Чувство времени (СИ)
Я медленно сел обратно. Неосторожные, мои слова разрушили все.
— А вы знаете, как называют Демиана в Инуаре? Властелином драконов, верно? Он возомнил себя здесь монархом и взялся указывать, чего мы должны, а чего не можем делать! — Рынца кривился, предвкушая. — Этим утром он отверг закон Форта, он защитил раба, поднявшего руку на жителя города. Он считает, что в праве устанавливать новые законы.
— Это так? — хмуро спросил Северный, не поднимая головы.
— Пленник защищал женщину, над которой жестоко издевался житель города, — отозвался я. Теперь уже ничто было не в моей власти, остались только слова, и я был не уверен, что они смогут развеять охватившую всех упрямую глухоту. — Нельзя слепо следовать законом, раньше такого не было. В Форте был честный суд, в городе не убивали зря. Если житель Форта творит непотребства, он прав только потому, что он здесь законно? Ответьте мне?
— Когда речь заходит о женщинах, город должен разобраться, — со вздохом вмешалась Рене. — Сейчас вы говорили о другом, Рынца, оставь судебные разбирательства мне. Я хочу, чтобы мне рассказали все об этом деле, но позднее. То, что происходит здесь и сейчас, не касается ни меня, ни Оружейника. Она встала и быстрым, стремительным шагом вышла из комнаты. Я отчетливо слышал, как каблуки ее сапог простучали по доскам пола.
Оружейник тоже поднялся, словно раздумывая над словами Рене, потом кивнул своим мыслям и ушел через низкую дверь в спальню.
Мы остались одни, теперь это было только между мной и магами. Их глаза пристально смотрели на меня, как вдруг Инга встала и сказала:
— Не могу так! Ты не имел права это говорить, Демиан. Я разочарована, — она развернулась и тоже вышла, почти бесшумно затворив за собой дверь.
— Так нельзя, — Недгар сплел руки перед собой. — Вы знаете, через что он прошел? Вы знаете, что тысячи слов не значат одного поступка? Вы сами судите его по словам, но забываете про дела. Разве он мало служит нам всем, разве он кого-то предал? Он не нашел нужных убеждений, потому что устал и пьян. Не сама ли Инга влила ему в глотку вино? Мы, это мы виноваты в том, что происходит!
Я слегка повернул голову, ожидая, что скажет Мастер, ожидая от него должных слов поддержки, но маг молчал, глядя мимо меня.
— Нет, Недгар, лично я не готов так все оставить, — масляно сообщил Рынца, — и, думаю, я не одинок. Инга сказала свое слово, Горан и Анри тоже. Есть способы, чтобы научить пониманию даже мага и, если он не хочет слышать язык уважения, можно начать говорить и по-другому. Я сам могу…
— Мастер, отведи Демиана в глубину Святилища, — Северный резко поднял голову, и я вздрогнул, ощутив на себе его тяжелый, требовательный взгляд. — Пусть Хозяин Форта сам…
Рынца заулыбался. Это было во сто крат страшнее того, что мог сделать со мной палач города. Он не учел только одного: я знал, кто обитает в подземельях ниже библиотеки, я уже однажды слышал скрип воротов и истошные крики, сам Хозяин Святилища провел меня по древним лестницам. Город знал меня, и Северный, понимая это, осознанно выбрал то, что было наименее опасным. Со стороны маг приговорил меня к одному из самых жутких наказаний, но в свою очередь пропустил то, что сейчас я был необычайно уязвим. После произошедшего за последние сутки сил в моем теле практически не осталась, а энергии иссякли. Что будет, когда я спущусь туда, где власть и воля решают все? Смогу ли держаться с призраком наравне, не вызвав желание перемолоть меня, как нечто нестоящее?
— Бегущей отплывать скоро, — сказал как бы между прочим Анри. Он слово отступил, услышав, какое наказание за неосторожные слова выбрал мне Северный. — А ему плыть с ней.
— Бегущая не уйдет без него, — возразил Горан. — Ради этого все и задумано. Мастер, не забудь закрыть решетку, а когда отворить ее — мы решим сами. Бегущая отплывет, но не раньше, чем Демиан образумится.
— Или его образумят, — словно шакал поддакнул Рынца.
Раньше мне казалось, что Горан — человек Северного, но сейчас, глядя на происходящее, я осознал: Горан изменился. Он всегда был грубоват и недальновиден, но раньше помалкивал, разрешая Северному принимать решения. Теперь же он не боялся сказать свое слово, и думал на удивление примерно так же, как Рынца. Его броня упрямого безразличия стала заскорузлой и плотной, а уверенность в своей правоте — безграничной.
— Как же мы все, в конечном итоге, похожи, — сказал я, поднимаясь. — Все мы не готовы услышать друг друга. О каком единении может идти речь, если у всех у нас разные собственные цели и нет общей? Мы грыземся как лисицы, пытаясь чувствовать себя важнее, чем мы есть на самом деле, но задумайтесь: каждый из вас пусть вспомнит, зачем он проживает год за годом, не в силах умереть!
— Многим давно уже не интересно жить ради других, — как-то вяло озвучил свои мысли Анри.
— Тогда зачем все это?! Почему ты не остался там, за чертой, в гибнущем мире?
— Чтобы остановить магию времени, — твердо ответил Мастер. — Этого мы никогда не забудем. Можно рождать империи и играть в царство, мы во власти создавать или разрушать, наводить страх или дарить жизнь. Это мелкие фигуры на той доске, на которой ставкой — время.
— Мастер, опомнись, мелкие фигуры после партии кладут в ту же коробку, что и крупные! Нельзя пренебрегать теми, кто не в состоянии вам противостоять!
— Та-та-та, какие благородные слова лицемера, — пропел Рынца. — Не оттягивай неизбежное, иди. И, конечно же, не забудь вернуться, иначе мы заскучаем без твоих нравоучений. Хотя, мне кажется, после Святилища и ты позабудешь все эти сказки про доброту и благородство. Сила всегда — только сила!
— Что же ты ничего не сказал? — спросил я, когда мы покинули оружейную. Я остановился, достал серебряный портсигар и извлек оттуда свернутую из тростниковой бумаги и лучшего южного табака, сигарету. К востоку от острова Тур, там, где воздух полон свежей влаги, есть несколько клочков суши, на которых люди живут в маленьких лачугах, питаются тем, что пришлет им море и выращивают лучший в мире табак. Такого листа я более нигде не встречал; то, что попадается на материке — чаще всего смесь трав с добавлением горных дурманов. Такой дым медленно разрушает разум, давая удовольствие, зато дешев и всегда доступен. А вот настоящий табак — особая драгоценность, как и кофе. С тем, как прекратилось сообщение с южными островами, достать его стало практически невозможно, но у меня сохранились еще кое-какие запасы. Да, я всегда был запаслив на счет трав и табака.
Я прикурил от кремниевой зажигалки, заполненной спиртом. Руки слега дрожали.
— Что бы ты хотел от меня услышать? Слова, оправдывающие тебя? — казалось, Мастер удивлен.
— То, что ты думаешь на самом деле. Мне не нужна ложная защита, — отрезал я.
— Я считаю, что ты собственными руками убил тех людей, — помолчав, глядя, как вспыхивает и угасает уголек в моей руке, сообщил маг. — Тебе нужно было искать верные слова и убеждать, а не угрожать. Демиан, ты — ничто. Двое других из нас могут стереть тебя в порошок, а ты делаешь вид, что тебя это не беспокоит вовсе.
— Они сожгут деревню, потому что я этого не хотел?
Мастер кивнул.
Прошла стража, зажигая светильники. Пока ночи длинны, в городе меняют масло дважды за темноту, потом, когда наступит лето, будет хватать и одного раза.
— Дори, — командир квада Мишель Форрапс поклонился и, не задерживаясь, проследовал дальше. Уважение уважением, но дело есть дело.
— Чтобы я чувствовал свою вину? — провожая взглядом стражу, резко спросил я.
— Чтобы в следующий раз ты думал, прежде чем угрожать им.
— И тебе?
— И мне, иди.
Мастер быстрым движением выбил у меня из руки недокуренную сигарету, и десятки ярких искр осыпались на мостовую, угасая.
Он спустился за мной по ступеням, ведущим в библиотеку, и еще ниже, туда, где ждала меня тьма, затворил за нами дверь и вынул из ниши у входа пару масляных ламп.
— Не надо, Мастер, — попросил я, — мне уже претит блуждание по коридорам, освещенным светом огня.