Я путешествую по ночам (ЛП)
Запах крови из разбитой бутылки был куда более пьянящим, чем запах священного ладана, он сбил паукообразного монстра с толку, существо моргнуло, и его хватка, блокирующая руку с оружием, ослабла. Лоусон не стал терять времени: стиснув зубы от боли, он высвободил руку, взвел дерринджер, прицелился прямо в темный лоб твари и спустил курок.
Голова существа вдруг дернулась назад, челюсти его открылись, и острые вампирские клыки предстали во всей своей красе. Но Тревор Лоусон понимал, что эти зубы больше не испробуют ни крови, ни ихора — никогда.
А паукообразный, похоже, не понял этого до конца. Его сила все еще не угасла, узкие глаза, пылающие красным адским огнем, безотрывно смотрели на Лоусона со странной смесью насмешки и ненависти. Затем он начал преобразовываться снова: лицо раздулось сильнее, два глаза слились в один и почернели, как умирающая комета. Открытый рот ахнул, клыки начали приобретать оттенок золы.
Хватка шпиона ослабла достаточно, чтобы Лоусон, наконец, смог окончательно освободиться от нее. Сломанные кости болели зверски, но сейчас, в пылу схватки, пока враг был еще жив, боль пряталась где-то в дальнем уголке сознания. Он соскочил на крышу, тут же подумав, что те, кто живет на верхнем этаже, вероятно, думают, что над их потолком состоялся парад.
Лоусон добрался до самой вершины крыши, где позволил себе присесть и посмотреть за тем, как извивается в предсмертных судорогах тело существа, принимая свои мучительные предсмертные метаморфозы. Кости твари трескались, как глиняная посуда.
Болезненного вида полоса разошедшейся кожи пересекла чернильно-черную грудь, и из недр страшного тела заструился пульсирующий красный жар, похожий на проблеск за железными воротами Ада. Монстр попытался зажать рану на груди своими клешнями, единственный глаз рассеянно смотрел по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Левая лапа постепенно превратилась в горстку серого пепла, глаз окончательно затянула тьма.
С пронзительным визгом, который не мог принадлежать ни одному живому существу, рассыпающееся паукообразное создание потянулось к Лоусону, словно желало получить свой последний кусочек мести, но его членистые ноги предали его и подломились.
Лоусон бесстрастно ударил умирающую тварь, которая ползком почти добралась до него, в треснувшую грудь. Умирающий шпион отшатнулся назад даже не на один, а на два неловких шага, а затем, не сумев сохранить равновесие и уцепиться за воздух, рухнул вниз на камни Дюмейн-Стрит, распадаясь в прах. Уродливый серый ком свалился на дорогу, и все, что останется утренним уборщикам, это хмуриться и гадать, откуда здесь могло оказаться столько пепла и почему среди него лежит два черных носка…
Лоусон наполнил легкие несколькими осторожными вдохами, стараясь восстановить их функцию после жуткого давления. Сломанные кости отозвались резкой болью, заставившей лицо мучительно покривиться.
Несколько секунд ушло на то, чтобы чуть прийти в себя.
Опустошенный дерринджер Лоусон убрал обратно во внутренний карман, а из другого извлек очередную сигару, которая оказалась переломленной пополам. Окончательно разорвав ее на две части, он выбросил ненужную половину, а «выжившую» поджег от спички.
Некоторое время он сидел, пуская дымовые кольца, стараясь дышать неглубоко, и слушая, как воют собаки, словно безуспешно пытаясь повторить жуткий крик паукообразного существа. Лоусон решил, что, пожалуй, не станет сидеть здесь слишком долго. В ближайшее время некоторые окна откроют любопытные хозяева комнат и попытаются понять, откуда шли звуки борьбы. Настало время спускаться и уходить в тень, которая являлась его единственным домом вдали от настоящего.
Лоусон поднялся и прислушался к своим ощущениям. Грудь все еще чувствовала себя, как отбитый кусок мяса, мышцы на обоих плечах пульсировали болью, а реберные кости словно взрывались при каждом вдохе, но уже не настолько мучительно, как было в момент схватки, что также было хорошим знаком. Его кремовое пальто, так или иначе, после того, как разбилась японская бутылка, превратилось в сплошное кровавое бедствие, а ведь у портного на Ройал-Стрит он обошелся Лоусону в кругленькую сумму.
Проклятье, подумал он.
Ворчать ему не нравилось, но сейчас он готов был делать что угодно, лишь бы не концентрироваться на том факте, что этот член Темного Общества ему ранее не встречался, и никого, кто бы обладал подобными способностями, Лоусон никогда не видел. Тем не менее, эта мысль упрямо проскальзывала в сознание, заставляя его беспокойно ворочаться в попытках отстраниться от страшных фактов.
Нет, члены Темного Общества и раньше умели перевоплощаться, но чтобы так…
Лоусону не давал покоя вопрос, что позволило этим тварям так… далеко продвинуться в своем умении менять форму?
Так, с сигарой в зубах и с убранными клыками — ведь настоящий вампир-джентльмен не должен иметь привычки показывать зубы без повода — Лоусон сделал первый шаг, но чуть не упал от боли, которой отозвалось переломанное и избитое тело. Пришлось остановиться и сделать несколько лихорадочных вздохов, пока восстанавливалось помутившееся от боли зрение, а ноги переставали дрожать. Это заняло чуть меньше минуты.
Дальше пришлось озаботиться тем, чтобы найти удобный балкон и обеспечить себе наиболее простой и безопасный спуск вниз.
Он направился прочь отсюда, оставляя за собой клубы дыма, как если бы те были призраками прошлого, преследовавшими его память.
Глава третья
Когда Лоусон достиг деревянных ворот, на которых был вырезан коленопреклоненный Иисус, его рот был полон крови. Кровь бежала по его подбородку, он старался очистить ее с помощью носового платка, но это было бесполезно.
Сила воли покидала его.
Это была битва, в которой он сражался долго и жестоко — каждый день своей проклятой жизни, но он знал, что эта битва — как битва при Шайло [7] — была обречена на поражение.
Ворота не были заперты, за ними виднелась каменная тропа, ведущая через сад. Сверчки стрекотали в траве, другие насекомые жужжали и тихо напевали свои песни в гуще крон деревьев. Это было местом мира… но в той части души Тревора Лоусона, что еще принадлежала человеку, уже не осталось места для мира.
Он последовал за убегающей вперед тропой мимо белокаменной церкви с высоким шпилем и мимо колокольни, вскоре упершись в небольшой дом неподалеку. Подойдя к его старому крыльцу, бережно укрытому тенью, Лоусон дернул за шнур, заставивший звонкий колокольчик по ту сторону двери нежно запеть.
Он ждал, чувствуя запах крови, окрашивающей его. Желудок сжался в тугой узел, но вены при этом ликовали.
Через несколько мгновений в окнах дома показался перемещающийся теплый свет огня, и фигура в темно-синей рясе, подпоясанной красным шнуром, появилась на пороге. Человек держал в руках подсвечник с парой свечей, свет которых выхватил из тени лицо Лоусона, отмеченное печатью насилия и жестокости.
— Ох… — вздохнул пожилой мужчина, болезненно нахмурившись. Его волосы казались белым облаком, лицо усеивали глубокие морщины, а широкий квадратный подбородок и величественный нос наводили на мысль о том, как хорош Господь в качестве скульптора, раз мог соорудить из плоти столь благородное создание. — Подозреваю, что это не коровья кровь, так ведь?
Лоусон сумел лишь покачать головой, ненавидя себя за то, что сделал.
— Заходи, — вздохнув, пригласил старик. — И старайся не закапать мне весь пол.
— Она почти засохла… — бесцветно отозвался Лоусон, переступая порог. Дверь закрылась за ним, и перед глазами предстала уютная гостиная с несколькими мягкими креслами и коричневым диваном. Над камином висело белое Распятие, от одного вида которого начинало жечь глаза, поэтому Лоусон несколько раз моргнул и отвернулся. Похоже, и с этим дела становились все хуже.