Я путешествую по ночам (ЛП)
Он не был рожден таким.
Никто таким не рождается.
Тайна того, кто был первым, и соглашение с каким демоном Ада породило такие условия существования, давно канула в Лету, но, так или иначе, теперь они были легионом.
Лоусону вдруг пришло в голову, что в эти моменты — когда чувства его обострены до предела, черное подобие крови горит в его жилах, глаза наливаются темнотой и становятся красными, горя так, словно в них поместили газовую лампу под алым стеклом — он чувствует себя живее, чем когда-либо! Будучи страстным любовником ночи, он позволял нежной темноте ласкать и лелеять себя. Как человека, его разорвали на части в 1862-м году, а вернулся он, как нечто большее и меньшее, чем человек, одновременно. Ему не приходилось выбирать, кем быть — теперь решение его проблем лежало в другой плоскости, а именно: что делать с собой и с предметом своих поисков? Но даже в самые темные свои минуты, когда он так далеко отдалялся от человеческой сути, продолжая вожделеть человеческого тепла, прикосновения плоти и биения жизни в своем теле… когда он готов был кричать, разрывая свою глотку в вопле, способном поднять мертвецов из их могил, он продолжал думать, что, в сущности, это был дар. Посланный Сатаной, да… но все же дар.
Лоусон страстно желал вернуть эту, как бы выразились картежники, «дикую карту» отправителю.
Он бегло окинул взглядом раскинувшееся перед ним море крыш, лежащее под россыпью звезд на небе, в котором уже рассыпалась на мелкие кусочки последняя дождевая туча. Среди острых плавников пик и вихрей черного дыма, поднимавшегося из дымоходов, не было ни следа преследователя в черном цилиндре, но Лоусон чувствовал, что это существо где-то поблизости, и понимал, что шпион привел его сюда, чтобы скрыться от нежелательных глаз. Похоже, этот ищейка собирался убить его. Для некоторых из них это было делом чести.
Лоусон двинулся вперед — аккуратно и осторожно — вдоль крыши. По Дюмейн-Стрит проехала повозка примерно в шестидесяти футах под ним, и обостренный слух уловил каждый стук копыт лошади, цокающей по камням. Где-то внизу упала и разбилась бутылка. Лоусон подумал, что не отказался бы сейчас выпить что-нибудь покрепче слабого «чая» из своей японской бутыли, в которой, если верить легенде, рассказанной в той лавке, где ее продали, когда-то содержался прах сердца военачальника. Нет, сегодня Лоусон заслуживал более сильного эликсира.
Он миновал вершину одной из крыш и уже продолжил двигаться по второй, пройдя мимо двух темных чердачных окон, выполненных в форме алмазов, когда фигура внезапно возникла из-за кирпично-красной трубы справа от него.
Лоусон остановился. Высокий мужчина в цилиндре стоял, уставившись на него, легкий ветер трепал полы его черного пыльника. Лоусон заметил в глазах незнакомца красный огонек, идентичный его собственному. В каком-то смысле… они были братьями.
— Я полагаю, вы знаете меня, — спокойно кивнул Лоусон. Голос его был расслаблен.
Преследователь не отвечал в течение нескольких долгих секунд. Затем скрежещущим голосом, словно горло его было пересушено, как пески Алабамы, заговорил:
— Я знаю тебя. Знаю, что ты есть. И я скажу тебе, что Кристиан Мельхиор щедро наградит меня за твою смерть.
— Ваша награда, сэр, — отозвался вампир в шляпе-стетсон. — Будет доставлена в ваш персональный котел в Аду.
Незнакомец снял свой цилиндр, под которым показались зачесанные назад черные волосы на голове странно удлиненной и заостренной формы. Стоило ему осклабиться, как наружу показались острые, как у гремучей змеи, клыки.
— Только ты отправишься туда первым, — прошипел он. — И протопчешь дорогу.
Сказав это, шпион решил раскрыть себя во всей красе. Он продолжал скалиться, ноги и руки его удлинились и сделались тоньше. Черный пыльник отлетел прочь от изменяющегося тела, из которого быстро вырастали перепончатые крылья. Плоть потемнела до оттенка жуткого кровоподтека за какую-то пару секунд. Послышался треск ломающихся и перестраивающихся костей. Пульсации боли выстрелом пронеслись по искаженному лицу перевертыша, и скрыть эту боль даже перед врагом он был не в силах, потому что ни одно существо в мире — даже в том мире, которому принадлежало это создание — не рождалось без агонии. Черты лица сплющились, грудь вздулась и увеличилась до размеров могильной плиты, руки обратились в животные лапы с черными когтями, а ноги, вылетев из сапог стали похожими на паучьи лапы. Лицо все еще — хоть и отдаленно — напоминало человеческое, красные глаза сузились в две маленькие щелки. Как только тело выскользнуло из остатков одежды, чернота окутала кожу, и нижняя часть стала еще сильнее походить на паука, челюсть раздалась вширь, вампирские клыки щелкнули по воздуху, готовые разорвать плоть.
Повинуясь инстинктам, лицо Лоусона напряглось, губы поползли вверх, обнажая выскользнувшие из десен клыки. Рука его резким размытым для любого человеческого глаза движением скользнула под пальто за дерринджером, извлекла оружие, взвела курок… и тогда паукообразное существо рванулось вперед, с ужасающим звуком выставив перед собой свои остроконечные отростки. Тварь ухватила Лоусона за предплечье, выбила оружие и отшвырнула его прочь в тот же момент, когда дерринджер выстрелил.
Вспыхнув синим пламенем, пуля улетела вверх, к звездам.
И тогда этот кошмар оказался на нем.
Он окутал Лоусона своими когтистыми лапами, ухватил за спину и поднял над крышей. Острозубый рот на деформированном лице потянулся к горлу жертвы, собираясь добраться до ихора [6], дающего жизнь после смерти.
Но ночной охотник не спешил стать жертвой: он освободил свой левый локоть и ударил существо в челюсть с силой, от которой у любого обычного человека попросту сломалась бы шея, но этой твари такой атаки было мало — он состоял в Темном Обществе, которое отошло слишком далеко от человеческой природы…
Тем не менее, паукообразное создание растерянно моргнуло и упало, оглушенное. Лоусон успел подобрать дерринджер, но когтистая лапа твари перехватила руку с оружием быстрее, чем удалось снова нажать на курок. Рука Лоусона была зажата в сильнейшей хватке, его тело все еще не повиновалось ему, когда его снова подняли в воздух. С трудом извернувшись, он, вложив всю возможную силу в атаку, вновь врезался кулаком освобожденной руки в перекроенное лицо этого отпрыска Дьявола.
Этого было недостаточно.
Хотя Лоусон и сам был созданием ночи, и некоторые могли бы назвать — и, разумеется, назвали бы — его монстром, он все еще был в достаточной степени человеком, чтобы иметь органы и кости, которые можно было разорвать и сломать. Разумеется, так просто — сбросив с крыши — его не убить, но боль будет мучительной, и до полного восстановления какое-то время он будет ослаблен и почти беспомощен. Да, такое создание тяжело убить, но назвать его неуязвимым было бы большим преувеличением.
Лоусон чувствовал, как когтистые лапы сжимают его тело, и в позвонках начинает звучать ужасающе хрустящая музыка. В ребрах и груди нарастало давление. Пришлось набрать полные легкие горячего воздуха и задержать дыхание — только это он мог противопоставить в качестве защиты от черных сдавливающих клешней, однако скоро и этого будет недостаточно.
Тем временем изуродованная голова снова дернулась. Клыки жадно ухватили воздух, стремясь дотянуться до горла жертвы. Лоусон пнул монстра в место, которое полагал его солнечным сплетением с силой, которая запросто могла опрокинуть экипаж, пресекая намерение существа испить не причитающихся ему жизненных соков. Паукообразный человек попятился к краю крыши над Дюмейн-Стрит, покачнулся, но не упал, продолжая удерживать свою добычу.
Лоусон нанес второй удар в то же место, словно врезаясь ногой в кусок бетона. Они танцевали свой смертельный танец на крыше, угрожающе подаваясь вперед и опасливо пятясь назад, в шестидесяти футах над круговым перекрестком. Лоусон вдруг почувствовал, что японская бутылка в его кармане треснула и раскололась от давления. Жидкость растеклась. Вместе с тем треснули и кости ребер под нечеловеческим натиском, выбив из Лоусона приглушенный стон.