Тени и свет

Странная боязнь зарождалась в ней,- какое-то неприязненное, робкое чувство к этим черным рисункам. 
Она встала и зажгла свечу. С серенькой книжкой в руках подошла она к стене и приостановилась в боязливой тоске. 
"Да, надо же наконец узнать, в чем здесь дело",- решила она и принялась делать тени, от первой до последней. 
Она настойчиво, внимательно складывала пальцы и сгибала руки, пока не получала той фигуры, какая была ей нужна. Смутное, боязливое чувство шевелилось в ней. Она старалась его преодолеть. Но боязнь росла и чаровала ее. Руки ее дрожали, а мысль, запуганная сумерками жизни, бежала навстречу грозящим печалям. 
Вдруг услышала она шаги сына. Она вздрогнула, спрятала книжку и погасила свечу. 
Володя вошел и остановился у порога, смущенный тем, что мама строго смотрит на него и стоит у стены в неловком, странном положении. 
- Что тебе? - спросила мама суровым, неровным голосом. 
Смутная догадка пробежала в Володиной голове, но Володя поторопился ее отогнать и заговорил с мамой. 
XII 
Володя ушел. 
Мама прошлась несколько раз по комнате. Она заметила, что за нею на полу движется ее тень, и - странное дело! - первый раз в жизни ей сделалось неловко от этой тени. Мысль о том, что есть тень, беспрестанно приходила ей в голову,- но Евгения Степановна почему-то боялась этой мысли и даже старалась не глядеть на тень 
А тень ползла за нею и дразнила ее. Евгения Степановна пыталась думать о другом,- напрасно. 
Она внезапно остановилась, бледная, взволнованная. 
- Ну, тень, тень! - воскликнула она вслух, со странным раздражением топая ногами,- ну что же из того? что же? 
И вдруг сразу сообразила, что глупо так кричать и топать ногами, и притихла. 
Она подошла к зеркалу. Ее лицо было бледнее обыкновенного, и губы ее дрожали испуганной злобой. 
"Нервы,- подумала она,- надо взять себя в руки" 
XIII 
Ложились сумерки. Володя размечтался 
- Пойдем, погуляем, Володя,- сказала мама 
Но и на улице были повсюду тени, вечерние, таинственные, неуловимые,- и они шептали Володе что-то родное и бесконечно печальное. 
В туманном небе проглянули две-три звезды, такие далекие и чужие и Володе и обступившим его теням. Но Володя, чтоб сделать приятное маме, стал думать об этих звездах: только они одни были чужды теням, 
- Мама,- сказал он, не замечая, что перебил маму, которая говорила ему о чем-то,- как жаль, что нельзя добраться вот до этих звезд. 
Мама взглянула на небо и ответила: 
- Да и не надо. Только на земле нам и хорошо, там другое. 
- А как они слабо светят! Впрочем, тем и лучше. 
- Почему? 
- Ведь если бы они посильнее светили, так и от них побежали бы тени. 
- Ах, Володя, зачем ты все только о тенях и думаешь? 
- Я, мама, нечаянно,- сказал Володя раскаивающимся голосом. Володя все еще старался приготовлять уроки получше,- он боялся огорчить маму леностью. Но всю силу своей фантазии он употреблял на то, чтобы вечером уставить на своем столе груду предметов, которая отбросила бы новую, причудливую тень. Он раскладывал так и этак все, что было у него под руками, и радовался, когда на белой стене появлялись очертания, которые можно было осмыслить. Эти теневые очертания становились близки ему и дороги. Они не были немы, они говорили,- и Володя понимал их лепечущий язык. 
Он понимал, на что ропщет этот унылый пешеход, бредущий по большой дороге в осеннюю слякоть, с клюкою в дрожащих руках, с котомкой на понурой спине. 
Он понимал, на что жалуется морозным треском сучьев занесенный снегом лес, тоскующий в зимнем затишье, и про что каркает медленный ворон на поседелом дубе, и о чем грустит суетливая белка над опустелым дуплом. 
Он понимал, о чем на тоскливом осеннем ветре плачут нищие старухи, дряхлые, бесприютные, которые в ветхих лохмотьях дрожат на тесном кладбище, среди шатких крестов и безнадежно черных могил. 
Самозабвение и томительная грусть! 
XV 
Мама замечала, что Володя продолжает шалить. За обедом она сказала: 
- Хоть бы ты, Володя, другим чем заинтересовался. 
- Да чем? 
- Почитал бы. 
- Да, начнешь читать, а самого так и тянет делать тени. 
- Забаву бы придумал другую,- хоть мыльные пузыри. 
Володя грустно улыбнулся. 
- Да, пузыри полетят, а за ними тени по стене. 
- Володя, ведь ты этак вконец расстроишь себе нервы. Ведь я вижу,- ты даже похудел из-за этого. 
- Мама, ты преувеличиваешь! 
- Пожалуйста! Ведь я знаю,- ты по ночам стал плохо спать и бредишь иногда. Ну, представь, если ты захвораешь! 
- Вот еще! 
- Не дай Бог, сойдешь с ума или умрешь,- какое мне горе будет! 
Володя засмеялся и кинулся на шею к маме. 
- Мамочка, я не умру. Я больше не буду. Мама заметила, что Володя уже плачет. 
- Ну, полно,-сказала она,-бог милостив. Вот видишь, какой ты стал нервный,- и смеешься, и плачешь. 
XVI 
Мама пристально, боязливо всматривалась в Володю. Всякие мелочи теперь волновали ее. 
Она заметила, что Володина голова слегка несимметрична: одно ухо было выше другого, подбородок немного отклонен в сторону. Мама смотрела в зеркало и замечала, что Володя и в этом похож на нее. 
"Может быть,- думала она,- это - один из признаков дурной наследственности, вырождения? И в ком тогда корень зла? Я ли - такая неуравновешенная? Или отец?" 
Евгения Степановна вспомнила покойного мужа. Это был добрейший и милейший человек, слабовольный, с бессмысленными порываниями куда-то, то восторженно, то мистически настроенный, грезивший о лучшем общественном устройстве, ходивший в народ,- и пивший запоем в последние годы жизни. Он был молод, когда умер,- ему было тогда всего тридцать пять лет. 
Мама даже свела Володю к врачу и описала его болезнь. Врач, жизнерадостный молодой человек, выслушал ее, посмеиваясь, дал кой-какие советы относительно диеты и образа жизни, сопровождая их шутливыми прибаутками, весело настрочил "рецептик микстурки" и игриво прибавил, похлопывая Володю по спине: 
- А самое лучшее лекарство- посечь бы. Мама жестоко обиделась за Володю, но все остальные предписания выполнила в точности. 
XVII 
Володя сидел в классе. Ему было скучно. Он слушал невнимательно. 
Он поднял глаза. На потолке к передней стене класса двигалась тень. Володя заметил, что она падает из первого окна. Сначала она легла от окна к середине класса, а потом быстро прошмыгнула от Володи вперед,- очевидно, на улице под окном шел кто-то. Когда еще эта тень двигалась, от второго окна упала другая тень, тоже сначала к задней стене, потом начала быстро поворачиваться к передней. То же повторилось в третьем и четвертом окне,тени падали в класс, на потолок, и по мере того, как прохожий подвигался вперед, они тянулись назад. 
"Да,- подумал Володя,- это не так, как в открытом месте, где тень тянется за человеком; здесь, когда человек идет вперед, тень скользит назад, и другие тени уже опять встречают его впереди". 
Володя перевел глаза на сухую фигуру учителя. Холодное, желтое лицо учителя раздражает Володю. Володя ищет его тень и находит ее на стене, за учительским стулом. Тень уродливо перегибается и колышется,- но у нее нет желтого лица и язвительной усмешки, и Володе приятно смотреть на нее. Мысли его убегают куда-то далеко, и он уже совсем ничего не слышит. 
- Ловлев!- называет его учитель. 
Володя по привычке подымается и стоит, тупо глядя на учителя. У него такой нездешний вид, что товарищи смеются, а учитель делает укоризненное лицо. Потом Володя слышит, что учитель издевается над ним вежливо и зло. 
Володя дрожит от обиды и от бессилия. Потом учитель объявляет ему, что ставит ему единицу за незнание и невнимательность, и приглашает его садиться. 
Володя глупо улыбается и принимается соображать, что с ним случилось. 
XVIII 
Единица, первая в Володиной жизни! Как это было странно для Володи!