Горечь Пепла (СИ)

трубку.
— Остынь, Джон, — ухмыляюсь, — я просто пошутил.
— Значит, шутник, слушай меня внимательно, — мой брат сейчас серьезен как никогда.
— На этот раз я всё уладил, Джейс без единой царапины на теле и обещал молчать. Но ты
задел его сраную гордость. Он просил передать тебе, держаться от него и его телки
подальше, иначе убьет тебя, не церемонясь. Уяснил? А от себя добавлю: бросай идею
напиваться до беспамятства и трахать всех подряд, очнись и начни, в конце концов, жить,
— не дожидаясь от меня ответа, он продолжает. — Давай, вставай, прими душ, приведи
себя в порядок, а я приеду за тобой. Поедем в больницу зашиваться.
Я молчу. Мне нечего ему возразить или сказать. Поэтому, он первый нажимает «отбой».
Последние два года я сам не свой, не знаю, чего хочу от своей жизни. Я как кусок дерьма,
плывущий по направлению течения и не желающий хоть как-то изменить это положение.
Но благодаря Джону, моему брату, я стараюсь. Он мой старший брат, и единственная моя
семья, опора и поддержка. К сожалению, наших родителей давно нет в живых. При жизни
они настолько сильно любили друг друга, что даже смерть не надолго разлучила их.
Сначала от рака умерла мать, а потом, спустя два месяца, ушел из жизни отец. Он просто
заснул и не проснулся.
Мама долго не могла забеременеть, и они с отцом уже почти отчаялись. Однако мечтам
свойственно сбываться. И когда это, наконец-то, произошло, ей было тридцать пять лет. А
спустя ещё три года, на свет появился я.
В детстве мы с Джоном были не разлей вода, и, несмотря на разницу в возрасте, мы всегда
держались друг друга. У нас была одна компания, одни и те же друзья, даже девушки
были похожи чем-то между собой. Джон хороший малый и отличный полицейский. Не
знаю, как бы я смог существовать, если бы его не было рядом.
Громко вздыхая, решаю, что пора заканчивать с детскими воспоминаниями и
философским дерьмом. Кое-как встаю с кровати и ковыляю сначала в туалет, чтобы
отлить, а затем в ванную, чтобы принять бодрящий душ.
Смотрю в зеркало. Видок у меня, конечно, не очень. Волосы уже давно отрасли и в
полном беспорядке. Их не мешало бы состричь. Я не могу вспомнить, когда вообще в
последний раз брился. Но мне кажется, что-то есть симпатичное в этой бородке. Пожалуй,
так и оставлю.
Я включаю воду, снимаю нижнее белье и захожу под душ. Спустя некоторое время
рассматриваю поврежденную руку и ощущаю в ней ноющую боль. Да, медицинской
помощи мне не избежать.
Глава 3
Дилан
Смена все никак не заканчивалась. В промежутках между приемами пациентов, я то и
делаю, что напиваюсь кофе. Из операционной для наблюдения перемещаюсь в палаты,
затем меня перекидывают в приемную. И ни одна из этих работ не является хуже другой,
это просто хирургический интерес, низшее звено. Мы омываем, зашиваем, делаем уколы,
берем анализы и бегаем по кругу. Сегодня уже третьи сутки моего пребывания в
госпитале, поэтому я чувствую себя словно робот.
— Вскрыть, отрезать, зашить… — повторяю раз за разом. Эта мысль крутится у меня в
голове после операции на аппендицит.
— Вскрыть, отрезать, зашить…зашить… — врезаюсь в парня из реанимации.
— Дилан, очнись. Двое — на приход, — показывает мне рукой на дверь приемной.
Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и бегу со всех ног на улицу. Сирена скорой
помощи звучит очень близко. Машина выезжает из-за угла, и сразу же открываются
двери.
— Мужчина, сорок восемь лет. Лобовое столкновение. На стекле трещины от удара.
Давление нестабильное. Требуется обследование. В сознании. — Вытягиваю каталку и
направляюсь в открывшиеся двери.
— Вызовите Доктора Томпсона, — кричу я и направляю её в рентген кабинет. — Не
переживайте, вами займется наш нейрохирург. А пока мы сделаем вам снимок, чтоб
убедиться, нет ли кровоизлияния, — обращаюсь к пациенту.
Мы поднимаемся в лифте, и для дальнейших действий, я передаю пациента медсестре.
Возвращаясь в приемную, облокачиваюсь на стену и закрываю глаза. Двери лифта
открываются, и входит мой отец.
— Дилан, ты почему все еще на работе? Твоя смена закончилась двенадцать часов назад.
Ты хоть спала сегодня? — отец обеспокоен и это сразу заметно по его дрожащему голосу.
— Все хорошо, я поспала в ординаторской четыре часа и чувствую себя нормально.
Осталось каких-то шесть часов, и я буду дома. Завтра обед у вас, я помню, — пытаюсь
вымучить улыбку и кидаюсь ему в объятия, пока никто не видит.
— Родная, сон и еда. Не забывай. Надеюсь, этого больше не произойдет. Майкл и мизинца
твоего не стоит, — отец гладит меня по голове и отходит на шаг, когда открываются
двери.
— Хорошо. — Прохожу мимо него, не оглядываясь. Не хочу, чтобы он видел, как я
вымотана.
В приемной на пострадавшего заполняю документы. Вокруг много пациентов, в основном
с травмами. Доктора осматривают и берут анализы.
— Эй, малышка. Не хочешь побыть моим доктором? — глубокий мужской голос,
заставляет меня поднять голову от заполнения бумаг.
Вижу недалеко от себя высокого и широкоплечего мужчину. У него недовольный вид. И
складывается такое впечатление, что он кутил всю прошлую ночь. Да что тут гадать,
когда я прямо-таки ощущаю в воздухе этот запах перегара.
Господи, когда уже закончится моя смена?
Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что все заняты.
— Я сейчас к вам подойду, — отвечаю ему. А если серьезно, пинка бы ему под зад за
«малышку». Мы что, в баре? Ставлю подпись на документах и отдаю в регистрацию.
— Здравствуйте, мне необходимы ваши документы для заполнения, мистер… —
улыбаюсь ему.
— Коулмен. Кейн Коулмен. И сотри, детка, со своего лица эту дежурную улыбочку. Мне
необходимо просто промыть и зашить чертову рану, — смотрит на меня из-под
нахмуренных бровей и медленно стягивает с себя кожаную куртку, похожую на
байкерскую.
Его рука опухшая, бордово-красная, рана воспаленная, края неровные. Это не ножевое.
Тогда, что? Осколок?
— Чтобы избежать осложнений с переломом, мне необходимо сделать вам рентген, если
вы не против. Сейчас я обработаю вашу рану и введу обезболивающий укол.
Обследование не займет много времени, — натягиваю перчатки и тянусь к его руке, чтобы
нащупать масштабы.
— Нет там никакого перелома. Просто хотел хорошенько надавать парню, который
дерется, как девчонка, — бубнит он.
— То есть, вас избила девчонка? — приподнимаю бровь.
— А ты смелая, малышка... Дилан. Неплохая шутка. Запомню, — здоровой рукой он
прикасается к моему бейджу, слегка задевая мою грудь.
— Сидите смирно, — отхожу от него на шаг. — Для вас, я доктор Барлоу, — начинаю
обрабатывать его рану и ощупываю на предмет перелома. Вроде все спокойно.
— Никаких рентгенов и обезболивающих. Я не мальчик, — кряхтит он от боли, когда я
надавливаю сильнее.
— Хорошо, мистер Коулмен. Но я, подписав только что документы, несу ответственность
за вашу жизнь. Поэтому, извините, — ставлю его перед фактом, — сидите спокойно.
Иначе, боюсь, мы с вами далеко не уедем. Хотите быть героем и терпеть боль? Поиграем в
героев, без проблем, но рентген сделаем. У нас есть детское отделение. Вы кем
предпочитаете быть? Дартом Вейдером или сладким Бетменом? — он смотрит на меня,
как на полоумную. — Все понятно, значит, делаем рентген.
Он неохотно садится в кресло, и мы едем в рентген-кабинет. Там он тоже бубнит, и
дерзит. Я молча занимаюсь им, у меня нет сил бороться с его тупостью и обращать
внимание на его глупое поведение. Снимок показал, что все кости целы. Поэтому, я
собираюсь зашивать его рану.
Пока я продеваю нить и нахожусь в поисках необходимых мне инструментов, он хватает