На тревожных перекрестках - Записки чекиста

Из-за деревьев показались постройки. Девушка негромко постучала в окно, нам открыли, и вскоре я спал мертвецким сном на свежей, чистой постели. Утром, когда я встал, Брони уже не было. Меня накормили и проводили за пятнадцать километров на хутор, где у нас загодя была назначена встреча с Ионасом. К моей великой радости, он остался жив и невредим после нашей неудачной акции. 
По пути в Каунас на одном из хуторов у надежных людей я повстречался со своим помощником по Тельшайскому уезду Петраускасом. Наша встреча была радостной и печальной, мы поведали друг другу о своих злоключениях и договорились дальше идти вместе. 
Сложная и противоречивая обстановка тех дней изобиловала многими неожиданностями. По рекомендации товарищей мы с другом остановились в довольно необычной семье. Хозяйка хутора, энергичная моложавая женщина по имени Бируте, состояла членом подпольной коммунистической организации. А муж ее был самый настоящий сектант, весь погрузился в религиозную мистику и в дела своей жены не вмешивался. Как они сосуществовали, один бог ведает. Бесспорно одно коммунистке надо было конспирироваться вдвойне: изображать из себя на людях прижимистую, жадную до денег владелицу хутора и одновременно скрывать свою связь с подпольем от собственного мужа. Ведь сектант мог запросто выдать жену. 
Тогда же случилось еще одно непредвиденное событие. На хутор к Бируте пришел опытный подпольщик, бывший ксендз Дорошевич. Еще в 1915 году он отказался от духовного сана, связался с революционным подпольем и разъезжал по хуторам то в роли связного, то как агитатор-антирелигиозник. Для отвода глаз он при необходимости облачался в платье ксендза и успешно вводил в заблуждение полицию и сыщиков. У мужа Бируте также не возникло никаких подозрений насчет истинных занятий бывшего служителя культа. 
Дорошевич оказался ходячей газетой. Он был до отказа начинен новостями из Советской России. Рабоче-крестьянская власть, ликвидируя последствия голода, тифа, разрухи, пресекая саботаж контрреволюционных элементов, мешочничество и спекуляцию, выходила на широкую дорогу мирного строительства. Девятый съезд партии, состоявшийся в марте 1920 года, нацелил массы на восстановление народного хозяйства. Первого мая был проведен Всероссийский субботник. 
Дорошевич рассказывал несколько часов подряд, мы как зачарованные слушали его, заботы и тревоги наши постепенно отступали на задний план. Республика Советов живет и борется! 
- И довольно, довольно,- прервал самого себя Дорошевич.- Отсыпайтесь, товарищи, и ничего не бойтесь. Если сюда и нагрянут жандармы, то я уж сумею их выпроводить. Не сомневайтесь, иначе бог накажет! 
Мы с Петраускасом посмеялись, залегли в овине и заснули мертвецким сном. Редко ведь приходилось поспать без тревог. А когда стемнело, мы все трое, пожелав хозяйке успехов, здоровья, поблагодарив ее за приют и внимание, направились в Каунас. 
Шагать по шпалам - дело долгое, утомительное и небезопасное. Любой полицейский неизбежно обратит внимание на таких пеших путешественников. Поездов на Каунас сколько хочешь, но и в поезде мы рисковали столкнуться с полицейскими ищейками, нарваться на проверку документов. Наши паспорта были много лучше предыдущих документов, но и они могли нас подвести, так как за абсолютную их надежность подпольный центр не ручался. И все же мы решились ехать поездом. 
Поначалу все шло нормально, однако перед станцией Куршенай в вагон неожиданно вошли двое стражей порядка и начали повальную проверку документов. Один из полицейских громко объявил, что действительны паспорта только с такого-то по такой-то номер, а остальные подлежат изъятию как фальшивые. 
Мы невольно взглянули на номера наших паспортов и тотчас поняли, что попались: они входили в число объявленных недействительными. 
- Что делать? - прошептал мне Петраускас.- Будем отстреливаться? 
Но стрелять в вагонной толчее означало вызвать жертвы среди ни в чем не повинных пассажиров. На это мы пойти не могли. 
- Ни в коем случае,- ответил я.- Подождем, авось выкрутимся. 
Помочь нам мог только случай, помноженный на самообладание. 
Поезд медленно подходил к станции, в тамбуре происходила обычная в таких случаях легкая давка пассажиров, стремившихся поскорее выбраться из вагона. 
Дорошевич высоко поднял свой паспорт, и люди расступились, давая дорогу "ксендзу". Мы также подняли над головами свои паспорта и стали протискиваться к выходу вслед за "ксендзом". 
- Это мои спутники, господа,- сказал Дорошевич полицейским.- Посмотрите, пожалуйста, наши документы, они в полном порядке. Да благословит вас бог! 
Эта тирада произвела должное впечатление на полицейских. Один из них махнул рукой и пропустил нас, даже не заглянув в паспорта. Доверие к ксендзу было прямо-таки беспредельное. 
На станции мы сходили в буфет, потолкались у ларьков, степенно прогулялись по платформе, а потом вернулись в вагон. Полицейских и след простыл. Без всяких происшествий мы добрались до литовской столицы. 
В Каунасе нас первым делом устроили на конспиративной квартире в одной еврейской семье. Старшая дочь хозяина Рива пользовалась известностью как актриса оперного театра, поэтому здесь можно было рассчитывать на относительную безопасность. Сюда же явился представитель ЦК Компартии Литвы и сообщил, что партийное руководство рекомендует нам вернуться в Советскую Россию. Мы стали ждать подходящего случая. 
Несколько дней спустя такой случай представился. Из Восточной Пруссии беспрепятственно эвакуировался кавалерийский корпус Гая, и товарищи, договорившись с командованием, пристроили нас в воинский эшелон. Вскоре он прибыл в Смоленск, а на следующий день мы уже беседовали с секретарем ЦК Компартии Литвы товарищем Мицкявичусом (Капсукасом), возглавлявшим в 1918-1919 годах первое Советское правительство Литвы. 
Винцас Симанович долго и задушевно беседовал с нами, выслушал отчет о положении в литовских городах и уездах, поблагодарил за проделанную работу и в конце разговора предложил несколько дней отдохнуть, пока ЦК не определит нашу дальнейшую судьбу. 
Шел ноябрь 1920 года. 
Все время, пока я находился в Литве, мне очень хотелось повидать родных отца, мать, сестру Людмилу, переехавшую сюда из Москвы незадолго до контрреволюционного переворота в республике. Однако по условиям конспирации я не мог сделать этого и ни разу не высказал своего желания партийному руководству. Ограничился тем, что, покидая Литву, послал письмо сестренке, в котором коротко сообщил, мол, жив и здоров, был проездом на родине, теперь возвращаюсь в Россию, надеюсь на встречу, когда в Прибалтике будет восстановлена Советская власть. 
Моя надежда сбылась через 20 лет. Я уже не застал в живых отца, умершего в 1923 году, но с матерью и Людмилой повстречался. Сестра сказала, что письмо мое она тогда получила, но слабо верила в то, что нам доведется увидеться. 
- Ты всегда был сорвиголовой, Стась, и просто удивительно, как ты уцелел во всех этих переделках. Видно, бог все-таки есть, и он услышал молитвы нашей бедной мамы! 
- Насчет бога не согласен,- ответил я,- а вот в счастливую случайность верю. Уцелел только благодаря ей! 
Снова Западная Белоруссия 
Второй псевдоним.- Старый друг Илларион Молчанов.- Допрос вперемежку с грабежом.- Погони не было.- Помещичья дочь.- Провокатор.- Рижский договор и предчувствие новых сражений 
Признаться, после возвращения из Литвы я с большим желанием перешел бы на мирную работу. Страна приступала к ликвидации последствий двух войн, всюду требовались рабочие руки. С каким удовольствием я вернулся бы к профессии арматурщика, поехал бы на любую стройку возводить железобетонные корпуса, а то поступил бы учиться. Согласен был послужить еще в Красной Армии, если надо, принять участие в последних боях гражданской войны, в искоренении бандитских гнезд на советской земле. 
Но в ЦК Компартии Белоруссии, куда я пришел после небольшого отдыха, смотрели иначе на мое будущее. У меня имелся опыт нелегальной работы, а партии были нужны такие люди для развертывания борьбы на захваченных польскими панами западнобелорусских землях.