Невеста скандального шпиона

Вилла вздохнула.
— Это всего лишь игра, — медленно сказала она, как будто обращаясь к дурачку.
Натаниэль нахмурился.
— Так ты решила, что я кобра. Что это меняет?
— Нет, не просто любая кобра. Королевская кобра. Naja hannah. У меня есть книга, которая очень хорошо их описывает. Они живут в Индии. Они очень большие и красивые, но самые застенчивые из всех кобр. Они отступят даже перед ребенком.
Замечательно. Теперь я еще и трусливая змея.
— Достаточно. Ты собиралась объяснить, как я оказался рядом с тропинкой, без сознания.
— Я бы предпочла поговорить о змеях.
— Вилла.
Она вышла из себя.
— Ну, хорошо. Считается общеизвестным фактом, не только в Дерритоне и Эджетоне, но и среди всех окрестных ферм и общин, что я приношу несчастье.
Дьявол. А он как раз начал думать, что она более искушенная. Она просто суеверная сельская мисс, в конце концов.
— Ты же не веришь в эту ерунду, не так ли?
— Я хотела бы, чтобы это было ерундой. Хотела бы, чтобы это была всего лишь глупая сказка, но больше всего мне хотелось бы, чтобы это было о ком-нибудь другом.
Натаниэль потер затылок.
— Так ты веришь, что ты приносишь несчастье?
— Некоторые сказали бы, что я колдунья.
Ха. Она больше похожа на шалунью.
— Кто сказал бы это?
Она отогнула один палец.
— Уэсли Мосс, например.
Натаниэль попытался отыскать глубоко в себе запасы терпения.
— Вилла, будь любезна, просто расскажи мне все так, чтобы мне не приходилось вытягивать это из тебя слово за словом. Ты полагаешь, что тебе сопутствует невезение?
— О, нет, у меня замечательная удачливость. Я всегда первая нахожу ягоды весной, и мои кексы никогда не проседают. Это только мои поклонники.
— Такие, как этот Уэсли Мосс?
— Да, бедный Уэсли был одним из моих самых знаменитых случаев. Конечно, это могло быть из-за того, что он на самом деле зашел так далеко, что поцеловал меня. Или попытался это сделать.
— Так что с ним случилось? Неужели это ужасное проклятие поразило его насмерть? — ухмыльнулся Натаниэль.
Вилла совершенно серьезно покачала головой.
— Нет, слава Богу, хотя он был близок к этому. Но он пришел в себя только через несколько недель, и я слышала, что сейчас он снова начал ходить.
Натаниэль был потрясен.
— Что ты с ним сделала?
— Я не сделала ничего. Это была не моя вина, что он упал в поток воды, который вращает мельничное колесо. Я только пыталась оттолкнуть его. Он никогда не должен был позволять своим ногам запутываться в моем вязании подобным образом.
— Так он пострадал, когда упал в поток?
— О нет, упав в поток, он только вымок. Это водяное колесо мельницы покалечило его.
— Он упал под колесо?
— Не сразу. Это было после того, как мостки разрушились под ним, когда он пытался выбраться из потока.
— Мостки? — Господи Боже, может быть, она на самом деле приносила несчастье?
— Да, когда он поймал большую палку, которую я протянула ему, чтобы помочь выбраться из воды. Или, скорее, попытался поймать. Он ни за что не должен был отпускать стену мельницы, за которую держался.
— Нет, конечно, нет. Как беспечно с его стороны, — слабо проговорил Натаниэль. История Уэсли Мосса заставила его почувствовать себя так, словно он едва избежал своей собственной смерти сегодня в полдень на дороге.
— Ну, вот и результат. Я приношу несчастье.
Натаниэль смутился. Какое это должно иметь отношение к его пробуждению рядом с тропинкой?
— Так значит, ты бросила в меня палку?
— О нет. — Вилла искренне покачала головой. — Я больше никогда не бросаю палки. В твоем случае это был камень. Я пыталась захлопнуть ловушку браконьера, прежде чем какой-нибудь миленький ежик потеряет свою жизнь. Мой камень ударился в гнездо шершней. Которое упало перед твоей лошадью. Но это не было преднамеренным. Рогатка оказалась неисправна.
Натаниэль ощутил что-то дикое и смутно знакомое и пугающе пузырящееся внутри себя. Он стиснул челюсти и с мрачной решимостью переждал этот эпизод. Когда он совершенно уверился в том, что не засмеется, он пустил лошадей быстрым шагом и вручил Вилле обратно поводья ее лошади.
Она, казалось, вздохнула с облегчением, что он не рассердился из-за рогатки. Он был слишком ошеломлен, чтобы сердиться. Что за женщина станет ждать у дороги, чтобы подстрелить мужа как кролика? Он надеялся, что этот метод не завоюет популярность.
Они проехали в молчании больше мили, до того, как Натаниэль осознал, что что-то было не так. Молчание? Это конечно было облегчением, но после еще одной мили его беспокойство начало возрастать.
После третьей мили он не смог больше выносить этого. Он натянул поводья Бланта и заставил его поравняться с кобылой. Они обменялись пыхтящим приветствием, что было больше того, что он получил от мисс Трент. Наконец, он резко повернулся к ней и спросил:
— Что-то не так?
Вилла только посмотрела на него. Он подозрительно разглядывал ее. Она что-то затевала.
— Почему ты не разговариваешь? Ты ни на секунду не прекращала говорить.
Она пожала плечами.
— Ты больна?
Они покачал головой. Нет.
— Ты сердита? Я обидел тебя? — Он ощущал беспокойство, вспоминая, как он себя вел. — Почему ты не говоришь?
Она усмехнулась ему в ответ.
— Вилла?
— Когда находишься по ту сторону молчаливого обращения, то вопросы начинают сыпаться сами по себе, не так ли?
Она надула его. И очень аккуратно это сделала. Натаниэль мог только смотреть на нее с открытым ртом. В этот раз он не смог удержаться. Он рассмеялся, одним хриплым, похожим на лай смешком.
Теперь была очередь Виллы уставиться на него.
Она показала на него пальцем.
— Ты засмеялся. Я слышала. Не отрицай это.
Натаниэль нахмурился, глядя на нее:
— И сейчас ты очень довольна собой, не так ли?
— Конечно, — выражение ее лица было самодовольным. — Если бы у меня были бумага и чернила, я бы записала это событие для истории. Этот день когда-нибудь объявят праздником, я не сомневаюсь.
— Продолжай в том же духе, Вилла, и когда наступит утро, ты обнаружишь паука под своими простынями.
— Я люблю пауков, — непоколебимо заявила она, но затем сморщила нос, — хотя я предпочитаю, чтобы они оставались за дверью. Ты не сделаешь этого, не так ли? Неужели ты был одним из этих ужасных мальчишек, злобных и проказливых?
— Боюсь, во мне не было ничего столь интересного. Я был угрюмым и трудным мальчиком, завидующим вниманию моего отца и к тому же избалованным.
Она долго изучала его.
— Кого твой отец любил больше чем тебя? Твоего брата?
— У меня нет брата. Только мальчик-найденыш, которого мой отец обучал и поддерживал. Бедный, голодный мальчик с улицы — и я ревновал к нему. Можешь себе представить? — Он фыркнул. — Я же сказал тебе, что я был злобным.
Вилла улыбнулась.
— Я могу это понять. Думаю, мне не должно было бы нравиться делить любовь моих родителей с незнакомцем. Как звали этого мальчика? Если мне придется ненавидеть его за тебя, тогда я надеюсь, что у него по-настоящему отвратительное имя. Персиваль? Мортимер?
— Я не ненавижу его. — Натаниэль отвернулся. — И его зовут Саймон.
Саймон, который спас пятилетнего Натаниэля от похитителей и был вознагражден образованием и уважением Рэндольфа, отчима Натаниэля.
Саймон стал сыном, которого Натаниэль всегда хотел. Саймон не мог быть использован, как орудие, в разворачивающемся сражении, в которое превратился брак Рэндольфа и матери Натаниэля. Саймон, наследник, которому не был пожалован никакой титул, и никакого поместья, чтобы учиться ответственности, у которого не было ни семьи, ни связей — Саймон был идеальным выбором для продолжения дела Рэндольфа.
Даже Натаниэль мог понять это. Натаниэль-мужчина, во всяком случае. Натаниэль-мальчик так старался завоевать любовь и уважение своего отчима, заставить его забыть, что Натаниэль в действительности не его сын, забыть о том, что у него нет собственного отца…