Том 4. Жемчужные светила. Очарования земли

  
«Толпы домов тускнели…»
 
 
 
Толпы домов тускнели
 
  В тумане млечном,
 
Томясь в бессильи хмуром
 
  И бесконечном,
 
 
 
И дождь всё падал, плача,
 
  И под ногами
 
Стекал он по граниту
 
  В канал струями,
 
 
 
И сырость пронизала
 
  Больное тело.
 
Измученная жизнью,
 
  Ты вниз глядела,
 
 
 
Где отраженья млели
 
  В воде канала,
 
И дрожью отвращенья
 
  Ты вся дрожала.
 
 
 
Зачем же ты стояла
 
  Перед сквозною
 
Чугунною решёткой
 
  Над злой водою,
 
 
 
И мутными глазами
 
  Чего искала
 
В зеленовато-жёлтой
 
  Воде канала?
 
 
  
«Приснилася мне женщина…»
 
 
 
Приснилася мне женщина,
 
Бредущая по улицам
 
В тумане и во мгле,
 
Увядшей и поруганной
 
Красою ненавистная
 
И небу, и земле.
 
 
 
Походкою неровною
 
По влажным плитам каменным
 
Она без цели шла
 
С опущенными взорами,
 
И юбка грязью уличной
 
Забрызгана была.
 
 
 
Её лицо поблёклое
 
Будило вожделение
 
Презренное во мне,
 
И скорбь, и сожаление
 
Убиты были похотью,
 
Рождённою в вине.
 
 
  
«Я приготовился принять гостей…»
 
 
 
Я приготовился принять гостей,
 
   Украсил я свою келейку,
 
И вышел к воротам, и сел там на скамейку,
 
С дороги не свожу внимательных очей,
 
И жду, – а путь лежит печальный и пустынный,
 
Бубенчик не гудет, колёса не гремят,
 
Лишь вихри пыльные порою закружат, –
 
И снова путь лежит, докучливый и длинный.
 
 
  
«Зыблется от ветра…»
 
 
 
Зыблется от ветра
 
Тонкая берёза.
 
На сердце маячит
 
Ласковая грёза.
 
 
 
Зайчики играют
 
В речке против солнца.
 
Сердце, в мир широкий
 
Распахни оконце!
 
 
  
«Огни в печи колеблются…»
 
 
 
Огни в печи колеблются, –
 
Не грезится ль огням
 
Прекрасное, далёкое,
 
Родное небесам?
 
 
 
Зажглися в тучах молнии, –
 
Не грезятся ли им
 
Таинственные прелести,
 
Доступные святым?
 
 
 
Листва берёзы дрогнула, –
 
Не грезится ли ей
 
Раздолье несказанное
 
Неведомых полей?
 
 
  
«Я сказал моей невесте…»
 
 
 
Я сказал моей невесте:
 
«Верь, что я до гроба твой».
 
Но она, нахмурив брови,
 
Покачала головой.
 
 
 
Я спросил мою невесту:
 
«Навсегда ли ты моя?»
 
И она сказала грустно:
 
«Я теперь и завтра я
 
 
 
Неужель одна и та же?
 
Может быть, мои мечты
 
Через день уже увянут,
 
Как недолгие цветы.
 
 
 
За себя сказать не смею, –
 
Обмануть тебя боюсь.
 
Я люблю тебя как радость,
 
Но навек не отдаюсь».
 
 
  
«Опалённые долгой кручиной…»
 
 
 
Опалённые долгой кручиной,
 
Улыбнуться не могут уста,
 
И напрасен напев соловьиный,
 
И весенних цветов красота.
 
 
 
Я печальные песни слагаю,
 
Безобразные раны тая,
 
И ответ безмятежному маю, –
 
Не улыбка, а грёза моя.
 
 
  
«Чем бы и как бы меня ни унизили…»
 
 
 
Чем бы и как бы меня ни унизили,
 
Что мне людские покоры и смех!
 
К странным и тайным утехам приблизили
 
Сердце моё наслажденье и грех.
 
 
 
Пусть пред моею убогою хижиной
 
Сильных и гордых проходят пути, –
 
Счастлив я, бедный и миром униженный,
 
Некуда мне мою радость нести.
 
 
  
«Великой мукой крестной…»
 
 
 
Великой мукой крестной
 
Томился Царь Небесный,
 
Струилась кровь из ран,
 
И на Христовы очи,
 
Предвестник смертной ночи,
 
Всходил густой туман.
 
 
 
Архистратиг великий,
 
Незрим толпою дикой,
 
Предстал Царю царей,
 
И ужасом томимы
 
Слетелись серафимы
 
С мечами из огней.
 
 
 
«Христос, довольно муки, –
 
На ангельские руки
 
Уйди от смертной тьмы,
 
Скажи, чтобы с мечами
 
И с грозными очами
 
Толпе предстали мы,
 
 
 
Чтоб творческая сила
 
Пленила, устрашила,
 
Блуждающих во мгле,
 
И царство благодати
 
Трудами нашей рати
 
Воздвиглось на земле».
 
 
 
Сказал ему Спаситель:
 
«Не ты судеб решитель,
 
Напрасно ты спешил.
 
Насилия не надо, –
 
Любовь и в безднах ада
 
Сильней небесных сил.
 
 
 
Одна неправда – тленна.
 
Бессмертна, неизменна,
 
Как истина, любовь.
 
Пред ней трепещет злоба, –
 
Из мёртвой сени гроба
 
Она восстанет вновь».