Перевёрнутый мир
Мишка все это выпалил на одном дыхании и тут же, в одну секунду, скрылся за воротами от меня и от греха подальше.
– В людях люди становятся людоедами! – только и успел я крикнуть вслед мелькающим пяткам Мишки.
Мишкина новость добила меня окончательно. Я ходил из угла в угол по своей сторожке и не находил себе места. Со мной ничего подобного в жизни не случалось. Я всегда гордился, что могу себя держать в руках. Сегодня же мои руки совершенно обессилели и почва уходила из-под ног. Неужели это и есть любовь? Тогда почему так больно?
Чижик умоляюще смотрел на меня, ожидая очередного честного слова, что глупости больше не повторятся. Но в этот раз я ничего Чижику не пообещал. Чижику было больно не меньше моего.
Следующим днем я наотрез отказался быть зрителем и, едва увидев Лиду под засохшим дубом, тут же решительно, почти зло направился к ней.
– О, это вы, дикий человек! – Она слегка приподнялась на локтях. – А я-то думала, мы распрощались с вами навсегда.
– Как видите, нет. – Я злился на себя, на свою слабость, на свой лесной мир, в который Лида не могла войти и принять его не могла. Что я вообще делаю рядом с этой богиней! Я чувствовал себя настолько нелепым рядом с ней. Действительно, дикарь. Неуклюжий, здоровый, бородатый. «Домой, скорей домой», – прозвучали в моей голове волшебные слова, которые всегда выручали меня в трудных ситуациях.
Лида словно почувствовала мое намерение поскорее сбежать и остановила:
– Садитесь рядом.
Я от неожиданности бухнулся прямо на землю. Она была так близко. Это загорелое гладкое тело, эти пухлые чувственные губы, на которых играла приветливая улыбка. Эти влажные волосы… У меня перехватило дыхание. Слова застряли в горле. И в знойном воздухе, как грозовое облако, повисло тягостное молчание.
– Будет дождь, – выдавил я наконец самое умное из того, что пришло в голову.
Лида опрокинула голову вверх, вглядываясь в душное небо.
– Вы предсказываете погоду?
– Предсказывают гадалки. А я знаю.
– А что вы еще знаете? – Лида откровенно смотрела в мое лицо. И я смутился. Хорошо, что я зарос бородой, иначе она непременно заметила бы, как я покраснел.
– Ну же, – торопила она меня. – Что же вы еще знаете?
Мне так хотелось ответить, что я знаю наверняка, что люблю…
– Знаю… Знаю, что если среди лета появляются на деревьях желтые листья – к ранней осени и зиме, – запрокинув голову, я посмотрел на корявые черные ветви дуба. На нем не было и не могло быть ни одного листочка.
– А еще?
– Еще… Еще скоро день Прокла Плакальщика. Говорят в народе, что на Прокла после росы промокло. В это время роса особенная, целебная. Она помогает от многих болезней. А если умоешь ею глаза – станешь лучше видеть.
– Еще, – дразнила она меня.
Я осторожно прикоснулся к уродливым ветвям дуба, словно боялся его ранить. Хотя ранить мертвого невозможно.
– Знаю, что под этим дубом часто сидят те, кто влюблен.
– Неужели? – Лида всплеснула ладонями. – Ну же, рассказывайте, мне так интересно. Это дерево приносит счастье?
– Смотря кому. Только тем, кто влюблен по-настоящему. Оно… Ну, как бы умеет угадывать настоящую любовь. Так говорят старожилы. Дерево погибло много веков назад, в него попала молния. А однажды, когда под ним целовались влюбленные, на засохших черных ветках выросли зеленые листья. И эти молодые люди были счастливы до конца жизни. Вот многие сюда и приходят, чтобы удостовериться в истинности своей любви. И ждут, появится ли на мертвом дереве молодая зелень.
Лида смотрела на меня широко раскрытыми глазами, совсем по-детски.
– И вы… Вы сидели под этим дубом?
– Приходилось, – как можно небрежнее бросил я.
– И… И видели зеленые листочки? – В ее вопросе прозвучал испуг.
Я отрицательно покачал головой. А Лида облегченно вздохнула.
– Это редко случается, – философски заметил я. – Разве кто-нибудь может быть счастлив в любви целую жизнь?
– Не знаю…
Мы загадочно, как и требовала ситуация, замолчали. И молчание уже не зависало над нами, как грозовое облако. Оно было легким и приятным, как ветерок в знойный день. А я подумал, какой бес попутал меня придумать эту мелодраматичную историю. Что-то не замечал раньше за собой способности к сочинительству. Я посмотрел на Лиду. Она грустно вглядывалась в черные погибшие ветви дуба. Что ж, видимо, я неплохой сочинитель. Лида мне поверила.
Наше молчание перебили крики, доносящиеся с берега.
– Лидка! Идем, Лида! – молодые люди размахивали руками, зазывая девушку к себе. – Лида! Скоро начнется дождь! Идем, Лида!
Белокурый красавчик не выдержал и мгновенно очутился возле нас. На меня он даже не обратил внимания. Я был для него вроде засохшего дуба и удачно вписывался в лесной пейзаж.
– Лидок, бежим, ты видишь, какие тучи.
Вблизи он оказался еще красивее. Я подумал, что такая девушка делает рядом со мной? И недоуменно взглянул на Лиду.
– Иди, Эдик, иди, я вас догоню.
Наконец он удостоил меня вниманием.
– А, знаю, – довольно приветливо улыбнулся он, – вы местный лесник? Что ж, Лиде будет полезно с вами пообщаться. Ей ведь предложили роль лесной колдуньи. А она ни черта не смыслит в природе. Дитя города, так сказать.
– Иди, Эд, иди, – уже настойчиво повторила девушка.
– Надеюсь, вы доставите наш молодой талант в полной сохранности? – не унимался клиповый герой.
– Я-то доставлю. А вот вы поторопитесь. – Я с деланной тревогой обернулся в сторону леса. Ели и сосны, погруженные в сумрак, сильно раскачивались на порывистом ветре. Зловеще кричал филин. Черные вороны тревожно кружились над самыми кронами деревьев. И я могильным голосом прогудел прямо Эдику в лицо: – Как у нас говорят: ходить в лесу – видеть смерть на носу.
Эдик вздрогнул, машинально взмахнул на прощанье рукой, и его словно ветром сдуло. Это был не клип, где он мог сколько угодно изображать из себя супермена. Это была природная стихия, в которой он ни черта не смыслил. И которой боялся.
– Он неплохой парень, – виновато сказала девушка, хотя я так и не понял, в чем она виновата.
– Он прав, ваш неплохой парень. Сейчас хлынет дождь. А на Самсона дождь – семь недель дождь. Нам нужно успеть спрятаться хотя бы сейчас. – Я посмотрел на темное небо, все ниже и ниже опускающееся на землю.
Спрятаться мы не успели. Ливень застал нас на середине пути. Я набросил свою ветровку на плечи Лиды, и она в ней почти утонула. Мы бежали по мокрой траве, грязь растекалась под ногами, а резкие струи дождя хлестали нас по лицу. Тревожно кричали птицы, могучие ели, как пьяные, шатались из стороны в сторону. Становилось все темнее и темнее; казалось, что небо вот-вот рухнет, и мы погибнем под обломками туч.
– Мне страшно, Даник, мне страшно! – кричала Лида, захлебываясь дождем и ветром.
– Не бойся, Лида! – кричал я в ответ. – Все будет хорошо! Здесь нас ничто не тронет!!! – Я крепко схватил Лиду за руку и сквозь разбушевавшуюся стихию тащил за собой.
Позднее, когда мы, промокшие до нитки, грелись в моей сторожке, Лида спросила:
– А почему ты был уверен, что нас ничто не тронет? Ведь любое дерево могло свалиться на нас! Запросто!
Девушка сидела в моей майке на диване, скрестив ноги по-турецки, и наслаждалась горячим глинтвейном, который я приготовил из трав и домашнего вина.
– Неужели непонятно? Своих не трогают. А я в лесу свой. К тому же, запомни хорошенько, беда не по лесу ходит, а по людям.
Лида бросила на меня встревоженный взгляд.
– Надеюсь, это не про меня? И разве люди приносят только несчастье?
Я взъерошил свои мокрые волосы и широко улыбнулся.
– Нет, не только. И сегодня я это понял…
– Боже, как хорошо, – выдохнула она. Ее глаза блестели, и на щеках появился легкий румянец. – Как хорошо вот так промокнуть, продрогнуть, а потом греться горячим вином в твоей сторожке. Ты счастливый.
– А ты?
Она на секунду запнулась.