Перевёрнутый мир

– Я? Пожалуй, да. Сегодня я по-настоящему счастлива.
Я укутал ноги девушки пушистым пледом и присел возле нее на корточках.
– Скажи, Лида, ты и впрямь будешь играть лесную колдунью?
– Да, а что? – она слегка смутилась.
– И для этого я тебе понадобился?
Лида звонко расхохоталась. Оказалось, что я обожал ее беззаботный смех!
– Какой же ты большой и глупый! А если бы лесник оказался столетним дедом? Неужели ты думаешь, что ради роли я с ним целовалась бы?!
– А со мной разве ты уже целовалась? – я искренне удивился.
– Да, в мечтах, – откровенно ответила она, и ее горящие глаза взволнованно бегали по моему лицу. – А наяву нет. Но разве это трудно исправить?
– Легко, девочка моя, очень легко… – Я нашел ее горячие губы, и на моих губах остался привкус лесных трав и лесной стихии, которая нас сегодня соединила. Надолго ли?
Чижик безжизненно лежал на пороге. Он за весь вечер не проронил ни звука. И только когда я вышел проводить Лиду, Чижик жалобно заскулил вслед. Мне показалось, он плачет.
Всю дорогу мы шли молча. Я пытался подобрать все нежные слова, которые знал, и даже парочку сумел выдавить из себя, но Лида резко меня прервала.
– Не нужно, – довольно грубо отрезала она. – Ты не умеешь говорить красивые фразы и читать стихи не умеешь. Это и не к чему. Я их за всю жизнь знаешь сколько наслушалась?!
– Сколько? – хмуро спросил я.
Лида мне не ответила. Казалось, она вообще не желает со мной разговаривать.
Мы остановились у дверей пансионата. Из уютного кирпичного здания, окрашенного в розовый цвет, раздавался веселый смех, слышалась бодрая музыка. Там веселились друзья Лиды. И за этими стенами кипела ее жизнь. Девушка прислушивалась к этому смеху, к этой музыке и улыбалась. Ей хотелось скорее туда.
– Ну, пока, – беззаботно бросила она мне на прощанье.
– Ты жалеешь обо всем, Лида?
– Я никогда ни о чем не жалею. Глупо жалеть о том, что уже не исправить. Бессмысленная трата времени, – резко ответила она.
– Мы еще встретимся?
– Не знаю, – равнодушно пожала она плечами. – Почему бы и нет. За этот месяц наши пути могут пересечься не раз. Лес большой.
– Ты меня совсем не любишь? – продолжал допрашивать я ее.
– А разве я когда-нибудь говорила о любви? – поразилась она моему вопросу.
– Тогда как это назвать, если не любовь?! – меня колотило от злости. Я себя еле сдерживал.
– Как хочешь, так и называй! – вызывающе встряхнула она головой. – Можешь – моей прихотью, можешь – солнечным ударом. А еще лучше – ударом молнии, которая в нас так и не попала.
– Я могу и покрепче подобрать слова!
– Пожалуйста, слов на свете много. Но я подозреваю, что выражения покрепче тебе ближе!
– Дура ты! – Терпению моему пришел конец. И я даже вцепился в плечи Лиде и встряхнул ее. – Просто разбалованная дура!
Ее глаза гневно сверкали, пухлый рот был поджат, мне показалось, она меня сейчас ударит. Я ждал этого удара. И вдруг, в одну секунду, так ничего и не сообразив, почувствовал на своих губах горячий мгновенный поцелуй. И в эту же секунду девушка скрылась за воротами пансионата. Она бежала по дорожке, усыпанной розовым гравием. А я тупо смотрел ей вслед. Я абсолютно ничего не понимал. Это непонимание меня и отталкивало, и раскаляло одновременно. Домой, скорее домой. Но я уже чувствовал, как эта волшебная фраза теряет свою силу.
Из оцепенения меня вывел Мишкин голос.
– Эй, Данька, ну очнись же, чего стоишь, как болван.
Пожалуй, в эту минуту я действительно был похож на болвана. Мой бессмысленный взгляд бегал по лицу, фигуре Мишки. И не видел его.
– Ну же, Данька. Чего здесь торчишь! Тоже на танцы пришел? Наконец-то выбрался, дикий медведь!
Постепенно до меня начал доходить смысл слов. Я уже мог разглядеть Мишку. И даже присвистнул от удивления.
– Ты, что ли, Мишка? Ну, тебя не узнать!
Мишка самодовольно покрутился перед моим носом. В новом черном костюме, купленном в честь окончания девятилетки, правда, на вырост, и полосатом галстуке, Мишка казался даже старше своих пятнадцати лет.
– Айда со мной, Данька! Тут знаешь какое веселье! Правда… – Мишка запнулся, почесал за ухом, оглядев меня с ног до головы. – Правда, видок у тебя еще тот…
– Еще тот, – согласился я. – Да, если честно, и танцор я никудышний. А ты иди, веселись. – Я на секунду замялся. – Ну, в общем, если что – заходи. Поболтаем.
– Зайду, Данька, если что. – Мишка лукаво мне подмигнул и тут же скрылся за воротами пансионата.
Я понуро брел по проторенной лесной дороге, уже не спеша домой. Мне опостылел и мой дом, и моя дорога. Я где-то читал, что когда приходит любовь, то острее начинаешь чувствовать мир, природу, запахи, цвет. Я шел по лесу, наполненному самыми разнообразными запахами и играющему самыми удивительными красками. И совсем не чувствовал их и ничего не видел. И все же это означало, что я влюблен.
Вглядываясь в ярко-зеленые, еще мокрые кроны высоких сосен, я видел мокрые крыши высоток Большого города. Я вдыхал свежий лесной воздух – и ощущал запах автомобильной гари. Я шел по сочной траве – и ощущал под ногами пористую дорожку асфальта… Я еще оставался здесь, но мои мысли были уже там. Там, где живет Лида. И мне хотелось туда, в этот непонятный чужой мир, который мне стал так дорог. Потому что я был влюблен.
А следующим утром ко мне заявился Мишка. И мне вновь пришлось делать вид, что безразлично, как прошел вечер. А Мишке пришлось делать вид, что у него нет никакого желания об этом рассказывать. Немного поиграв в эту странную игру, я наконец как можно беззаботнее спросил, как прошли вчера танцы. При этом я очень старательно разливал чай в чашки, словно это занятие являлось для меня самым главным в жизни. Мишка долго не отвечал, поскольку был поглощен чаепитием. В этот момент мне хотелось дать парню подзатыльник, но вместо этого я ласково спросил, как самого дорогого гостя:
– Может, нальешь в блюдечко? Так быстрее остынет.
– Угу, – промычал Мишка, переливая чай в блюдце.
– Тебе с малиновым или ежевичным? – продолжал ворковать я, по-прежнему желая врезать Мишке.
– С ежевичным… И с малиновым…
Вообще, в какие это времена, я распивал с утра чаи, как кумушка с соседкой за светскими беседами?
– Так что ты спросил? – Мишка садистски улыбнулся.
– Когда? – я округлил глаза.
– Да совсем недавно!
– Понятия не имею! А… Постой… Про варенье?…
Мишка нетерпеливо заерзал на стуле. Он хотел победить.
– Да нет, это еще до варенья было.
– Ну, это я, брат, не припомню. Мало ли что мог ляпнуть! – Я хотел победить не меньше Мишки. И мне это удалось. Я все же был старше и опытнее.
– Ну, ты что-то говорил про вчерашний вечер…
– Я?!! Это ты начинал рассказывать про танцы. Так что, потанцевал? – Я прекрасно знал, что у Мишки мало времени. И ему задаст отец, если он вовремя не явится.
Мишка тяжело вздохнул и посмотрел на часы. У него уже не было времени на последний раунд. Пришлось сдаться.
– В общем, да. Даже один раз с этой… Твоей… Артисткой… Сама пригласила, – похвастался он.
У меня от волнения перехватило дыхание. Мишку она пригласила неспроста. Сомневаюсь, что ей приглянулся этот лопоухий деревенский пацан.
Мишка поднялся с места.
– В общем… – Он почесал за оттопыренным ухом. Ему очень не хотелось просто так, даром, выкладывать карты на стол. – В общем, говорила, что гулять где-то тут будет недалеко… Боится заблудиться. Так ты это… Чтоб дома был… Вдруг заблудится и набредет на твою сторожку…
Я ждал весь день, потом – весь вечер, а потом – и всю ночь. Лида так и не пришла.
Следующим утром я бессмысленно бродил недалеко от пансионата, побывал на озере, посидел возле старого дуба, историю которого придумал специально для нее. Я так хотел ее встретить. И не встретил. Я не чувствовал ничего. Только бешеные ритмы сердца. Словно был закрыт в спальном вагоне. Четыре стены. Пустота. И удары колес. Неужели она такая – любовь?