Свет и тени

Мать встает, бледная, с широкими, странными глазами, и колеблется на ослабевших ногах. Тихо идет она к Володе. Тени обступают ее, мягко шуршат за ее спиною, ползут у ее ног, падают, легкие, как паутина, к ней на плечи и, заглядывая в ее широкие глаза, лепечут непонятное. 
Она осторожно подходит к кровати сына. В лучах лампады лицо его бледно. На нем лежат резкие, странные тени. Не слышно дыхания, - он спит так тихо, что маме страшно. Она стоит, окруженная смутными тенями, обвеянная смутными страхами. 
XXV 
Высокие церковные своды темны и таинственны. Вечерние песни подымаются к этим сводам и звучат там торжественной грустью. Таинственно, строго смотрят темные образа, озаренные желтыми огоньками восковых свечей. Теплое дыхание воска и ладана наполняет воздух величавой печалью. 
Евгения Степановна поставила свечу перед иконою Богоматери и стала на колени. Но молитва ее рассеянна. Она смотрит на свою свечу. Огонь ее зыблется. Тени от свеч падают на черное платье Евгении Степановны и на пол и отрицательно колышутся. 
Тени реют по стенам церкви и утопают вверху, в этих темных сводах, где звучат торжественные, печальные песни. 
XXVI 
Другая ночь. 
Володя проснулся. Темнота обступила его и беззвучно шевелится. 
Володя высвободил руки, поднял их и шевелит ими, устремляя на них глаза. В темноте он не видит своих рук, но ему кажется, что темные тени шевелятся перед его глазами... 
Черные, таинственные, несущие в себе скорбь и лепет одинокой тоски... 
А маме тоже не спится, - тоска томит ее. 
Мама зажигает свечу и тихонько идет в комнату сына, взглянуть, как он спит. 
Неслышно приотворила она дверь и робко взглянула на Володину кровать. 
Луч желтого света дрогнул на стене, пересекая Володино красное одеяло. Мальчик тянется руками к свету и с бьющимся сердцем следит за тенями. У него даже нет вопроса: откуда свет? 
Он весь поглощен тенями. Глаза его, прикованные к стене, полны стремительного безумия. 
Полоса света ширится, тени бегут, угрюмые, сгорбленные, как бесприютные путницы, торопящиеся донести куда-то ветхий скарб, который бременит их плечи. 
Мама подошла к кровати, дрожа от ужаса, и тихо окликнула сына: 
- Володя! 
Володя очнулся. С полминуты глядел он на маму широкими глазами, потом весь затрепетал, соскочил с постели и упал к маминым ногам, обнимая ее колени и рыдая. 
- Какие сны тебе снятся, Володя! - горестно воскликнула мама. 
XXVII 
- Володя, - сказала мама за утренним чаем, - так нельзя, голубчик: ты совсем изведешься, если и по ночам будешь ловить тени. 
Бледный мальчик грустно опустил голову. Губы его нервно вздрагивали. 
- Знаешь, что мы сделаем? - продолжала мама. - Мы лучше каждый вечер вместе понемножку поиграем тенями, а потом и за уроки присядем. Хорошо? 
Володя слегка оживился. 
- Мамочка, ты - милая! - застенчиво сказал он. 
XXVIII 
На улице Володя себя чувствовал сонно и пугливо. Расстилался туман, было холодно, грустно. Очерки домов в тумане были странны. Угрюмые фигуры людей двигались под туманной дымкой, как зловещие, неприветливые тени. Все было громадно необычайно. Лошадь извозчика, который дремал на перекрестке, казалась из тумана огромным, невиданным зверем. 
Городовой посмотрел на Володю враждебно. Ворона на низкой крыше пророчила Володе печаль. Но печаль была уже в его сердце, - ему грустно было видеть, как все враждебно ему. 
Собачонка с облезлой шерстью затявкала на него из подворотни, - и Володя почувствовал странную обиду. 
И уличные мальчишки, казалось, хотели обидеть и осмеять Володю. В былое время он бы лихо расправился с ними, а теперь боязнь теснилась в его груди и оттягивала вниз обессилевшие руки. 
Когда Володя вернулся домой, Прасковья отворила ему дверь и посмотрела на него угрюмо и враждебно. Володе сделалось неловко. Он поскорее ушел в комнаты, не решаясь поднять глаз на унылое Прасковьино лицо. 
XXIX 
Мама сидела у себя одна. Были сумерки, - и было скучно. 
Где-то мелькнул свет. 
Володя вбежал, оживленный, веселый, с широкими, немного дикими глазами. 
- Мама, лампа горит, поиграем немножко. 
Мама улыбается и идет за Володей. 
- Мама, я придумал новую фигуру, - взволнованно говорит Володя, устанавливая лампу. - Погляди... Вот видишь? Это - степь, покрытая снегом, - и снег идет, метель. 
Володя поднимает руки и складывает их. По колени в снегу. Трудно идти. Один. Чистое поле. Деревня далеко. Он устал, ему холодно, страшно. Он весь согнулся, - старый такой. 
Мама поправляет Володины пальцы. 
- Aх! - в восторге восклицает Володя, - ветер рвет с него шапку, развевает волосы, зарывает его в снег. Сугробы все выше. - Мама, мама, слышишь? 
- Вьюга. 
- А он? 
- Старик? 
- Слышишь, стонет? 
- Помогите! 
Оба бледные, смотрят они на стену. Володины руки колеблются, - старик падает. 
Мама очнулась первая. 
- Пора и за дело, - говорит она. 
XXX 
Утро. Мама дома одна. Погруженная в бессвязные, тоскливые думы, она ходит из комнаты в комнату. 
На белой двери обрисовалась ее тень, смутная в рассеянных лучах затуманенного солнца. Мама остановилась у двери и подняла руку широким, странным движением. Тень на двери заколебалась и зашептала о чем-то знакомом и грустном. Странная отрада разлилась в душе Евгении Степановны, и она двигала обеими руками, стоя перед дверью, улыбалась дикой улыбкой и следила мелькание тени. 
Послышались Прасковьины шаги, и Евгения Степановна вспомнила, что она делает нелепое. 
Опять ей страшно и тоскливо. 
"Надо переменить место, - думает она. - Уехать куда-нибудь подальше, где будет новое". 
"Бежать отсюда, бежать!" 
И вдруг вспоминаются ей Володины слова: 
- И там будет стена. Везде стена. 
"Некуда бежать!" 
И в отчаянии она ломает бледные, прекрасные руки. 
XXXI 
Вечер. 
В Володиной комнате на полу горит лампа. За нею у стены на полу сидят мама и Володя. Они смотрят на стену и делают руками странные движения. 
По стене бегут и зыблются тени. 
Володя и мама понимают их. Они улыбаются грустно и говорят друг другу что-то томительное и невозможное. Лица их мирны, и грезы их ясны, - их радость безнадежно печальна, и дико радостна их печаль.