо умирает. Тут у меня нет никаких сомнений, но я хотя бы облегчу ему уход. Разрываю упаковку, где шприц-тюбики с морфином, и колю Дамбо в бедро. Эффект мгновенный. Мышцы Дамбо расслабляются, рот приоткрывается, дыхание замедляется.
– Видишь? Все не так плохо, – говорю я, будто подытоживая спор. – Я вернусь за тобой, Бо. Найду этого гада и вернусь.
«Зомби, малыш, ты все-таки сделал это».
Обещание – как смертный приговор, захлопнутая дверь камеры, камень на шее.
 
16
 
Снова выползаю из-за стойки, теперь уже за своей винтовкой. Мой арсенал: винтовка, пистолет, нож и пара световых гранат. И еще кое-что, самое важное оружие: переполненное яростью сердце. Я отправлю эту сволочь в «любимый» городок Дамбо.
На карачках ползу по коридору к аварийному выходу. («Внимание! Сработает сигнал тревоги!») Дальше – на боковую улицу под холодные звезды. Впервые после убийства моей семьи я один. Правда, в этот раз я не убегаю. Это больше не повторится.
Двигаюсь на восток. Через квартал снова поворачиваю на север, иду параллельно Главной улице. Еще два квартала, там пересеку Главную и зайду стрелку в тыл. Если только он не успел перейти улицу, чтобы закончить начатое.
«Это не обязательно глушитель. Стрелять мог простой гражданский, который выучил первый урок последней войны».
Впрочем, это все равно.
В конспиративном доме Кэсси рассказала мне, как однажды наткнулась на солдата в ночном магазине. Она забрела туда в поисках провизии. И она его убила. Подумала, что он потянулся за оружием, а вместо оружия оказалось распятие. Это разрывало ей сердце. Она не могла избавиться от этих воспоминаний. Парень, наверное, подумал, что он самый счастливый сукин сын на Земле. Один, без товарищей, тяжело ранен. Ему оставалось только ждать, когда придет помощь. А помощь могла и не прийти. И тут вдруг неизвестно откуда появляется эта девчонка. Он спасен. А девчонка поднимает винтовку и превращает его грудь в решето.
«Ты не виновата, Салливан, – сказал я. – У тебя не было выбора».
«Чушь собачья, – огрызнулась Кэсси. Она часто на меня огрызалась. Ну, не только на меня. Кусачая девчонка. – Это ложь, которую они нам навязывают, Пэриш».
Снова на Главную. Выглядываю из-за угла, смотрю на кафе. Напротив него – трехэтажный дом. Окна на первом заколочены, на следующих двух – разбиты. В окнах и на крыше темно, в окуляре ни одного зеленого пятнышка. Несколько секунд наблюдаю за фасадом. Я знаю, что делать дальше. Здание надо зачистить. В лагере мы тысячу раз отрабатывали действия в подобной ситуации. Только тогда мы работали всемером: Кремень, Умпа, Рингер, Чашка, Кекс, Дамбо… А сейчас я один.
Пригнувшись, перебегаю Главную улицу. Все тело покалывает в ожидании снайперской пули. Кому пришла в голову гениальная мысль идти напрямик через Эрбану? Кто назначил этого парня командиром?
Не останавливаться, не терять бдительности, проверить окна наверху, дверь внизу. Повсюду мусор и битые стекла, асфальт скользкий от нечистот, в маслянистых черных лужах отражаются звезды. Прохожу квартал и сворачиваю на юг. Нужное здание прямо по курсу в конце квартала. Заставляю себя замедлить шаг. Нас учили жить настоящим моментом, но мой настанет только после того, как я уничтожу стрелка. Продолжать поиски Рингер и Чашки? Отнести Дамбо обратно в конспиративный дом? Или оставить его в кафе и забрать на обратном пути из пещер?
Вот и конец квартала. Пора нанести визит. Как только я зайду в дом, обратного пути уже не будет.
Через разбитую витрину проникаю в вестибюль банка. Пол устлан ковром из депозитных квитанций, брошюр и старых журналов. Тут же валяется разорванный баннер «Наши самые низкие ставки!». И купюры разного достоинства – среди пятерок и десяток попадаются сотни. Еще один урок, который я усвоил после вторжения: «Деньги это что угодно, но не корень всех бед».
Сырой прогнивший ковер чавкает под ногами. За тридцать секунд осматриваю все помещение – чисто.
Напротив лифта нахожу дверь на лестницу. Открываю. Видимость нулевая, но свет включать рискованно. С тем же успехом можно выкрикнуть свое имя или, например: «Эй, приятель, я тут!» Дверь с легким щелчком закрывается у меня за спиной, и я оказываюсь в кромешной темноте.
Одна ступенька вверх, пауза, прислушиваюсь, следующая ступенька, пауза… Здание постанывает, как оседающий старый дом. Холодная зима плюс поврежденные трубы в стенах, и в результате вода просачивается в штукатурку, замерзает и ломает, разрывает «кости и сухожилия» здания. Если иные не начнут бомбить через четыре дня, Эрбана разрушится сама, без посторонней помощи. А через тысячу лет оставшийся от города прах уместится на ладони.
Первый пролет, второй этаж. Продолжаю подниматься, держась одной рукой за металлические перила. Шаг, пауза, шаг. Я решил начать с крыши, а потом уже прочесать здание сверху вниз. Вряд ли он свил гнездо на крыше; мы с Дамбо сидели у стойки, угол обзора был бы слишком острым. Скорее всего, снайпер засел на втором этаже, но я не собираюсь ничего пропускать и буду действовать методично, шаг за шагом.
Я чую его на втором этаже, на повороте лестницы. Этот запах ни с чем не спутаешь. Запах смерти. Наступаю на что-то маленькое и мягкое. Наверно, дохлая крыса. В тесном замкнутом пространстве запах становится невыносимым. У меня слезятся глаза, комок подкатывает к горлу. Еще одна веская причина уничтожить все города – это самый быстрый способ избавиться от вони.
Поднимаю голову и вижу под дверью тонкую, как бритва, полоску золотистого света. Мать твою, что за черт? До чего же наглая мразь.
Прижимаю ухо к двери. Тишина. Все, казалось бы, очевидно, но я не знаю, что делать дальше. На двери может быть установлена растяжка. Или свет – хитрость, чтобы заманить меня в ловушку. Или дверь «заряжена» так, чтобы произвести шум в момент открытия. Для таких мер предосторожности вовсе не обязательно быть глушителем.
Берусь за холодную металлическую ручку. Настраиваю окуляр и замираю на месте.
«Не входишь, Пэриш… врываешься».
Но самое тяжкое – это не ворваться в закрытую комнату. Самое тяжкое – это секунда перед тем, как броситься на дверь.
Распахиваю ее, резко поворачиваюсь влево, потом шаг в коридор и поворот вправо. Не звякнул колокольчик, не загремели разбросанные по полу консервные банки. Дверь на смазанных петлях бесшумно закрывается у меня за спиной. Мой палец вздрагивает на спусковом крючке – на стене появляется тень, ее отбрасывает небольшое рыжее пушистое существо с полосатым хвостом.
Кошка.
Она стрелой вылетает в коридор через открытую дверь, откуда льется золотистый свет, который я заметил с лестницы. Медленно иду на него. Запах гнили перебивают два других: горячего супа – возможно, из тушенки – и кошачьего туалета. И тут я слышу, как кто-то тихо поет высоким дрожащим голосом:
Когда я бреду сквозь лес, по лесным полянам
И слышу, как на деревьях сладко поют птицы…
Я уже слышал эту песню раньше. Много раз. Я даже помню припев:
И душа моя поет, Господь Спаситель, Тебе,
Как Ты велик, как Ты велик! [7]