Любовь и честь

— На рассвете за вами приедут сани и отвезут к моему дому, откуда вы и повезете груз. Лошади, провиант, рекомендательные письма людям, чьи владения вы будете проезжать, — все будет обеспечено.
Горлов вернулся к столу, снова взял бутылку водки и сделал добрый глоток.
— Что ж, князь, похоже, вы нашли подходящих людей.
— Нет, — покачал я головой. — И плевать мне на деньги.
Горлов перевел дух после водки и просипел мне:
— Тысяча золотом.
Я подошел к князю и Дюбуа.
— На публике вы подняли меня на смех, а теперь просите защитить от угрозы, которую я, как вы говорите, выдумал. И предлагаете за это кругленькую сумму. Мы сохраним ваш бесценный груз, но когда вернемся, вы обеспечите нам возможность служить в имперской кавалерии.
Дюбуа с князем переглянулись, и француз посмотрел на меня почти с восхищением.
— Договорились.
— И заплатите две тысячи. По тысяче каждому.
— Ладно, — кивнул князь.
Я повернулся к Горлову и подмигнул.
…Когда я помогал ему забираться в наши сани, он все еще изумленно бормотал:
— Ну, знаешь… я такого от тебя не ожидал…
Сани лихо рванулись с места, а Горлов, не в силах сдержать радости, заорал так, что, наверное, слышали и в Москве:
— Я вернулся в Россию с гением!
 9 
 
Когда Петр подвез нас к «Белому гусю», Горлов поднялся с пола саней, куда сполз во время поездки, отряхнулся и с достоинством шагнул из саней. К сожалению, он не попал на подножку и растянулся на скользком тротуаре. Петр, никак не отреагировав на это, свистнул и умчался прочь, оставив меня помогать графу подняться на ноги.
Горлов вытер рукавом кровь, текущую из носа, и, увидев гостеприимно освещенные окна таверны «Белый гусь», гаркнул «Ага!» и решительно направился туда. Я не пытался удержать его, по опыту зная бесполезность таких попыток. Кроме того, я и сам был настолько возбужден событиями этой ночи, что лечь спать было просто невозможно.
Едва мы зашли в таверну, как все знакомые при виде наших мундиров разразились приветственно-одобрительными возгласами. Горлов приказал налить всем по чарке водки, и в таверне стало уютно, как бывает уютно в компании друзей.
Но не прошло и получаса, как хозяин гостиницы принес мне письмо. Распечатав конверт, я прочел короткое послание: «Приходите немедленно. Один. Белый дом в конце улицы. Письмо сожгите. Лорд Шеттфилд».
* * *
Идти по заледеневшему неровному тротуару было трудно, и я вышел на дорогу. Впрочем, все, кто в этот час был на улице, также передвигались с трудом, поскольку были пьяны. Я заметил двух шведов, что-то горячо обсуждавших у давно закрытой булочной, и трех немцев, с хохотом командовавших двумя проститутками, которые в свою очередь орали песню на французском. Горлов утверждал, что любая шлюха в Санкт-Петербурге, независимо от происхождения, выдает себя за француженку. Голос самого Горлова было слышно даже на улице, — он рассказывал армейские байки.
Улица, на которой стоял «Белый гусь», была застроена современными трехэтажными зданиями, в которых размещались гостиницы, магазины и таверны. Но наряду с ними были дома и победнее, где находились бордели, из которых сейчас доносились пьяные вопли, смех, ругань.
— Развлечься не хотите? — спросил по-французски тихий женский голос.
Я обернулся, всматриваясь в темный дверной проем ближайшего дома. Там стояла женщина, закутанная в шубу. Я вздохнул и, вынув из кармана последнюю монету, протянул ей. Тонкая рука забрала монету, а я зашагал дальше, тревожно вслушиваясь в ночные звуки темной улицы. Где-то сзади со звоном разбилось стекло и послышались проклятия. Один раз мне показалось, что рядом со мной мелькнула чья-то тень, но, сколько я ни оглядывался, так никого и не увидел. И зачем Шеттфилду понадобилось так срочно меня видеть?
Добравшись до дома лорда, я со скрипом отворил тяжелые железные ворота и зашагал по дорожке к дому с мраморными колоннами. Из плотно зашторенных окон пробивался слабый свет. Я постучал в дверь, и мне открыл сам лорд Шеттфилд. Он впустил меня внутрь, закрыл дверь и только после этого радостно поприветствовал меня.
— Капитан Селкерк! Как мило, что вы пришли.
Я тут же уловил слабый запах цветов. Так пахло от дочери Шеттфилда. Мне даже послышался шелест шелка на лестнице, ведущей на второй этаж. Я невольно поднял глаза, но, к своему разочарованию, никого не увидел, и поспешно пожал протянутую руку лорда. Он сам принял мой плащ, повесил его на вешалку красного дерева, провел меня в свой кабинет и усадил в одно из двух высоких кресел, стоявших у пылающего камина. Кабинет был украшен картинами, изображавшими английских джентльменов, скачущих в окружении охотничьих собак. Запах табака только подчеркивал особую, сугубо мужскую ауру этой комнаты.
Усевшись в другое кресло, Шеттфилд сразу повернулся ко мне.
— Добрались без приключений?
— Да, все в порядке.
— Вы говорили кому-нибудь о моем приглашении?
— Нет, — ответил я.
Я-то не говорил, а вот он точно кому-то об этом сообщил, иначе кто тогда шел за мной по пятам? Я уже почти не сомневался в том, что за мной кто-то следил.
— Выпить хотите? Я отпустил сегодня всех слуг, но бренди у меня есть, — Шеттфилд кивнул на шикарный резной буфет.
— Нет, благодарю.
— Тогда, может, трубку? На «Конквесте» привезли отличный табак из Виргинии, и не мне вам объяснять, что это лучший табак в мире.
— Нет, благодарю, сейчас не хочется. А вы, пожалуйста, курите.
— Не возражаете? Отлично. — Он раскурил уже набитую трубку, выпустив облачко голубоватого дыма.
— Сэр, — заговорил я, поскольку пауза затянулась, — может, мы перейдем к делу?
В этот момент дверь в кабинет неслышно открылась, и в комнату вошел тот самый темноглазый человек с «Конквеста», которого я видел на пристани.
Надеюсь, мне удалось скрыть свое удивление, тем более что лорд Шеттфилд сразу представил нас.
— Мистер Персиваль Монтроз. Капитан Селкерк.
Монтроз подошел ко мне и пожал руку. У него были длинные и сильные пальцы воина.
— Прошу прощения, капитан, — продолжал лорд, — но я не знаю вашего имени.
— Кайрен.
— Кайрен, прекрасно. — Монтроз уселся на диван, не спуская с меня внимательных глаз, да и лорд тоже изучающе смотрел на меня на протяжении всей беседы.
— Мистер Монтроз — советник по делам торговли и транспорта для доставки товаров.
— Когда лорд Шеттфилд сказал мне, что вы на санях пересекли границу и добрались сюда, я испытал непреодолимое желание поговорить с вами, — голос у Монтроза был глубокий, произношение правильное, но построение фраз выдавало человека невысокого происхождения, хотя и образованного, — такого же, как я сам.
— Любая информация может оказаться бесценной при выборе торговых путей, поэтому мы и хотели срочно увидеться с вами.
Я вежливо поклонился.
— Буду рад оказаться полезным, джентльмены.
— Благодарю вас, капитан, — наклонил голову Шеттфилд. — В наши дни не все американские колонисты столь лояльны к интересам Британии, как вы, мой друг.
— Я уже давно не был дома. Неужели все так плохо? — Я в упор взглянул на Монтроза, все так же внимательно следившего за мной.
— Откуда мне знать? Я пробыл в России всю осень и вообще не очень слежу за политикой, — соврал он и, понимая, что это звучит неубедительно, добавил: — Я имею в виду за политикой в отношении американских колоний.
Я понял, что Монтроз такой же торговый советник, как я Папа Римский. А вот то, что он опасный человек, я почувствовал сразу. Но это не пугало меня, тем более что я сбил его с толку простым вопросом, и он инстинктивно и беспомощно солгал.
Шеттфилд тоже заметил это и подхватил нить разговора:
— Так значит, вы далеки от политики, капитан?
— Напротив, я очень заинтересован в безопасности и мире на земле Виргинии, я навидался чужих войн и не хочу, чтобы подобное творилось у меня дома.