Моменты

Это было сказано с таким энтузиазмом и живостью, словно он представлял зрителям какую-нибудь цирковую звезду.
Элизабет протянула руку.
— Мистер Монтойя, я слышала о вас столько интересного. Очень рада, что выдался наконец удачный случай познакомиться.
— Пожалуйста, называйте меня просто Амадо.
— И я тоже предпочитаю просто Элизабет.
Ее забавляло несоответствие между тем образом Амадо Монтойя, который она мысленно создала, и его реальным воплощением. Почему-то она вбила себе в голову, что он окажется слегка грубоватым, словно провел всю жизнь, работая на виноградниках и в винных подвалах, полных дубовых бочонков. Он же чувствовал себя в смокинге так же удобно, как фермер — в своем комбинезоне. Из сплетен, ходивших по конторе, она знала, что Монтойе пятьдесят восемь лет, но он вполне мог сойти и за сорокалетнего.
Джереми так и просиял, ослепляя их обоих улыбкой этак на миллион долларов — как раз на несколько миллионов меньше той суммы, которую, как он рассчитывал, их агентство должно было получить от этой сделки за ближайшие пять лет.
— Элизабет, Амадо остается на весь уикэнд. У него квартира в городе.
Элизабет напрягла воображение, пытаясь развить несколько неловкое начало Джереми.
— Должно быть, это сильно облегчает вам жизнь, когда вы приезжаете в Сан-Франциско по делам. В гостинице куда хуже.
— По правде говоря, я стараюсь проводить как можно меньше времени вдали от своего винного завода, — откликнулся Амадо Монтойя. — Но при таком количестве встреч, которые Джереми для меня запланировал, я догадываюсь, что эту привычку придется изменить.
— Участие клиента в кампании может оказаться... благотворным, — сказала Элизабет.
Но на самом деле это только добавляло хлопот. Мало кто из бизнесменов понимал все тонкости рекламного дела. Именно они почти всегда настойчиво предлагали нечто, способное привести к провалу рекламной кампании, ну а шишки в таких случаях неизменно валились на агентство. Даже тогда, когда клиент откровенно признавал свою ошибку, он говорил: «А вам надо было остановить меня. Ведь вы же профессионалы». Слава Богу, ее пока не просили работать на заказы Монтойи. Из предварительных сведений следовало, что он далеко не самый покладистый клиент. А уж Джереми-то позаботится, чтобы головы покатились с плеч, если стрясется что-нибудь, ведущее к потере этого заказа.
В это время к Джереми подошел распорядитель вечера и осторожно коснулся его локтя. Послушав его несколько секунд, Джереми нахмурился и сказал:
— Амадо, Элизабет, я должен извиниться, мне надо ненадолго вас покинуть.
— Он что, всегда на приемах такой... как бы это сказать... напряженный? — спросил Амадо, когда Джереми отошел.
— Нет, раньше я никогда его таким не видела. Обычно он держится невозмутимо, — она мельком посмотрела вслед Джереми. — Его ничем не прошибешь...
Она могла бы еще добавить, что Джереми практичен до мозга костей.
— Что ж, я рад, — сказал Монтойя. — А то я уже начал сомневаться в своем решении сотрудничать со «Смит и Нобл».
Встретившись с его внимательным взглядом, Элизабет слегка улыбнулась.
— Вы ведь узнали о нашем агентстве и о Джереми Нобле все, что можно было узнать, прежде чем сняли трубку телефона.
Он улыбнулся ей в ответ, ни в малейшей степени не смущенный ее словами.
— Один-ноль в вашу пользу.
— Вы на Рождество останетесь в городе? — спросила она.
Монтойя кивнул.
— Здесь живет моя младшая дочь со своими детьми. А вы?
— Да, я тоже проведу Рождество в городе.
— Значит, ваша семья живет в Сан-Франциско?
Элизабет покачала головой.
— Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда я была совсем девочкой.
Эта полуложь, которую она рассказывала много раз, стала ей уже казаться реальностью.
— Извините, искренне сочувствую.
Она никогда не была вполне уверена, как следует реагировать на подобное заявление. «Мне тоже жаль»? — выглядело бы несколько сентиментально, а благодарить кого-то за то, что ему, видите ли, жаль, не только неуместно, но еще и нечестно. Ее-то собственные родители, по милости нескольких опытных снайперов, находившихся на службе у штата Калифорния, умерли так же мерзко, как и жили. Если у них и были какие-то похороны, то радости там, пожалуй, было побольше, чем скорби.
— Как это, должно быть, замечательно, что Рождество вы можете провести с внуками. А сколько им лет?
— Шесть и десять. Обе девочки, и очень похожи на мать. К сожалению, мне не удается видеться с ними так часто, как хотелось бы. Почти весь год они проводят в школе, а это далеко.
— Это прекрасный возраст.
— Какой из них?
— Простите?
Она не слишком внимательно следила за ходом разговора, а с такими мужчинами, как Амадо Монтойя, это штука опасная. По какой-то причине его не устраивала обычная никчемная болтовня, царившая на приемах.
— Я спрашиваю, какой возраст вы имели в виду. Шесть или десять?
— Ну, это я так сказала, вообще, — ответила она. А потом добавила с нехарактерной для себя искренностью, когда разговор заходил о ее прошлом: — Меня лично в данный момент никакой возраст особенно не привлекает.
— А если заглянуть в прошлое?
Шестое Рождество в своей жизни она встречала в автобусе марки «Фольксваген» где-то в штате Миссисипи. А десятое — в каком-то притоне в Филадельфии в окружении негров. Поскольку она была белой и бросалась бы в глаза, если бы ей разрешили поиграть на улице с другими детьми, она провела три месяца как бы в заточении: ее спальня и кухонька в этой квартире — вот и все.
— Боюсь, что даже взгляд в прошлое этого не изменит.
— Печально. Детство — это же очень ценная штука. О нем не следует забывать.
— О, это уж точно.
— Должно быть, вы просто не любите это время года.
Да что же это такое нашло на нее? Опасно подходить так близко к прошлому. Оно совсем не вписывается в ее нынешний облик, в жизнь Элизабет Престон.
— Да вовсе нет, — сказала она, пожалуй, чересчур энергично. — В моей жизни было более чем достаточно приятных Рождеств, чтобы компенсировать одно-два неудачных.
— Я испортил вам настроение. Простите меня, пожалуйста. Просто дело в том, что я считаю важным послушать о чужом семейном опыте. И порой это полезно.
Элизабет облегченно вздохнула, когда Джереми вернулся к ним. Вместе с ним подошел один из администраторов, занимающихся делами Монтойи.
— Извините, что я вмешиваюсь, Амадо, — сказал Джереми. — Вы знакомы с Фрэнком?
— Да, — ответил Амадо, пожимая руку мужчине. — Рад тебя снова видеть, Фрэнк.
Джереми положил руки на плечи Элизабет, этак задушевно стиснув их.
— Вижу, что вы с Элизабет нашли общий язык. Но я в этом и не сомневался. У нашей Элизабет блестящие возможности в мире рекламы. Она — гордость и украшение агентства «Смит и Нобл». Одна из наших восходящих звезд.
Она слышала этот текст так часто, что могла бы наизусть произносить его вместе с ним. Джереми просто использовал ее, как и трех других женщин из их агентства, которым было милостиво дозволено подняться до уровня младших администраторов. Он так и выпихивал их на передний план при каждом удобном случае, в качестве веского доказательства прогрессивной позиции агентства «Смит и Нобл» в отношении женщин.
Между тем Джереми весьма любезно улыбнулся и еще разок сдавил ей плечи, прежде чем отпустить ее.
— Ну а теперь, если вы с Фрэнком не возражаете, нам с Элизабет пора заняться делами.
В течение последних трех лет ей предоставлялась сомнительная честь стоять столбом рядом с Джереми, пока он закреплял на традиционном серебряном рождественском орнаменте славные буквы их логограммы — «Эс» и «Эн». Когда пару лет назад она предложила поделиться сей привилегией с кем-нибудь из младших администраторов-мужчин, Джереми озадаченно посмотрел на нее и совершенно невинно заявил:
— Мужчина будет чувствовать себя не в своей тарелке за подобной работой. Нет-нет, эта работа больше подходит для женщины.